— Слуша-а-ай— здорово! Бери меня с собой, а?! Черт, поездил я по свету... А чего мне сидеть на одном месте?.. Молодец, что чухнул! В море купаться будешь! Свежую селедку есть!..
— Приеду, и сразу тебе адрес!..
— Жду! На базар сходи... Пошуруй там... Мы тебе — ты нам. Наладим коммерцию...
— Леша, Домне привет... Скажи, что она мировая женщина. Держитесь вместе — не пропадете!
— А все-таки сознайся, зачем тебя несет?
— Честно?! Жил я там. До войны...
И вдруг Леша испуганно округлил глаза, истошно закричал:
— Володя-я! Зеленый свет! Проща-а-ай, Володя, корешок мой!
Толпа.на перроне глухо ахнула,.прихлынула,к вагонам, в это время звякнули сцепления, состав дернулся и медленно двинулся из-под решетчатых сводов вокзала.
— Леша-а! — Владимир еще больше вылез из окна, выискивая глазами потерявшегося друга. Облака пара проплыли мимо вагонов, и в их разорванном тумане призрачно бежали люди, что-то крича и размахивая шапками. Они появлялись и пропадали снова, а туман становился все гуще, плотнее, пока за ним не исчезло все — арочные перекрытия вокзала, толпа, залитые мазутом черные шпалы... Потом поезд вышел из-под крыши перрона — белый свет ударил в лицо, ослепил, и жгучий ветер заструился вдоль вагонных стен, забрасывая в открытое окно холодную изморозь.
Владимир поднял стекло, в купе сделалось пасмурно, словно эшелон въехал под широкий мост, но пассажиры еще толпились у забронированных мохнатым инеем стекол, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь сквозь эти матовые белые экраны...
К полудню поезд уже катил по плоской голой степи, до самого горизонта покрытой панцирем заледенелого снега. Лишь кое-где, как черные гнезда ворон, виднелись далекие деревни. Даже сугробы не могли прикрыть гарь пепелищ с торчащими остовами печей. Большие города проплывали из-за черты неба зубчатыми силуэтами взорванных стен и поваленных водокачек. Они встречали поезд шумом, криками перронов, пристанционными базарчиками. Пассажиры меняли барахло на хлеб и крестьянское сало, покупали семечки, возвращались в вагоны, весело вспоминая торги и сравнивая цены. Демобилизованные солдаты беспрерывно чадили самокрутками. Вдоль прохода, где в повалку лежали люди, над головами передавали друг Другу маленьких детишек, и самый крайний пассажир водил их в туалет. Играли в карты. Спорили... Двенадцать коробок, сцепленных крюками, грохотали колесами на стыках рельсов, переполненные до верхних полок тяжелым грузом надежд, жестоких разочарований, трезвых, вымученных ночами расчетов на обязательный крутой поворот судьбы...
Владимир вышел в тамбур. Здесь на простеленных плащ-палатках сидела семья майора — двое мальчишек и жена в старом ватнике, подшитых валенках, закутанная в крестьянский толстый платок с бахромой. По-гвардейски бравый, с артиллерийскими лихими усами, майор резал финкой американскую квадратную колбасу, выталкивая
ее из яркой банки, куски венгерского сала, черствый хлеб, и все это пододвигал им. Ребятишки ели жадно, набирая в руки по нескольку кусков. Немного пьяная женщина счастливо смеялась. На ее побледневшем лице темнели подкрашенные губы. V
— Откуда везете их, майор? — спросил Владимир.
— Не поверишь,— весело сказал -офицер.— На вокзале встретил. Гляжу — лежат у стены, голубчики. Как в кино... Чудеса. До сих пор мурашки до коже. Такое бывает раз в жизни.
— Больше и не надо,— хмыкнул Владимир.
— Нет, ты представь,— не унимался офицер.— Иду, а они... Всю войну протопал. И цел. В город попал, и сразу они... В бога поверить можно!
— Нас патруль с- поезда снял,— деловито произносит один из пацанов.— Документов у мамки нету.
— Чуть в тюрьму не посадили,— хвастливо сказал второй.
— Какая тюрьма? — смеется женщина.— Через всю Сибирь проехали, а тут... Пешком дошли бы.
— И много эвакуированных в Сибири? — спрашивает Владимир.
— Боже ты мой,— восклицает женщина.— В каждом городке полным-полно... Двинулись на запад. На вокзалах столпотворение.
— А сейчас куда? — поинтересовался Владимир.
— Домой,— твердо произнес офицер.
— А есть он у тебя? — смеется женщина.— Там у нас хоть комнатенка была... Стол. Четыре стула...
— Ха! — перебивает майор.— У помпохоза трофейный гарнитур возьмем. А землянки мы нарыли, что твой дворец! Блиндажи в три наката!
— Там, наверно, крысы? — с интересом смотрит на отца сынишка.— У нас крысы были во! Одна в таз с водой попала. Кочережкой ее утопили.
— А это зачем? — офицер похлопал по кобуре.— Стрелять будем. Вы рубайте, ребята, не стесняйтесь.
— Что там? — второй мальчишка чуть смущенно пока, зал на кулек.
— Конфеты,— майор высыпал на чемодан горку. Пацаны переглянулись, и в их глазах мелькнула растерянность.
— Небось, отоварился на всю неделю?
— Да бросьте, ребята,— с отчаянием проговорил майор.— Ешьте, хоть лопните!..
Владимир отошел к окну, продышал в инее пятачок и приник к нему. После полумрака тамбура солнце показалось выгоревшим до белизны. В замороженном' воздухе плыли фиолетовые искры, а земля еще никогда не была такой сверкающей и чистой. Иногда появлялись леса. Они стояли торжественные и тяжелые, утопая в снегах. И снова бесконечные ноля, рябые от заструг, словно на них застыл ветер. Глаз не верил в их беспредельность и искал горизонт, но и там земля переходила в небо без границы, отчеркнувшись лишь синей дымчатой полосой...
Владимир слышал за спиной прокуренный бас артиллериста, голоса детишек и горловой смех женщины. И все, что звучало в их разговоре, в торопливом потоке слов, в легком шепоте и взрывах неожиданного веселья — счастье случайной и долгожданной встречи, память о прошлом, отчуждение, рожденное столь долгой разлукой, и новая радость узнавания — все это накладывалось на ослепительную громадную землю, сопровождая движение заснеженных лесов и обдутых ветрами солнечных полей.
Владимир вернулся в купе. Форсистый . лейтенант с тремя медалями и колодочкой ранения ел ножом из вскрытой консервной банки и, не стесняясь, громко рассказывал:
— ...Я теперь ушлый. А что? Повидал свет. В трех европейских столицах зарубки оставил. Смешно, я раньше о них по географии только читал. Они для меня были, как отсюда до неба. А сейчас... Вот сапоги я где шил?
Он вытянул ногу, обутую в тонкий сапог с голенищем, сдвинутым в модную гармошку. Покрутил ею перед пассажирами.
— Шил в Берлине... Обмундирование получил в Праге. В чемодане,— лейтенант шлепнул Ладонью по боку громадного чемодана из заграничной фабры,— пара флакончиков французских духов... Правда, в Париже не побывал. Врать
не буду...
— А сейчас домой, товарищ лейтенант? — спросил кто-то из сидящих в проходе.
— Ха! — обрадовался вопросу лейтенант.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71