Но это мелочи.
Я выбрала обзорную площадку между ювелирными рядами и киосками с мелким волшебническим инвентарём, предназначенным как для магородных, так и для простеней — перья, которые пишут под диктовку, кувшины, которые сами разливают по чашкам напитки и прочие дешёвые безделушки того же сорта. На площадке собираются люди самых различных социальных слоёв, от богачей, которым возжелалось купить бриллианты, до полунищих секретарей из городских коммунальных служб, от знатнейшей аристократии и высших ранговиков до простокровых поселенцев и эстрансангов.
Благородные дамы смотрели на меня с возмущением и злобой. На фоне подчёркнутой незамысловатости моего наряда их роскошные тряпки и сверкающие драгоценности запредельной стоимости выглядели грошовой мишурой. Дамы не столь обеспеченные злились не меньше, им не хватало ни воображения, ни, что гораздо важнее, смелости превратить купленное на распродаже шмутье в королевское облачение. Дело ведь не в стоимости наряда, а в чувстве, с которым он носится — уверенность или робость, гордость или приниженность.
Но самое главное даже не это. В большинстве своём женщины превращают себя в приспособление для демонстрации тряпок и украшений. Выходя в люди, они показывают наряды, а не себя. Для них одежда превращается в высшую силу, не одежда служит им, а они становятся рабынями одежды. А мнение рабов никому не интересно.
И лишь единицы способны воспринимать шмотки и побрякушки только как инструмент, как способ в наиболее выгодном свете продемонстрировать себя саму. Дело в том, что для показа самости народу надо сначала заиметь эту самость.
Во мне звенело лихое предчувствие битвы и пьянящее упоение опасностью.
Поэтому вслед за дамами на меня с ревнивой завистью стали посматривать и мужчины. Вниманием публики я завладела, пора начинать спектакль. Я шагнула к двери магазинчика, который торговал серьёзным магическим инвентарём, и услышала именно то, что и ожидала услышать:
— Здесь не обслуживают обезьян.
— Ваша манера вести торговлю ещё глупее, чем имя Лоредожеродда, — ответила я.
На обзорной площадке мгновенно установилась гробовая тишина, а спустя пару секунд возмущённо заверещал какой-то лагвян, кричал, что недопустимо произносить имя Всевластного Отрицателя вслух, да ещё и в подобном тоне.
— А вы что, нанялись к Лоредожеродду блюсти его честь и достоинство? — поинтересовалась я. — Зря, ни того, ни другого у этого мелкотравчатого уголовника и в помине нет.
Из толпы протолкался высокий темноволосый оборотень-кудесник картинно величественной красоты и элегантности, его портрет я видела в старых газетах, среди тех, кого оправдали за недостатком улик.
— Судя по тощей ментальной броне, — сказал он, — в своём Троедворье ты была волшебницей нулевого уровня, а по количеству шрамов — одним из самых дрянных бойцов.
— Я была не бойцом, а палачом. Приводить в исполнение смертные приговоры для всякой зарвавшейся швали вроде вашего Лоредожеродда слабая боевая подготовка мне не мешала.
Кудесника кинуло в бледность. Ни такого ответа, ни цепеняще равнодушного наказательского взгляда он не ждал.
— Всезапределный никогда не прощал такой дерзости даже высокородным, — осипшим голосом ответил кудесник.
— А ваш всезапредельщик знает, что в Троедворье его называют не иначе как Lord-na-Zadu-Rot?
Русский язык большинство публики понимало превосходно. Прошелестел быстрый шёпот изумления и растерянности, который тут же сменился сдавленными смешками. Публика принялись повторять и смаковать троедворскую трактовку, пьянея от собственной смелости.
Кудесник выхватил палочку. Я выбила её ногой на полузамахе, продолжение удара пришлось в нос. На счастье кудесника я действительно очень плохой боец, концовка этого приёма направлена в висок, удар смертельный. У наказателей других не бывает. Я подняла оброненную палочку, разломила надвое и швырнула в хлюпающего кровавыми соплями кудесника.
— Передай своему хозяину, что зовут меня Нина Хорса. Работаю уборщицей в Мёртвом архиве Департамента магоресурсов. Если Лоредожеродд захочет со мной поговорить, то на работе я с понедельника по пятницу, с девяти до одиннадцати утра, вход через служебный двор. Стражи там нет, пусть не боится.
Я пошла к эскалатору, спустилась на первый этаж, вышла на улицу. Остановить меня никто не решился.
* * *
Из двадцати пяти процентов имущества Димиани, выделенных для потерпевших в качестве виры, нам с Каварли причиталась гонорарная доля, по три процента каждому. Я стала обладательницей недвижимого имущества, обозначенного в потайничных документах как «малое семейное домовладение на основице». Которое на самом деле оказалось огромным старинным поместьем в пригороде Рима. Дворец с обширнейшим парком, мини-портом на берегу Тибра, конюшней, коровником и прочими забавами для толстосумов. Своя электростанция и водокачка. Даже небольшая земледельческая фермочка есть, поставлять разнообразные экологически чистые овощи и фрукты на господский стол.
— Хотела бы я знать, что Димиани считали «крупным семейным домовладением», — сказала я Рижине. Сидели мы в Кедровом кабинете, я на диванчике, Рижина на подоконнике.
Называется поместье «Соловьиный приют». Мажордом говорит, что соловьёв здесь действительно полно, первый владелец специально их разводил, ещё в семнадцатом веке. В парке живут олени и лани, сухарики берут из рук, белки каждое утро запрыгивают на балкон Бирюзовой гостиной и требуют угощения.
— Почему ты хочешь продать «Соловьёв»? — спросила Рижина. — Такой красивый дом. Настоящий сказочный дворец для принцессы. И со всеми современными удобствами.
— Вот именно, что для принцессы. У меня нет денег содержать поместье. Я живу на зарплату уборщицы. Когда мы с Каварли делили гонорар, я никак не ожидала, что на самом деле моя доля окажется размером с деревню.
— Большемирская недвижимость в потайницах ценится очень дёшево, — сказала Рижина, — ведь практически никто не сможет ею воспользоваться. Каварли поступил мудро, когда выбирал имущество для виры. Потайничные судебные оценщики не сумели уразуметь истинную стоимость многого из того, что принадлежало Димиани. Картины большемирских художников, антиквариат, недвижимость. По сути, вы все получили равные доли богатства. С такими деньгами ты легко сможешь добиться гражданства Евросоюза и для себя, и для Егора. Ведь в Ремнии ты оставаться не хочешь?
Я пожала плечом. Рижина опять спросила:
— Тебе совсем не нравятся «Соловьи»?
— Не знаю. Землевладением надо заниматься постоянно, а мне и других забот хватает. С банковским счётом будет проще и надёжней. Если тебе так приглянулись «Соловьи», уговори отца купить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Я выбрала обзорную площадку между ювелирными рядами и киосками с мелким волшебническим инвентарём, предназначенным как для магородных, так и для простеней — перья, которые пишут под диктовку, кувшины, которые сами разливают по чашкам напитки и прочие дешёвые безделушки того же сорта. На площадке собираются люди самых различных социальных слоёв, от богачей, которым возжелалось купить бриллианты, до полунищих секретарей из городских коммунальных служб, от знатнейшей аристократии и высших ранговиков до простокровых поселенцев и эстрансангов.
Благородные дамы смотрели на меня с возмущением и злобой. На фоне подчёркнутой незамысловатости моего наряда их роскошные тряпки и сверкающие драгоценности запредельной стоимости выглядели грошовой мишурой. Дамы не столь обеспеченные злились не меньше, им не хватало ни воображения, ни, что гораздо важнее, смелости превратить купленное на распродаже шмутье в королевское облачение. Дело ведь не в стоимости наряда, а в чувстве, с которым он носится — уверенность или робость, гордость или приниженность.
Но самое главное даже не это. В большинстве своём женщины превращают себя в приспособление для демонстрации тряпок и украшений. Выходя в люди, они показывают наряды, а не себя. Для них одежда превращается в высшую силу, не одежда служит им, а они становятся рабынями одежды. А мнение рабов никому не интересно.
И лишь единицы способны воспринимать шмотки и побрякушки только как инструмент, как способ в наиболее выгодном свете продемонстрировать себя саму. Дело в том, что для показа самости народу надо сначала заиметь эту самость.
Во мне звенело лихое предчувствие битвы и пьянящее упоение опасностью.
Поэтому вслед за дамами на меня с ревнивой завистью стали посматривать и мужчины. Вниманием публики я завладела, пора начинать спектакль. Я шагнула к двери магазинчика, который торговал серьёзным магическим инвентарём, и услышала именно то, что и ожидала услышать:
— Здесь не обслуживают обезьян.
— Ваша манера вести торговлю ещё глупее, чем имя Лоредожеродда, — ответила я.
На обзорной площадке мгновенно установилась гробовая тишина, а спустя пару секунд возмущённо заверещал какой-то лагвян, кричал, что недопустимо произносить имя Всевластного Отрицателя вслух, да ещё и в подобном тоне.
— А вы что, нанялись к Лоредожеродду блюсти его честь и достоинство? — поинтересовалась я. — Зря, ни того, ни другого у этого мелкотравчатого уголовника и в помине нет.
Из толпы протолкался высокий темноволосый оборотень-кудесник картинно величественной красоты и элегантности, его портрет я видела в старых газетах, среди тех, кого оправдали за недостатком улик.
— Судя по тощей ментальной броне, — сказал он, — в своём Троедворье ты была волшебницей нулевого уровня, а по количеству шрамов — одним из самых дрянных бойцов.
— Я была не бойцом, а палачом. Приводить в исполнение смертные приговоры для всякой зарвавшейся швали вроде вашего Лоредожеродда слабая боевая подготовка мне не мешала.
Кудесника кинуло в бледность. Ни такого ответа, ни цепеняще равнодушного наказательского взгляда он не ждал.
— Всезапределный никогда не прощал такой дерзости даже высокородным, — осипшим голосом ответил кудесник.
— А ваш всезапредельщик знает, что в Троедворье его называют не иначе как Lord-na-Zadu-Rot?
Русский язык большинство публики понимало превосходно. Прошелестел быстрый шёпот изумления и растерянности, который тут же сменился сдавленными смешками. Публика принялись повторять и смаковать троедворскую трактовку, пьянея от собственной смелости.
Кудесник выхватил палочку. Я выбила её ногой на полузамахе, продолжение удара пришлось в нос. На счастье кудесника я действительно очень плохой боец, концовка этого приёма направлена в висок, удар смертельный. У наказателей других не бывает. Я подняла оброненную палочку, разломила надвое и швырнула в хлюпающего кровавыми соплями кудесника.
— Передай своему хозяину, что зовут меня Нина Хорса. Работаю уборщицей в Мёртвом архиве Департамента магоресурсов. Если Лоредожеродд захочет со мной поговорить, то на работе я с понедельника по пятницу, с девяти до одиннадцати утра, вход через служебный двор. Стражи там нет, пусть не боится.
Я пошла к эскалатору, спустилась на первый этаж, вышла на улицу. Остановить меня никто не решился.
* * *
Из двадцати пяти процентов имущества Димиани, выделенных для потерпевших в качестве виры, нам с Каварли причиталась гонорарная доля, по три процента каждому. Я стала обладательницей недвижимого имущества, обозначенного в потайничных документах как «малое семейное домовладение на основице». Которое на самом деле оказалось огромным старинным поместьем в пригороде Рима. Дворец с обширнейшим парком, мини-портом на берегу Тибра, конюшней, коровником и прочими забавами для толстосумов. Своя электростанция и водокачка. Даже небольшая земледельческая фермочка есть, поставлять разнообразные экологически чистые овощи и фрукты на господский стол.
— Хотела бы я знать, что Димиани считали «крупным семейным домовладением», — сказала я Рижине. Сидели мы в Кедровом кабинете, я на диванчике, Рижина на подоконнике.
Называется поместье «Соловьиный приют». Мажордом говорит, что соловьёв здесь действительно полно, первый владелец специально их разводил, ещё в семнадцатом веке. В парке живут олени и лани, сухарики берут из рук, белки каждое утро запрыгивают на балкон Бирюзовой гостиной и требуют угощения.
— Почему ты хочешь продать «Соловьёв»? — спросила Рижина. — Такой красивый дом. Настоящий сказочный дворец для принцессы. И со всеми современными удобствами.
— Вот именно, что для принцессы. У меня нет денег содержать поместье. Я живу на зарплату уборщицы. Когда мы с Каварли делили гонорар, я никак не ожидала, что на самом деле моя доля окажется размером с деревню.
— Большемирская недвижимость в потайницах ценится очень дёшево, — сказала Рижина, — ведь практически никто не сможет ею воспользоваться. Каварли поступил мудро, когда выбирал имущество для виры. Потайничные судебные оценщики не сумели уразуметь истинную стоимость многого из того, что принадлежало Димиани. Картины большемирских художников, антиквариат, недвижимость. По сути, вы все получили равные доли богатства. С такими деньгами ты легко сможешь добиться гражданства Евросоюза и для себя, и для Егора. Ведь в Ремнии ты оставаться не хочешь?
Я пожала плечом. Рижина опять спросила:
— Тебе совсем не нравятся «Соловьи»?
— Не знаю. Землевладением надо заниматься постоянно, а мне и других забот хватает. С банковским счётом будет проще и надёжней. Если тебе так приглянулись «Соловьи», уговори отца купить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135