Во время ленча я объявила, что передумала ехать на детский праздник, поскольку мой интерес к детям ограничен Крысем, и что с удовольствием посижу дома. А если мне уж очень надоест, то схожу прогуляться.
На стоянке у супермаркета было только две машины, и я без труда узнала нужную, поскольку во второй не было водителя.
Инспектор Хардеек подсунул мне пачку машинописных страниц, которые я пыталась кое-как прочитать. Переписанные слово в слово мои показания не были, к сожалению, образцом ни хорошего английского, ни точно сформулированных мыслей. Особенно раздражали при чтении междометия типа «э-э-э» и «м-м-м», которые были скрупулезно записаны. Когда я преодолела все это и подписала, толстый инспектор, пряча листы в портфель, сказал:
– Вы должны как можно скорее уладить формальности с пропиской. Разве вам не сообщили в Варшаве, в посольстве Королевства Голландии, об обязанности прописаться?
– Сообщили, и я даже напоминала об этом своему сыну, но он так занят…
– Прошу позаботиться об этом, в противном случае сын должен будет заплатить штраф.
В кафе на Плац-1944 я входила, чувствуя себя довольно глупо. Я не приняла бы с таким энтузиазмом приглашение выпить кофе, если бы в тот момент в комнату не вошла Эльжбета. Я бы, конечно, согласилась на встречу, но с большей сдержанностью.
То, что он услышал в свой адрес в моих показаниях, я бы как-нибудь исправила. Пока я не начала его подозревать, он казался мне порой очень милым. Кроме того, меня прямо-таки съедало любопытство: какие же были результаты моих заявлений, касающихся Янины Голень и ее убийц? Может, он что-нибудь скажет об этом? Однако я не была уверена в том, что он не будет таким же официальным, как у себя за столом, а это было бы ужасно.
В пустом кафе я увидела его сразу. Он сидел за тем же столиком, к которому я подошла тогда. Конечно, он выбрал это место умышленно, из злорадства.
– Вы заняли тот же самый столик, – сказала я, поздоровавшись. – Я столько пережила за ним, что не забуду до конца жизни. Но, представляете, если бы сегодня по телефону я не узнала ваш голос, то не поняла бы, с кем говорю…
– Но я ведь сразу назвал фамилию.
– Впервые с тех пор, как мы познакомились, – заметила я.
Он на секунду задумался, после чего подтвердил:
– В самом деле…
– Сначала, когда вы в первый и во второй раз отвезли меня из магазина домой и при прощании не назвались, я немного удивилась, но потом подумала, что в каждой стране свои обычаи. Сын же, узнав, что я познакомилась в магазине с таким предупредительным голландцем, забеспокоился.
– Не слишком любезный молодой человек…
– Самый прекрасный парень в мире! – заверила я. – Ужасно его люблю. Когда он узнал, что кто-то помогает мне делать покупки, он сначала подумал, что это молодой повеса, охотящийся за пожилыми женщинами. Но и потом, когда он уже узнал, что вы не молодой человек, у него еще оставались подозрения… – Я не хотела цитировать, что говорил Войтек. – Он подозревал, что, выказывая мне любезность, вы имели какие-то скрытые намерения.
– Ему трудно отказать в проницательности.
Это замечание меня сконфузило. Мог бы быть немного поделикатнее и не подтверждать так прямо, что интерес к моей особе объяснялся только исключительными обстоятельствами.
– Позже у меня возникло больше поводов для удивления. Открытие, что один из троих соседей убийца, было для меня изрядным шоком. На каждом шагу постоянно что-то неприятно удивляло. И даже одна дама, которая сначала так меня к себе расположила, оказалась до тошноты жадной к деньгам.
– И кто же это такая?
– Соседка с улицы, которая жила под одной крышей с мужем своей умершей тетки, по происхождению поляком. Так вот, она не поколебалась сказать приехавшей к нему двоюродной племяннице из Польши, что он умер, – это чтобы потом не было других претендентов на наследство. Он действительно умер вскоре после того, от несчастного случая: неудачно упал с лестницы. Но в тот момент, когда приехала его племянница, ничто не говорило о вероятности его скорой смерти. Случайно оказалось, что эта самая двоюродная племянница была моей попутчицей в поезде. Именно о ней я говорила в своих показаниях, что встретила ее в N. Но это не все. Жена одного из соседей, тоже с виду очень симпатичная, растолковала мне, что я не должна плохо думать о госпоже Хение, потому что она одинока и сама заботится о себе. О вас я тоже сначала думала, что вы вежливый человек, который хочет мне бескорыстно помочь. А вы помогали мне делать покупки, возили на рынок, в лес только из профессионального интереса, потому что считали, что я переправляю в Голландию наркотики…
– Если говорить о подозрениях, то вы перебрали через край. Я по крайней мере не подозревал, что вы покушаетесь на мою жизнь.
– В моих подозрениях ваша вина. Не я организовывала эти якобы случайные встречи. Однако с меня хватит и того, что вы обо мне подумали как о контрабандистке. И при этом отказываете мне даже в праве спросить – почему? – обиделась я.
– Обещаю вам все разъяснить, как только закончится следствие.
– Неужели мои показания посодействовали его началу? – спросила я лукаво.
Он усмехнулся, но не ответил.
– Думаю, что ваши обещания все разъяснить будут мне нужны как собаке пятая нога. Прежде чем закончится следствие, меня здесь уже не будет.
– Когда вы уезжаете?
– Примерно через две недели. И приятные же воспоминания я увожу из вашей страны, нечего сказать!..
– Вы не могли бы еще задержаться в Голландии?
– В надежде, что последующие впечатления окажутся лучше? – рассмеялась я. – Возможно, и могла бы. Но, во-первых, зачем? Я отвела душу с детьми, может быть, немного помогла невестке. Но у них своя семья, и слишком долгое пребывание даже очень любимой и любящей матери может в конце концов стать в тягость. Во-вторых, у меня на родине свой дом, своя профессия, которая дает мне средства на жизнь.
Судя по выражению его лица, у него, наверное, было желание еще о чем-то спросить – может быть, о моей профессии, но он ответил на мои откровения чем-то вроде согласия.
В беседе возникла пауза. Я сосредоточенно пыталась свернуть сигарету. Этого он не выдержал.
– У вас не очень хорошо получается, возьмите мои. – Он пододвинул мне пачку.
– Спасибо, не надо, – отказалась я. – Мне с лихвой хватило ваших сигарет, выкуренных в вашем учреждении.
– И вы не можете взять у меня сигарету, когда мы встречаемся неофициально?
– Нет. Я должна научиться сама сворачивать сигареты, это будет единственная польза, которую я вывезу из Голландии.
Я не стала говорить, что у нас уже давно нет ни рассыпного табака, ни папиросной бумаги.
– Сейчас мне пора возвращаться домой. Как вам известно из моих показаний, мои дети ничего не знают о деле Янины Голень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52