..
— Да, деньги боятся карманов бедняков,— согласился Юлчи.
— А баям особенно война помогает — из каждого рубля десять делает. Все торговцы сейчас ходят навострив уши, только пройдет какой-нибудь слух — как сразу на всем базаре вскочат цены. И так каждый день. Вот наш хозяин, смотри, как у него дела развернулись. Даже лежалый товар покупатели берут на расхват. Деньги текут к нему, как мука по мельничному лотку.
Каратай, наклонившись к Юл и, зашептал:
— Война белого царя богатым принесла радость, а народ совсем нищим сделала. Возьми хоть таки, как я,— кузнецов, ремесленников. Дела наши — фиит! — Каратай как-то по-особенному присвистнул.— Все, братец, кое-как перебиваются, лишь бы с голоду не умереть.— Кузнец оглянулся и зашептал еще тише: — Говорят, под белым царем пол шатается. Слышно, русский народ против войны. Положение-то, оказывается, везде одинаковое. Война всюду с бедных последнюю шкуру содрала.— Каратай выпрямился и уже громко закончил: — Ты дальше этой зимы не откладывай. И обязательно своего дядю-бая проси. Замолвит он два слова — Ярмат твой и не пикнет...
— Сама Гульнар, кроме меня, ни о ком и слышать не хочет,— похвалился Юлчи.— Но она — девушка, связана волей отца. А если бай возьмется за дело, конечно, все должно пройти гладко.
Каратай сунул в бочку с водой зашипевший кусок железа и снова обернулся к приятелю:
— По-моему, Мирза-Каримбай хоть и живоглот, а тебе поможет. Что он теряет? Сосватает дочку своего батрака за своего же родственника, который также честно служит ему, и сделает он это не за счет своего кармана Это — одно. И второе: если Ярмат выдаст дочь на сторону, какая от этого польза баю? А если он женит на Гульнар тебя, ты будешь еще больше привязан к его дому. Ясно — баю это выгодно. Не так ли? — кузнец взглянул на Юлчи и усмехнулся.
— Это ты брось,— возразил Юлчи.— Не только год или месяц — мне и дня лишнего не хотелось бы у него жить. Покончим с делом, а там видно будет, где наша доля...
Каратай хитро подмигнул:
Знаю. Понимаю. Надоело цепи таскать. Но сейчас ты пока погуще наобещай баю. Ты простой, откровенный человек, а он хитер. Вот и тебе надо быть похитрее. Если он по веточке ходит, ты сумей по листочку пройтись. Тогда и будешь в выигрыше!
Юлчи фомко рассмеялся. Он протянул руку, похлопал друга по плечу и, полный самых радостных надежд, напевая вполголоса какую-то песенку, направился в байский двор.
Время было под вечер. Несколько подростков стравливали двух собак. Лай взъерошенных, озлобленных псов и крики мальчишек заполняли узкое пространство между дувалами.
Юлчи, ни на что не обращая внимания, продолжал широко шагать по кочковатой, подмерзшей улице.
— Эй, джигит! Услышав знакомый голос, Юлчи поднял голову: навстречу ему шел Шакир-ата.
— Тебя только что разыскивал какой-то однокишлачник,— предупредил сапожник.— Виделся ты с ним? Я ему рассказал, как найти твой двор.
Еще ранней осенью, встретив одного земляка, Юлчи послал с ним для матери двадцать рублей денег и с тех пор никаких вестей из дома не получал. Он ускорил шаг.
Войдя в ворота, юноша увидел Мирзу-Каримбая, занятого омовением. Когда хозяин поднялся,Юлчи спросил у него о земляке. Бай вытер лицо, затем молча, жестом руки пригласил его следовать за собой.
В михманхане Мирза-Каримбай, по своему обыкновению, уселся к сандалу. Некоторое время он молчал, потирая лоб ладонью. Видимо, затрудняясь, с чего начать, покусывал кончик бороды. Потом сказал:
— Тебе письмо есть. Но оно принесло нерадостные вести.— Бай отодвинул поднос, протянул Юлчи листок бумаги.— Ты разумный джигит и покоришься воле аллаха...
— Что за известие? — взволнованно спросил Юлчи. Мирза-Каримбай вздохнул:
— О, суетный, бренный мир!.. Ты лишился матери, племянник...
— А! — только и мог произнести побледневший Юлчи. Мирза-Каримбай снова заговорил о необходимости покориться воле аллаха, о том, что смерть над каждым держит свой меч; напомнил, что умирают даже пророки и святые. Но Юлчи ничего не слышал. Могучий стан джигита согнулся под тяжестью горя. Мысли его были там, в родном кишлаке.
Добрая, нежная мать! Ради счастья и благополучия детей она трудилась, не зная и покоя, и отдыха. До последнего вздоха она, наверное, вспоминала его — Юлчи... Как счастливый, невозвратный сон проходили перед глазами Юлчи дни и годы, прожитые вместе с матерью. Вот последнее из воспоминаний...
Мать провожала его в город. Со слезами на глазах она благословила сына, но не остановилась у порога, а, накинув на голову легкий халат, вышла вслед за ним на тихую кишлачную улицу и проводила сто до большой дороги. Ее сердце не хотело расставаться с сыном, рвалось вместе с ним, видно, чуяло недоброе.
Юлчи, наконец, тяжело вздохнул, поднял голову.
— Когда же?..— спросил он, не в силах произнести слово «умерла».
— Уже неделя прошла. Ты теперь каждый день читай Коран в память о ней. Для души умершего нет ничего лучше.
Юлчи ничего не сказал. Крепко сжимая в руке письмо, он вышел. Сердце его разрывалось от горя. Он не сдержался и заплакал навзрыд, роняя крупные слезы.
IV
Было серое зимнее утро. Густой туман давил грудь, стеснял дыхание Гульнар с матерью завтракали, примостившись к сандалу. На подносе лежала похожая на глиняный колобок ячменная ленника, треть червивого сушеного урюка. Мелкие угли только сандал и угасли.
Гульнар, закутавшись в старый ватный халат, нехотя откусывала лепешку, разливала чай из самодельного самовара, переделанного соседним медником из большого кумгана.
С улицы вошел Ярмат. Поеживаясь, он присел к сандалу, загрубевшими пальцами отер заиндевевшие мокрые усы, принялся за чай.
— Остыл,— недовольно проворчал он.— Если в зимнее время не попить горячего чаю...
Гульсум-биби напомнила о том, что в доме ни полена дров, ни горсти угля, не на чем лишний раз вскипятить самовар.
— Каждый год одно и то же. Летом готовишь горы топлива, а теплом зимою наслаждаются хозяева...
Ярмат оборвал жену:
— Не болтай зря! Если попрошу у хозяина, без топлива не останемся. Сохранил бы аллах от смерти!..— Ярмат помолчал.— Вот проводили Юлчи... Вы, наверное, еще ничего не знаете...
— Куда проводили? Зачем? — вздрогнула Гульнар.
— Мать у него умерла,— пояснил Ярмат, мельком взглянув на дочь.— Вчера вечером письмо пришло. Только что проводил его в кишлак. Если быстро пойдет, поздно ночью будет дома.
— Не оставь ее, аллах, своими милостями, от смерти не уйдешь,— вздохнула Гульсум-биби.
Ярмат строго взглянул на дочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
— Да, деньги боятся карманов бедняков,— согласился Юлчи.
— А баям особенно война помогает — из каждого рубля десять делает. Все торговцы сейчас ходят навострив уши, только пройдет какой-нибудь слух — как сразу на всем базаре вскочат цены. И так каждый день. Вот наш хозяин, смотри, как у него дела развернулись. Даже лежалый товар покупатели берут на расхват. Деньги текут к нему, как мука по мельничному лотку.
Каратай, наклонившись к Юл и, зашептал:
— Война белого царя богатым принесла радость, а народ совсем нищим сделала. Возьми хоть таки, как я,— кузнецов, ремесленников. Дела наши — фиит! — Каратай как-то по-особенному присвистнул.— Все, братец, кое-как перебиваются, лишь бы с голоду не умереть.— Кузнец оглянулся и зашептал еще тише: — Говорят, под белым царем пол шатается. Слышно, русский народ против войны. Положение-то, оказывается, везде одинаковое. Война всюду с бедных последнюю шкуру содрала.— Каратай выпрямился и уже громко закончил: — Ты дальше этой зимы не откладывай. И обязательно своего дядю-бая проси. Замолвит он два слова — Ярмат твой и не пикнет...
— Сама Гульнар, кроме меня, ни о ком и слышать не хочет,— похвалился Юлчи.— Но она — девушка, связана волей отца. А если бай возьмется за дело, конечно, все должно пройти гладко.
Каратай сунул в бочку с водой зашипевший кусок железа и снова обернулся к приятелю:
— По-моему, Мирза-Каримбай хоть и живоглот, а тебе поможет. Что он теряет? Сосватает дочку своего батрака за своего же родственника, который также честно служит ему, и сделает он это не за счет своего кармана Это — одно. И второе: если Ярмат выдаст дочь на сторону, какая от этого польза баю? А если он женит на Гульнар тебя, ты будешь еще больше привязан к его дому. Ясно — баю это выгодно. Не так ли? — кузнец взглянул на Юлчи и усмехнулся.
— Это ты брось,— возразил Юлчи.— Не только год или месяц — мне и дня лишнего не хотелось бы у него жить. Покончим с делом, а там видно будет, где наша доля...
Каратай хитро подмигнул:
Знаю. Понимаю. Надоело цепи таскать. Но сейчас ты пока погуще наобещай баю. Ты простой, откровенный человек, а он хитер. Вот и тебе надо быть похитрее. Если он по веточке ходит, ты сумей по листочку пройтись. Тогда и будешь в выигрыше!
Юлчи фомко рассмеялся. Он протянул руку, похлопал друга по плечу и, полный самых радостных надежд, напевая вполголоса какую-то песенку, направился в байский двор.
Время было под вечер. Несколько подростков стравливали двух собак. Лай взъерошенных, озлобленных псов и крики мальчишек заполняли узкое пространство между дувалами.
Юлчи, ни на что не обращая внимания, продолжал широко шагать по кочковатой, подмерзшей улице.
— Эй, джигит! Услышав знакомый голос, Юлчи поднял голову: навстречу ему шел Шакир-ата.
— Тебя только что разыскивал какой-то однокишлачник,— предупредил сапожник.— Виделся ты с ним? Я ему рассказал, как найти твой двор.
Еще ранней осенью, встретив одного земляка, Юлчи послал с ним для матери двадцать рублей денег и с тех пор никаких вестей из дома не получал. Он ускорил шаг.
Войдя в ворота, юноша увидел Мирзу-Каримбая, занятого омовением. Когда хозяин поднялся,Юлчи спросил у него о земляке. Бай вытер лицо, затем молча, жестом руки пригласил его следовать за собой.
В михманхане Мирза-Каримбай, по своему обыкновению, уселся к сандалу. Некоторое время он молчал, потирая лоб ладонью. Видимо, затрудняясь, с чего начать, покусывал кончик бороды. Потом сказал:
— Тебе письмо есть. Но оно принесло нерадостные вести.— Бай отодвинул поднос, протянул Юлчи листок бумаги.— Ты разумный джигит и покоришься воле аллаха...
— Что за известие? — взволнованно спросил Юлчи. Мирза-Каримбай вздохнул:
— О, суетный, бренный мир!.. Ты лишился матери, племянник...
— А! — только и мог произнести побледневший Юлчи. Мирза-Каримбай снова заговорил о необходимости покориться воле аллаха, о том, что смерть над каждым держит свой меч; напомнил, что умирают даже пророки и святые. Но Юлчи ничего не слышал. Могучий стан джигита согнулся под тяжестью горя. Мысли его были там, в родном кишлаке.
Добрая, нежная мать! Ради счастья и благополучия детей она трудилась, не зная и покоя, и отдыха. До последнего вздоха она, наверное, вспоминала его — Юлчи... Как счастливый, невозвратный сон проходили перед глазами Юлчи дни и годы, прожитые вместе с матерью. Вот последнее из воспоминаний...
Мать провожала его в город. Со слезами на глазах она благословила сына, но не остановилась у порога, а, накинув на голову легкий халат, вышла вслед за ним на тихую кишлачную улицу и проводила сто до большой дороги. Ее сердце не хотело расставаться с сыном, рвалось вместе с ним, видно, чуяло недоброе.
Юлчи, наконец, тяжело вздохнул, поднял голову.
— Когда же?..— спросил он, не в силах произнести слово «умерла».
— Уже неделя прошла. Ты теперь каждый день читай Коран в память о ней. Для души умершего нет ничего лучше.
Юлчи ничего не сказал. Крепко сжимая в руке письмо, он вышел. Сердце его разрывалось от горя. Он не сдержался и заплакал навзрыд, роняя крупные слезы.
IV
Было серое зимнее утро. Густой туман давил грудь, стеснял дыхание Гульнар с матерью завтракали, примостившись к сандалу. На подносе лежала похожая на глиняный колобок ячменная ленника, треть червивого сушеного урюка. Мелкие угли только сандал и угасли.
Гульнар, закутавшись в старый ватный халат, нехотя откусывала лепешку, разливала чай из самодельного самовара, переделанного соседним медником из большого кумгана.
С улицы вошел Ярмат. Поеживаясь, он присел к сандалу, загрубевшими пальцами отер заиндевевшие мокрые усы, принялся за чай.
— Остыл,— недовольно проворчал он.— Если в зимнее время не попить горячего чаю...
Гульсум-биби напомнила о том, что в доме ни полена дров, ни горсти угля, не на чем лишний раз вскипятить самовар.
— Каждый год одно и то же. Летом готовишь горы топлива, а теплом зимою наслаждаются хозяева...
Ярмат оборвал жену:
— Не болтай зря! Если попрошу у хозяина, без топлива не останемся. Сохранил бы аллах от смерти!..— Ярмат помолчал.— Вот проводили Юлчи... Вы, наверное, еще ничего не знаете...
— Куда проводили? Зачем? — вздрогнула Гульнар.
— Мать у него умерла,— пояснил Ярмат, мельком взглянув на дочь.— Вчера вечером письмо пришло. Только что проводил его в кишлак. Если быстро пойдет, поздно ночью будет дома.
— Не оставь ее, аллах, своими милостями, от смерти не уйдешь,— вздохнула Гульсум-биби.
Ярмат строго взглянул на дочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92