— Послушай, — обратился Гаал к Вундворму, — сейчас не самое подходящее время для Охоты! Чуть позже… ты же знаешь, что твоя воля — закон для меня, но нужно только немного подождать.
Гаал не знал наверняка, понимает его Повелитель или нет, имеет ли для Вундворма смысл человеческая речь. Он привык полагать Повелителя существом высшего порядка, но всякая живая вера имеет оборотную сторону — мучительные сомнения, и порой Гаалу казалось, что он имеет дело просто с опасным и напрочь лишенным разума животным. Все-таки Вундворм был, большей частью, рептилией, а всякий, кто берется содержать таковых, должен быть готовым к тому, что обожаемая гадина никогда не научится даже узнавать своего хозяина в лицо и способна без всяких угрызений совести употребить его в пищу. Это делает их богоподобными, ибо именно богам свойственна такая непредсказуемость, они зачастую подвергают своих преданных апологетов невообразимым мучениям, и, наоборот, сообразуясь лишь с собственной изощренно-жестокой прихотью, возносят к вершинам недостойных. В этом смысле Вундворм очевидно принадлежал к сонму божеств. Слова Гаала не произвели на него впечатления. Он продолжал угрожающе шипеть и царапать каменные плиты пола твердыми, как закаленная сталь, когтями единственной пары конечностей, оставляя глубокие борозды, требуя свободы действий. Во взоре кошачьих глаз, обращенных на Гаала, стыла первозданная ненависть.
— Я посвятил тебе всю мою жизнь, — хрипло произнес князь, — и не заслужил того, чтобы ты меня так ненавидел!
Он и сам не подозревал до сего момента, как такие слова, исторгнувшиеся из самой глубины души, могут сорваться с его языка. Прежде Гаалу и в голову бы не пришло бунтовать, но сейчас он чувствовал, что его бесконечная и бескорыстная любовь к Повелителю глубоко уязвлена черной неблагодарностью этого существа.
— Ты разрываешь мне душу, — почти выкрикнул Гаал. — Это… несправедливо! Я… — его голос сорвался, а к горлу подступил комок.
Князю на миг показалось, что он умирает. Он испытывал чувства фанатика, впервые в жизни осмелившегося вместо униженных молений обратить к небесам проклятья. Никто, кроме Вундворма, не был свидетелем этой одинокой трагедии. Но гадина слегка растерялась — не из-за смысла слов Гаала, но из-за незнакомой интонации своего восставшего раба.
Никогда еще князь не оставлял Повелителя, чувствуя такое глубокое раскаяние, с такою тяжестью на сердце.
Гаал знал о мертвом острове все. Начать с того, что его предки-торговцы довольно долго, в течение многих десятилетий, вели дела с Тиаром, до тех пор, пока один из них не решился совершить похищение запретной сакральной таволы. Наверное, насмешка или справедливость судьбы в том и проявилось, что ловкий торгаш и вероломный вор из всего, созданного на Тиаре, завладел самым уродливым и безобразным. Маленький остров так долго и щедро дарил миру истинную красоту и радость своих сияющих красок. Его жители имели полное право сохранять для себя свою особую тайну "живых" изображений. Но похищенная, она превратилась в великое зло.
Почему человек, точно капризное дитя, извечно стремится заполучить именно то, чего ему не должно касаться?!
До сих пор Гаал полагал служение Повелителю благословением и особенной привилегией своего рода. Но сейчас он впервые увидел в нем подлинное проклятье. Да и чего же еще заслуживал род вора, погубившего чудесный остров?
Он постарался немедленно прогнать крамольные мысли. Искушение, вот как это называется! Стоит поддаться таковому, и вся жизнь потеряет свой великий смысл.
Ничего, он, князь Гаал, сумеет преодолеть недостойную слабость. В самое же ближайшее время он исполнит волю Повелителя, как делал это всегда. И выпустит его на Охоту.
Но сначала нужно все-таки убедиться в том, что собой представляет пленник. Дождавшись утра, Гаал направился к Тариэлю, которого застал спящим сидя перед таволой, накрытой полотном, так что сразу увидеть изображение князю не удалось; он протянул руку, чтобы отодвинуть завесу, но его кисть оказалась словно в железных тисках, перехваченная пальцами Тариэля.
— Похоже на воровство, князь, — осуждающе проговорил тот. — Хотя бы из вежливости стоило сначала спросить разрешения взглянуть.
— Я бы так и сделал, но не хотел нарушать твой покой, — невозмутимо отозвался Гаал. — Ты, похоже, очень устал. Долго трудился?
— Пару часов назад закончил.
— О! Почти целые сутки! И в какой стадии находится картина. Кстати, отпусти меня, ты мне запястье сломаешь. Хватка у тебя, как у молотобойца.
— Обещай не прикасаться к таволе. Отведенное мне время еще не истекло.
— Хорошо, хорошо! Тебе ничего не нужно?
— Поговорить с тобой.
— Да? О чем? Я весь внимание, — Гаал потер кисть, на которой начали отчетливо проступать синяки от пальцев Тариэля.
— О Тиаре.
Князь замер, ему показалось, что он ослышался.
— О Тиаре, мертвом острове великих мастеров, — уточнил Тариэль, следя за его реакцией. — Поскольку ты считаешь себя знатоком и ценителем живописи, то должен хотя бы слышать о нем.
— Это так, — подтвердил Гаал, — да, конечно, я немало слышал об острове. И что же?
— В таком случае, тебе также известно, что никто из его жителей не спасся после извержения вулкана, а тиарийская живописная школа погибла вместе с ними.
— Увы, — согласился князь. — Поэтому созданные там произведения весьма сложно приобрести.
— Но почему-то я уверен, что тебе это удавалось.
— Да, и тиарийские таволы — жемчужина собранной мною коллекции, предмет моей особенной гордости. Но почему ты спрашиваешь?
— Что бы ты сказал, если бы тебе предложили дешево приобрести столько таких тавол, сколько пожелаешь иметь?
— Это невозможно. Большинство из них навеки погребено под слоем пепла на Тиаре. А если речь об искусных подделках, мне они не нужны. Я признаю только подлинники.
— И все же? Ты поспособствовал бы тому, чтобы такой человек вошел в узкий круг членов твоего Ордена, Магистр?
— Не понимаю, о чем ты… — начал было Гаал, выигрывая время, чтобы успеть оценить ситуацию, но в этот момент, не дав ему опомниться, Тариэль рывком сдернул завесу с таволы.
— А это понимаешь?
— Где ты взял ее? — Гаал схватился за сердце.
— Это — подделка?
— Нет… она очень похожа на настоящую! Но откуда…
— Я написал ее за прошлые сутки, князь. Краски еще не до конца высохли, да и вообще работа не завершена, кое-где не хватает нескольких штрихов…
— Ты тиариец… — прохрипел потрясенный князь.
— Ну, да, до некоторой степени, — буднично отозвался Тариэль, разумеется, не подавая вида, что сам узнал эту новость не далее как прошедшей ночью. — Тогда погибли не все, нескольким людям удалось спастись и продолжить род. Так что я, действительно, прямой потомок тех самых мастеров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54