Она ничем не выделялась среди других — такая же неуклюжая, пыльная, с выбившимися из-под платка мокрыми волосами. Что-то злое и упрямое было в ее воспаленном лице. Она яростно ворочала ручками рыжей тачки, доски прогибались под тяжестью топающих ног, полушубок распахнут... Неузнаваемая, совсем незнакомая женщина с потрескавшимися твердыми губами и каплями пота на морковных щеках прошла совсем рядом, и Владимир не нашел в себе решимости окликнуть ее. Он словно почувствовал на себе немигающий взгляд из-под припухших век и невольно сделал шаг назад, дальше в кусты. Еще постоял какие-то секунды в растерянности и вдруг торопливо, спотыкаясь и чуть не падая, зашагал к проходной.
Рыжая тощая собака, вскинув морду и оскалив клыки, лая, бросилась за ним. Она закружила вокруг Владимира, пытаясь цапнуть за полы шинели. Отмахиваясь от нее костылем, Владимир отступил к забору. Вошел в пустую проходную и захлопнул за спиной дверь.
«...Все-таки я слабак», — думал Владимир.
Трамвай верещал колесами на поворотах, скрипел ревматическими суставами, и с окон сыпался иней, припудривая шапки и воротники сидящих пассажиров.
...«Я слабак. Но чведь на всю жизнь, только подумать! Придет час, и я не выдержу, сорвусь. Тогда будет еще хуже. Лучше сразу... Это не по мне. Слишком дорогая цена спокойного угла за качающимися простынями. Так честнее. И все-таки... Ладно, к черту сентименты. Не то время. Все впереди. А на душе противно. Паршиво получилось — хуже быть не может. Теперь все! Лучше не встречаться совсем...»
Леша и Домна заканчивали завтракать, когда пришел Владимир. Они посадили его за стол, придвинули тарелку с горячей картошкой.
— И где это можно целую ночь пропадать? — деланно удивлялась Домна и качала головой.
— Мороз... холод, — подхватывал Леша. — Это же черт знает что! Пропал человек... И вид такой, словно на станции угбль разгружал. Ты, случаем, не подрабатываешь на железной дороге, а?
— Ох, сердце — не камень,— Домна вздыхала и смотрела на Владимира круглыми, все понимающими глазами. А Леша, даже покраснев от удовольствия, радостным голосом брякнул:
— А что?! Натка — девка мировая...
— Знаешь,— Владимир отодвинул тарелку и хмуро сказал: — Не болтал бы ты лишнего.
— Пардон, пардон! — захохотал Леша.— Да ты не тушуйся, парниша. Все сквозь это прошли и не умерли... Любовь — приятная вещь...
— Лучше о деле поговорим, — перебил Владимир.
— Пусть будет по-твоему, — миролюбиво согласился Леша. — Пошли со мной на базар. Мы вчера с матерью десять ковриков рубанули. Пора, брат, в поход.
— Я просто не знаю, — заколебался Владимир. — Стоит ли мне с этим.связываться?
— У тебя есть что-то другое? — спросил Леша.
— Учиться мне надо, — вздохнул Владимир.
— Кто же зимой начинает учебу? — удивилась Домна.
— В том-то и дело, — проговорил Владимир. — Год я теряю... Можно пойти на подкурсы.
— Это мысль, — одобрил Леша.
— Можно и самому готовиться, — перебил Владимир.— Накупить учебников, кое-что вспомнить...
— Давай порассуждаем,— предложил Леша и придвинулся к столу. — Год ты теряешь во всех случаях... Подкурсы тебе что дадут? Ну, допустим, там хорошие педагоги;
Но ты ведь не с нуля начинаешь? Три курса в кармане. Значит, времени убьешь больше, чем надо. А жить следует? Пожрать, одеться? С неба это не свалится. А теперь — жилье...
— Из хаты мы тебя не гоним, не подумай, — вставила Домна. — Живи на здоровье.
— Спасибо, — ответил Владимир.
- Возьмем второй вариант,—Леша загнул на руке палец. — Учишься сам. Когда захочешь, тогда и книжку возьмешь, не так ли? Свободен, как бог. В любую минуту пять ковриков намалюешь, мы оттарабаним их на базар и, глядишь, лишняя копейка. Ты упрямый? ..— Да вроде, — усмехнулся Владимир.
— Ну и порядок, — засмеялся Леша. — Главное, не филонить, не кантоваться напрасно. Порядок заведи.
— Книжечек купи, — подсказала Домна. — Свет хоть всю ночь пали, мы ничего не скажем. Это доброе дело. Для пользы. Ты нам поможешь — мы тебе.
Владимир задумался. Леша легонько хлопнул его по плечу.
— Не мудруй. Все будет, как в аптеке. К весне приоденем тебя, подкормим и — шагай в,науку.
Владимир неуверенно протянул руку, и Леша с размаху шлепнул по ней ладонью:
— Ну и порядок! С нами не пропадешь. Одевайся и пошли.
БАЗАР
Базар, буйный, жадный и неунывающий кормилец горожан, крикливый, жуликоватый, наивный в своем убогом богатстве — базар встретил неуемным движением людских толп.
Нагруженные тяжелыми рулонами толя, Леша и Владимир с трудом пробирались сквозь толпу. Их то относило в сторону, то запутывало в лабиринтах лотков, столиков, длинных, как бесконечные коридоры, навесов. Лешу то и дело окликали знакомые. Он тряс протянутые руки, грозил кому-то кулаком, хохотал, ругался и неутомимо, как корабль против волны, острым плечом вперед пробивался к забору. — ...У меня свое место, — кричал, он Владимиру. — Как у рыбака... Прикормленное. Ко мне за коврами за двести километров приезжают...
И все-таки что-то похожее на порядок было в этой движущейся толпе. Базар, расположенный на громадном пустыре, состоял, из торговых рядов и барахолки. Вот обувь — непроходимые завалы солдатских ботинок, туфель, тапочек. Сверкающие сапоги, переброшенные, через плечи. Руки, мнущие цветной хром. Пальцы, стучащие по спиртовым подошвам. Примеряют, торгуются, тянут в разные стороны, уходят, возвращаются снова. И все под крик, под хруст снега. Хмуро или с азартом. Весело. Боясь прогадать. Шутками набивая цену...
— ...А вечером пойдем за толем,— Лешин рулон ныряет над головами и Владимир пробивается за ним. — На крыши полезем... Домов поваленных много... Для нас главное — чтоб без дырок..
А вокруг:
— ...Ненадеванный фре-е-енч! Ненадеванны-ы-ый...
— М-а-азольная жидкость!
— От мышей, вшей, тараканов-прусако-о-ов!.. От мышей!,.
- Кому-у сахари-и-ин?!
— Иголки! Иголки!
— Французские духи-и!..
И длинный ряд музыкальных трофеев — гремят, рявкают перламутровые аккордеоны. Сверкая цветным лаком и никелированными планками, они изгибаются в руках, как живые гофрированные змеи, хрипло втягивают мехами морозный воздух. Пальцы бегают по белым зубам-клавишам. Ревут басы, визжат альты. Растревоженные заграничные инструменты диковато вскрикивают, косноязычно лепечут «Барыню» и «Саратовские страдания»... Странные, чудные гибриды цианино с гармошкой — от тяжелых, точно комод, до маленьких, словно детская игрушка. И все они стараются оглушить друг друга, растянуться еще шире, солнечными бляшками ослепить жадный взгляд покупателя. Шумный, веселый концерт, в котором каждый шпарит сам по себе, начхав на партию соседа, забыв о нотах и ритме, лишь бы бился в руках сверкающий перламутр и знойным атласом горели мехи, внутри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Рыжая тощая собака, вскинув морду и оскалив клыки, лая, бросилась за ним. Она закружила вокруг Владимира, пытаясь цапнуть за полы шинели. Отмахиваясь от нее костылем, Владимир отступил к забору. Вошел в пустую проходную и захлопнул за спиной дверь.
«...Все-таки я слабак», — думал Владимир.
Трамвай верещал колесами на поворотах, скрипел ревматическими суставами, и с окон сыпался иней, припудривая шапки и воротники сидящих пассажиров.
...«Я слабак. Но чведь на всю жизнь, только подумать! Придет час, и я не выдержу, сорвусь. Тогда будет еще хуже. Лучше сразу... Это не по мне. Слишком дорогая цена спокойного угла за качающимися простынями. Так честнее. И все-таки... Ладно, к черту сентименты. Не то время. Все впереди. А на душе противно. Паршиво получилось — хуже быть не может. Теперь все! Лучше не встречаться совсем...»
Леша и Домна заканчивали завтракать, когда пришел Владимир. Они посадили его за стол, придвинули тарелку с горячей картошкой.
— И где это можно целую ночь пропадать? — деланно удивлялась Домна и качала головой.
— Мороз... холод, — подхватывал Леша. — Это же черт знает что! Пропал человек... И вид такой, словно на станции угбль разгружал. Ты, случаем, не подрабатываешь на железной дороге, а?
— Ох, сердце — не камень,— Домна вздыхала и смотрела на Владимира круглыми, все понимающими глазами. А Леша, даже покраснев от удовольствия, радостным голосом брякнул:
— А что?! Натка — девка мировая...
— Знаешь,— Владимир отодвинул тарелку и хмуро сказал: — Не болтал бы ты лишнего.
— Пардон, пардон! — захохотал Леша.— Да ты не тушуйся, парниша. Все сквозь это прошли и не умерли... Любовь — приятная вещь...
— Лучше о деле поговорим, — перебил Владимир.
— Пусть будет по-твоему, — миролюбиво согласился Леша. — Пошли со мной на базар. Мы вчера с матерью десять ковриков рубанули. Пора, брат, в поход.
— Я просто не знаю, — заколебался Владимир. — Стоит ли мне с этим.связываться?
— У тебя есть что-то другое? — спросил Леша.
— Учиться мне надо, — вздохнул Владимир.
— Кто же зимой начинает учебу? — удивилась Домна.
— В том-то и дело, — проговорил Владимир. — Год я теряю... Можно пойти на подкурсы.
— Это мысль, — одобрил Леша.
— Можно и самому готовиться, — перебил Владимир.— Накупить учебников, кое-что вспомнить...
— Давай порассуждаем,— предложил Леша и придвинулся к столу. — Год ты теряешь во всех случаях... Подкурсы тебе что дадут? Ну, допустим, там хорошие педагоги;
Но ты ведь не с нуля начинаешь? Три курса в кармане. Значит, времени убьешь больше, чем надо. А жить следует? Пожрать, одеться? С неба это не свалится. А теперь — жилье...
— Из хаты мы тебя не гоним, не подумай, — вставила Домна. — Живи на здоровье.
— Спасибо, — ответил Владимир.
- Возьмем второй вариант,—Леша загнул на руке палец. — Учишься сам. Когда захочешь, тогда и книжку возьмешь, не так ли? Свободен, как бог. В любую минуту пять ковриков намалюешь, мы оттарабаним их на базар и, глядишь, лишняя копейка. Ты упрямый? ..— Да вроде, — усмехнулся Владимир.
— Ну и порядок, — засмеялся Леша. — Главное, не филонить, не кантоваться напрасно. Порядок заведи.
— Книжечек купи, — подсказала Домна. — Свет хоть всю ночь пали, мы ничего не скажем. Это доброе дело. Для пользы. Ты нам поможешь — мы тебе.
Владимир задумался. Леша легонько хлопнул его по плечу.
— Не мудруй. Все будет, как в аптеке. К весне приоденем тебя, подкормим и — шагай в,науку.
Владимир неуверенно протянул руку, и Леша с размаху шлепнул по ней ладонью:
— Ну и порядок! С нами не пропадешь. Одевайся и пошли.
БАЗАР
Базар, буйный, жадный и неунывающий кормилец горожан, крикливый, жуликоватый, наивный в своем убогом богатстве — базар встретил неуемным движением людских толп.
Нагруженные тяжелыми рулонами толя, Леша и Владимир с трудом пробирались сквозь толпу. Их то относило в сторону, то запутывало в лабиринтах лотков, столиков, длинных, как бесконечные коридоры, навесов. Лешу то и дело окликали знакомые. Он тряс протянутые руки, грозил кому-то кулаком, хохотал, ругался и неутомимо, как корабль против волны, острым плечом вперед пробивался к забору. — ...У меня свое место, — кричал, он Владимиру. — Как у рыбака... Прикормленное. Ко мне за коврами за двести километров приезжают...
И все-таки что-то похожее на порядок было в этой движущейся толпе. Базар, расположенный на громадном пустыре, состоял, из торговых рядов и барахолки. Вот обувь — непроходимые завалы солдатских ботинок, туфель, тапочек. Сверкающие сапоги, переброшенные, через плечи. Руки, мнущие цветной хром. Пальцы, стучащие по спиртовым подошвам. Примеряют, торгуются, тянут в разные стороны, уходят, возвращаются снова. И все под крик, под хруст снега. Хмуро или с азартом. Весело. Боясь прогадать. Шутками набивая цену...
— ...А вечером пойдем за толем,— Лешин рулон ныряет над головами и Владимир пробивается за ним. — На крыши полезем... Домов поваленных много... Для нас главное — чтоб без дырок..
А вокруг:
— ...Ненадеванный фре-е-енч! Ненадеванны-ы-ый...
— М-а-азольная жидкость!
— От мышей, вшей, тараканов-прусако-о-ов!.. От мышей!,.
- Кому-у сахари-и-ин?!
— Иголки! Иголки!
— Французские духи-и!..
И длинный ряд музыкальных трофеев — гремят, рявкают перламутровые аккордеоны. Сверкая цветным лаком и никелированными планками, они изгибаются в руках, как живые гофрированные змеи, хрипло втягивают мехами морозный воздух. Пальцы бегают по белым зубам-клавишам. Ревут басы, визжат альты. Растревоженные заграничные инструменты диковато вскрикивают, косноязычно лепечут «Барыню» и «Саратовские страдания»... Странные, чудные гибриды цианино с гармошкой — от тяжелых, точно комод, до маленьких, словно детская игрушка. И все они стараются оглушить друг друга, растянуться еще шире, солнечными бляшками ослепить жадный взгляд покупателя. Шумный, веселый концерт, в котором каждый шпарит сам по себе, начхав на партию соседа, забыв о нотах и ритме, лишь бы бился в руках сверкающий перламутр и знойным атласом горели мехи, внутри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71