Каждое животное знало, какая именно кучка предназначена ему, и большая белая кошка прыгнула на стол, поближе к хозяину. И старик, и кошка ели спокойно и неторопливо.
– Как ты вкусно хрустишь, Белая Дама. Мне бы твои острые зубки, вместо моей отвратительной вставной челюсти.
Покончив с едой, кошки сладко потянулись, и только Белая Дама мягко и ловко прыгнула прямо на плечи дона Вольтера.
– Вы только что не разговариваете, да образование я вам не удосужился дать. Вы бы наверняка учились лучше многих двуногих.
Произнеся «образование», дон Вольтер слегка нахмурился и прямо с кошкой на плечах прошел в спальню, одна из стен которой была целиком занята книжными полками: там стояли самые разные энциклопедические словари – Британская энциклопедия, иллюстрированный энциклопедический словарь «Лярусс», испанская многотомная энциклопедия «Эспаса» и испанская двадцатитомная «Сальват», а также масса всяких справочников и словарей. Открыв «Лярусс», дон Вольтер нашел статью о Наполеоне и прочитал: «По возвращении в Фонтенбло, под давлением маршалов был вынужден отречься от власти (4–6 апреля). По условиям договора, подписанного в Фонтенбло (11 апреля), Наполеон, за которым сохранялся титул императора и которому было назначено денежное содержание за счет французской казны, был сослан на остров Эльба, хотя правительства стран антифранцузской коалиции настаивали на его высылке за пределы Европы. Император, пытавшийся отравиться (12 апреля), в конце концов смирился со своей участью. Наполеон, воспользовавшись зреющим во Франции недовольством политикой, которую проводили Бурбоны, 1 марта 1815 года высадился в проливе…»
– Первого марта! Эврика! Вольтер, у тебя еще отличная память!
Он вернул себе французский престол без единого выстрела, почему возвращение императора и назвали «полетом орла»; этот период его правления получил название «сто дней».
– Полет орла! Величественный полет, Белая Дама!
Кошка, к которой обращался дон Вольтер, прикрыла глаза, когда хозяин захлопнул словарь и поставил его на место. Старик прошел в ванную, налил в стакан воды и капнул туда несколько капель темно-коричневого зубного эликсира; пока он тщательно полоскал рот, кошка невозмутимо сидела у него на плече, несмотря на все телодвижения. Затем двумя пальцами правой руки дон Вольтер вытащил вставную челюсть, и его без того некрупное лицо словно сжалось наполовину. Вставная челюсть была аккуратно опущена в стакан, снова наполненный водой. Дон Вольтер облизал десны, особенно воспаленные места. Из золотистой картонной коробочки с выпуклой надписью он вытащил две капсулы женьшеня и не без усилий проглотил их.
– Когда ты состаришься, как я, Белая Дама, я тебе тоже дам этого снадобья, чтобы ты до конца своих дней оставалась красивой на зависть прочим кошкам, особенно этой отвратительной Росалии, хозяйка которой, Гертрудис, – шлюха из шлюх, как, впрочем, и ее мамаша.
Дон Вольтер стряхнул кошку с плеча, махнув ей рукой в направлении спальни, и когда сам вошел туда, животное уже лежало на постели, свернувшись калачиком; он снял ботинки, осторожно улегся рядом с кошкой и так застыл, медленно поглаживая свою любимицу. Глаза у него остались открытыми, и только по изменившемуся дыханию и еле слышному присвисту можно было догадаться, что он задремал; из угла рта показалась тоненькая струйка слюны. Через открытые окна из патио доносились звуки радио; песни заглушали одна другую, но громче всех слышался голос Хулио Иглесиаса. Сквозь дремоту старик слушал его голос и даже начал потихоньку подпевать; кошка наблюдала за ним с терпеливым любопытством, ожидая, чем все это закончится. Тут старик окончательно вернулся к действительности и уставился на потолок своей комнаты, на деревянные лопасти висевшего над ним вентилятора.
– Проснулся – значит, вставай, Белая Дама, а то так и умрешь в постели.
В ванной он причесался, вытащил вставную челюсть из воды, тщательно вытер ее полотенцем, вставил и, пощелкав зубами, убедился, что все в порядке. Лицо его приобрело обычное выражение, и только после этого старик подошел к окну и выглянул во внутренний двор, где росла огромная пальма.
– Милые соседки! Не могли бы вы прикрутить немного радио, а то ни бедный старик, ни его кошки не могут уснуть!
В одном из окон показалось полное лицо улыбающейся женщины:
– Музыка даже зверей помогает приручить, дон Вольтер.
– Но не тех, что живут в этом зоопарке, и мне больше нравится, когда вы сами поете.
– Что вам спеть, дон Вольтер?
– Что само из души просится – для этого она нам и дана. Спойте, пожалуй, «Марасуа», она у вас так хорошо получается.
– Что за старье, это еще моя мать пела. Я и пою-то эту песенку, только когда мать вспоминаю.
– Ну вот и вспомните свою мать, сеньора, а «Радио Мангуи», которое весь день крутит Пералеса, выключите.
Улыбнувшись, соседка отошла от окна, и вскоре из глубины квартиры донесся ее голос. Просто заливалась, а дон Вольтер, пробормотав сквозь зубы: «Поет, словно лягушка квакает», высунулся в окно и прокричал:
– Очаровательно, очаровательно!
– Это вы мне?
Его улыбка стала еще шире.
– Вы просто великолепны! Вы поете, как настоящий трубадур, честное слово!
– Вы только попросите, я всегда вам спою с удовольствием.
– Но лишь когда вашего мужа не будет дома, потому что я могу понять эту песенку слишком буквально – как приглашение и заглянуть к вам в гости.
– В гости – когда вам будет угодно, дон Вольтер.
«Кошки выгодно отличаются от людей, – проворчал старик, – лишь тем, что они только мяукать умеют».
И вздрогнул от требовательного звонка телефона.
– Слушаю.
Пока он молча слушал невидимого собеседника, лицо его становилось все серьезнее.
– Хорошо.
Больше он не произнес ничего. Повесив трубку, дон Вольтер поежился. Отодвинул ногой кошку, ласково жавшуюся к нему, но тут же устыдился своего жеста, хоть и не стал просить у животного прощения – решил сделать это потом. Войдя в спальню, он выдвинул первый ящик, сунул туда руку и, аккуратно раздвинув сложенное стопкой белье, нажал на дно ящика; оно мягко сдвинулось в сторону, открыв потайное отделение, где лежала замшевая сумка. Старик извлек сумку, расстегнул «молнию» и достал из сумки «беретту», подплечную кобуру к ней и выкидной нож. Проверил обойму и несколько раз открыл и закрыл нож, после чего сунул его в карман, надел кобуру с пистолетом и, подойдя к зеркалу, застегнул куртку. Шляпу он слегка сдвинул влево.
– Пока, сеньоры, и ведите себя хорошо, я все равно все узнаю, – попрощался он с кошками.
Старик вышел на улицу своей легкой пружинистой походкой, оглядываясь в поисках свободного такси. Усевшись в машину, принюхался: резко пахло клубничным дезодорантом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
– Как ты вкусно хрустишь, Белая Дама. Мне бы твои острые зубки, вместо моей отвратительной вставной челюсти.
Покончив с едой, кошки сладко потянулись, и только Белая Дама мягко и ловко прыгнула прямо на плечи дона Вольтера.
– Вы только что не разговариваете, да образование я вам не удосужился дать. Вы бы наверняка учились лучше многих двуногих.
Произнеся «образование», дон Вольтер слегка нахмурился и прямо с кошкой на плечах прошел в спальню, одна из стен которой была целиком занята книжными полками: там стояли самые разные энциклопедические словари – Британская энциклопедия, иллюстрированный энциклопедический словарь «Лярусс», испанская многотомная энциклопедия «Эспаса» и испанская двадцатитомная «Сальват», а также масса всяких справочников и словарей. Открыв «Лярусс», дон Вольтер нашел статью о Наполеоне и прочитал: «По возвращении в Фонтенбло, под давлением маршалов был вынужден отречься от власти (4–6 апреля). По условиям договора, подписанного в Фонтенбло (11 апреля), Наполеон, за которым сохранялся титул императора и которому было назначено денежное содержание за счет французской казны, был сослан на остров Эльба, хотя правительства стран антифранцузской коалиции настаивали на его высылке за пределы Европы. Император, пытавшийся отравиться (12 апреля), в конце концов смирился со своей участью. Наполеон, воспользовавшись зреющим во Франции недовольством политикой, которую проводили Бурбоны, 1 марта 1815 года высадился в проливе…»
– Первого марта! Эврика! Вольтер, у тебя еще отличная память!
Он вернул себе французский престол без единого выстрела, почему возвращение императора и назвали «полетом орла»; этот период его правления получил название «сто дней».
– Полет орла! Величественный полет, Белая Дама!
Кошка, к которой обращался дон Вольтер, прикрыла глаза, когда хозяин захлопнул словарь и поставил его на место. Старик прошел в ванную, налил в стакан воды и капнул туда несколько капель темно-коричневого зубного эликсира; пока он тщательно полоскал рот, кошка невозмутимо сидела у него на плече, несмотря на все телодвижения. Затем двумя пальцами правой руки дон Вольтер вытащил вставную челюсть, и его без того некрупное лицо словно сжалось наполовину. Вставная челюсть была аккуратно опущена в стакан, снова наполненный водой. Дон Вольтер облизал десны, особенно воспаленные места. Из золотистой картонной коробочки с выпуклой надписью он вытащил две капсулы женьшеня и не без усилий проглотил их.
– Когда ты состаришься, как я, Белая Дама, я тебе тоже дам этого снадобья, чтобы ты до конца своих дней оставалась красивой на зависть прочим кошкам, особенно этой отвратительной Росалии, хозяйка которой, Гертрудис, – шлюха из шлюх, как, впрочем, и ее мамаша.
Дон Вольтер стряхнул кошку с плеча, махнув ей рукой в направлении спальни, и когда сам вошел туда, животное уже лежало на постели, свернувшись калачиком; он снял ботинки, осторожно улегся рядом с кошкой и так застыл, медленно поглаживая свою любимицу. Глаза у него остались открытыми, и только по изменившемуся дыханию и еле слышному присвисту можно было догадаться, что он задремал; из угла рта показалась тоненькая струйка слюны. Через открытые окна из патио доносились звуки радио; песни заглушали одна другую, но громче всех слышался голос Хулио Иглесиаса. Сквозь дремоту старик слушал его голос и даже начал потихоньку подпевать; кошка наблюдала за ним с терпеливым любопытством, ожидая, чем все это закончится. Тут старик окончательно вернулся к действительности и уставился на потолок своей комнаты, на деревянные лопасти висевшего над ним вентилятора.
– Проснулся – значит, вставай, Белая Дама, а то так и умрешь в постели.
В ванной он причесался, вытащил вставную челюсть из воды, тщательно вытер ее полотенцем, вставил и, пощелкав зубами, убедился, что все в порядке. Лицо его приобрело обычное выражение, и только после этого старик подошел к окну и выглянул во внутренний двор, где росла огромная пальма.
– Милые соседки! Не могли бы вы прикрутить немного радио, а то ни бедный старик, ни его кошки не могут уснуть!
В одном из окон показалось полное лицо улыбающейся женщины:
– Музыка даже зверей помогает приручить, дон Вольтер.
– Но не тех, что живут в этом зоопарке, и мне больше нравится, когда вы сами поете.
– Что вам спеть, дон Вольтер?
– Что само из души просится – для этого она нам и дана. Спойте, пожалуй, «Марасуа», она у вас так хорошо получается.
– Что за старье, это еще моя мать пела. Я и пою-то эту песенку, только когда мать вспоминаю.
– Ну вот и вспомните свою мать, сеньора, а «Радио Мангуи», которое весь день крутит Пералеса, выключите.
Улыбнувшись, соседка отошла от окна, и вскоре из глубины квартиры донесся ее голос. Просто заливалась, а дон Вольтер, пробормотав сквозь зубы: «Поет, словно лягушка квакает», высунулся в окно и прокричал:
– Очаровательно, очаровательно!
– Это вы мне?
Его улыбка стала еще шире.
– Вы просто великолепны! Вы поете, как настоящий трубадур, честное слово!
– Вы только попросите, я всегда вам спою с удовольствием.
– Но лишь когда вашего мужа не будет дома, потому что я могу понять эту песенку слишком буквально – как приглашение и заглянуть к вам в гости.
– В гости – когда вам будет угодно, дон Вольтер.
«Кошки выгодно отличаются от людей, – проворчал старик, – лишь тем, что они только мяукать умеют».
И вздрогнул от требовательного звонка телефона.
– Слушаю.
Пока он молча слушал невидимого собеседника, лицо его становилось все серьезнее.
– Хорошо.
Больше он не произнес ничего. Повесив трубку, дон Вольтер поежился. Отодвинул ногой кошку, ласково жавшуюся к нему, но тут же устыдился своего жеста, хоть и не стал просить у животного прощения – решил сделать это потом. Войдя в спальню, он выдвинул первый ящик, сунул туда руку и, аккуратно раздвинув сложенное стопкой белье, нажал на дно ящика; оно мягко сдвинулось в сторону, открыв потайное отделение, где лежала замшевая сумка. Старик извлек сумку, расстегнул «молнию» и достал из сумки «беретту», подплечную кобуру к ней и выкидной нож. Проверил обойму и несколько раз открыл и закрыл нож, после чего сунул его в карман, надел кобуру с пистолетом и, подойдя к зеркалу, застегнул куртку. Шляпу он слегка сдвинул влево.
– Пока, сеньоры, и ведите себя хорошо, я все равно все узнаю, – попрощался он с кошками.
Старик вышел на улицу своей легкой пружинистой походкой, оглядываясь в поисках свободного такси. Усевшись в машину, принюхался: резко пахло клубничным дезодорантом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121