Невероятно! Оставленная ею лисья шапка стоит в тысячу раз больше.
Предполагаемый сыщик напрасно ждал на вокзале в Утрехте кого-то, кто должен был приехать тем же поездом, что и я. Может, он ждал мужчину, с которым я его потом видела в театре, а может, как раз Янину Голень? Но если они договорились встретиться на вокзале в Утрехте, значит, Голень изменила свои первоначальные планы и отказалась от этой встречи. Если бы она не знала, что ее ждут, то, пожалуй, вышла бы вместе со мной, как и хотела вначале. Ведь если бы она собиралась с самого начала выйти там, где вышла, зачем бы она стала меня обманывать, сказав, что выходит в Утрехте? Какой была цель такого камуфляжа в отношении меня, совершенно постороннего лица, с которым ее ничто не связывало? И зачем она оставила в вагоне лисью шапку, подменив ею потрепанную шляпку от дождя? И тут вдруг в моем мозгу как будто открылся какой-то клапан, на меня словно бы нашло озарение. Чтобы изменить внешность! Чтобы ее не узнали! Лисья шапка была прекрасным опознавательным знаком. Как это мне раньше не пришло в голову? И я еще, глупая, взяла эту шапку в надежде, что потом разыщу Голень и верну мою шляпку.
Взволнованная этим открытием, я внезапно почувствовала ужасный голод и вспомнила, что с обеда в китайском ресторане ничего не брала в рот. Я вытащила из холодильника все, что было возможно, и, усевшись за кухонный стол, уплетая, продолжила свои открытия. Кража творога либо была актом неприязни, либо должна была сбить с толку. Важно было захватить шляпку!
Я вышла из поезда с лисьей шапкой, выглядывавшей из открытой сумки. Если уж ее заметил Войтек, то тем более тип, ждавший особу, которую он должен был узнать по лисьей шапке. Когда Войтек укладывал багаж в машине (а это продолжалось настолько долго, что перрон уже опустел), я целый час стояла с этой сумкой в руке. Я даже заметила неприятный взгляд, который бросил на меня тот тип. Тогда еще булка, которую я ела, застряла у меня в горле. Значило ли это, что он тогда, на перроне, счел меня своей будущей жертвой? Дальнейшие события это подтверждали. Он, вероятно, и дальше следил за мной, поскольку был вечером в театре, а потом тихонько появился в доме у Войтека. Если бы они обнаружили меня в том идиотском шкафу… Дальше я уже была не в состоянии о чем-нибудь думать, так как мысли в панике разбегались.
В кухню вошла моя невестка.
– Пушистик, ты же должна спать до обеда. А сейчас только около восьми…
– Я собиралась спать до обеда или даже больше. Но это было еще одно благое намерение в жизни, которое не осуществилось, – ответила я понуро и, увидев, что Эльжбета смотрит на меня с беспокойством, добавила беззаботно: – Это результат отказа от ужина. Меня разбудил голод…
– Я тоже надеялась сегодня выспаться, но Крысь уже проснулся и хочет, чтобы мы пошли на дальнюю прогулку. Будет только морока с вытаскиванием Войтека из постели. У тебя хватит сил после вчерашней прогулки идти с нами? Нас очень интересуют твои впечатления от Амстердама. А после обеда к нам придут Лиза с мужем, который вернулся из Штатов, и будет трудно при них говорить об этом…
– Сначала я должна умыться, – поспешно ответила я и вышла из кухни.
Уже на лестнице до меня долетели выкрики и смех Крыся, смешанные с недовольным бурчанием моего ребенка. Через открытые двери спальни я видела Крыся, безрезультатно пытавшегося стянуть с Войтека одеяло. Я закрыла на задвижку дверь ванной и, игнорируя запрет Войтека не курить наверху, как только вошла в ванную, сразу закурила. Мысль, что после обеда будут гости, утешала. На прогулку я не пойду, а вечером скажу, что у меня болит голова, и таким образом мне удастся отвертеться от рассказа о пребывании в Амстердаме. Ведь, зная моего ребенка и невестку, я имела много оснований полагать, что до понедельника их любопытство угаснет, если они вообще не забудут о моем субботнем путешествии.
После ванны я предусмотрительно улеглась в постель и через Крыся сообщила, что хочу полежать, так как мои конечности ужасно болят от вчерашней прогулки.
Через час шум внизу известил о том, что моя близкая родня выбирается из дома. Я сошла вниз спросить, когда они вернутся.
Эльжбета заканчивала упаковывать рюкзак.
– Мы берем с собой бутерброды, – объяснила она, – но к пяти вернемся, а Лиза с мужем придут к шести. Обед готов, и мы успеем его съесть перед их приходом. Жаль, что тебе придется одной есть ленч.
– Мне тоже жаль, – притворилась я и добавила лукаво: – Но немного алкоголя, может быть, ослабит сожаление.
– Войтек в пятницу привез несколько бутылок вина, они в баре, в упаковке. Возьми себе какую хочешь, – тут же предложила моя невестка.
– Я никогда не умела откупоривать бутылки, так чтобы не искрошить и не вогнать внутрь пробку. Хорошо бы Войтек открыл вино сейчас…
– Неприятно иметь мать алкоголичку, – буркнул мой ребенок, берясь за штопор.
– К сожалению, тебе это не грозит, – парировала я. – Алкоголь в Польше ужасно подорожал. Не закрывай слишком плотно, а то я не смогу открыть, – забеспокоилась я, видя, как он извлеченную уже пробку вбивает ладонью в бутылку.
– Откроешь, я вбил только наполовину. И не пей много. Когда после второй рюмки тебе покажется, что ты трезвая, это будет значить, что ты уже пьяная, помни! – поучал меня по-отцовски мой ребенок.
Через минуту их уже не было, а на столе стояла бутылка доброго красного вина.
«Это то что нужно», – оценила я точность рекламного лозунга после первой рюмки и удостоверилась в этом еще больше, выпив вторую. Мне стало легче не только на душе, все тело охватило чувство приятной слабости. У меня не было впечатления, что я абсолютно трезвая, а из этого, с учетом сказанного Войтеком, вытекало, что я не пьяная и могу выпить третью. Теперь уже я не тряслась от страха, анализируя свои предположения относительно человека, который ждал на вокзале в Утрехте, и Янины Голень.
Прежде всего я осознала, что тот тип и его приятель, которых я приняла за сыщиков, пришли в дом искать не меня, а какую-то вещь. Если бы речь шла обо мне, они не рыскали бы в шкафах, не искали бы за батареями и т. п. Что они хотели найти? Я не могла дать на этот вопрос ни одного, даже самого гипотетического ответа, кроме того, что это вещь, каким-то образом связанная с Яниной Голень, за которую меня приняли.
Я размышляла над этим вопросом долго. Может быть, они каким-то образом узнали, что она богачка и взяла с собой из Польши драгоценности черт знает какой стоимости? Но кто мог их об этом проинформировать? Ни западногерманские, ни голландские таможенники багаж не проверяли… Польско-голландская воровская шайка? Нет, наши родные воры могли бы ограбить ее еще в Польше, мало ли таких случаев? Чего ради им передавать эту работу голландским коллегам по профессии, к тому же без гарантии участия в дележе добычи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Предполагаемый сыщик напрасно ждал на вокзале в Утрехте кого-то, кто должен был приехать тем же поездом, что и я. Может, он ждал мужчину, с которым я его потом видела в театре, а может, как раз Янину Голень? Но если они договорились встретиться на вокзале в Утрехте, значит, Голень изменила свои первоначальные планы и отказалась от этой встречи. Если бы она не знала, что ее ждут, то, пожалуй, вышла бы вместе со мной, как и хотела вначале. Ведь если бы она собиралась с самого начала выйти там, где вышла, зачем бы она стала меня обманывать, сказав, что выходит в Утрехте? Какой была цель такого камуфляжа в отношении меня, совершенно постороннего лица, с которым ее ничто не связывало? И зачем она оставила в вагоне лисью шапку, подменив ею потрепанную шляпку от дождя? И тут вдруг в моем мозгу как будто открылся какой-то клапан, на меня словно бы нашло озарение. Чтобы изменить внешность! Чтобы ее не узнали! Лисья шапка была прекрасным опознавательным знаком. Как это мне раньше не пришло в голову? И я еще, глупая, взяла эту шапку в надежде, что потом разыщу Голень и верну мою шляпку.
Взволнованная этим открытием, я внезапно почувствовала ужасный голод и вспомнила, что с обеда в китайском ресторане ничего не брала в рот. Я вытащила из холодильника все, что было возможно, и, усевшись за кухонный стол, уплетая, продолжила свои открытия. Кража творога либо была актом неприязни, либо должна была сбить с толку. Важно было захватить шляпку!
Я вышла из поезда с лисьей шапкой, выглядывавшей из открытой сумки. Если уж ее заметил Войтек, то тем более тип, ждавший особу, которую он должен был узнать по лисьей шапке. Когда Войтек укладывал багаж в машине (а это продолжалось настолько долго, что перрон уже опустел), я целый час стояла с этой сумкой в руке. Я даже заметила неприятный взгляд, который бросил на меня тот тип. Тогда еще булка, которую я ела, застряла у меня в горле. Значило ли это, что он тогда, на перроне, счел меня своей будущей жертвой? Дальнейшие события это подтверждали. Он, вероятно, и дальше следил за мной, поскольку был вечером в театре, а потом тихонько появился в доме у Войтека. Если бы они обнаружили меня в том идиотском шкафу… Дальше я уже была не в состоянии о чем-нибудь думать, так как мысли в панике разбегались.
В кухню вошла моя невестка.
– Пушистик, ты же должна спать до обеда. А сейчас только около восьми…
– Я собиралась спать до обеда или даже больше. Но это было еще одно благое намерение в жизни, которое не осуществилось, – ответила я понуро и, увидев, что Эльжбета смотрит на меня с беспокойством, добавила беззаботно: – Это результат отказа от ужина. Меня разбудил голод…
– Я тоже надеялась сегодня выспаться, но Крысь уже проснулся и хочет, чтобы мы пошли на дальнюю прогулку. Будет только морока с вытаскиванием Войтека из постели. У тебя хватит сил после вчерашней прогулки идти с нами? Нас очень интересуют твои впечатления от Амстердама. А после обеда к нам придут Лиза с мужем, который вернулся из Штатов, и будет трудно при них говорить об этом…
– Сначала я должна умыться, – поспешно ответила я и вышла из кухни.
Уже на лестнице до меня долетели выкрики и смех Крыся, смешанные с недовольным бурчанием моего ребенка. Через открытые двери спальни я видела Крыся, безрезультатно пытавшегося стянуть с Войтека одеяло. Я закрыла на задвижку дверь ванной и, игнорируя запрет Войтека не курить наверху, как только вошла в ванную, сразу закурила. Мысль, что после обеда будут гости, утешала. На прогулку я не пойду, а вечером скажу, что у меня болит голова, и таким образом мне удастся отвертеться от рассказа о пребывании в Амстердаме. Ведь, зная моего ребенка и невестку, я имела много оснований полагать, что до понедельника их любопытство угаснет, если они вообще не забудут о моем субботнем путешествии.
После ванны я предусмотрительно улеглась в постель и через Крыся сообщила, что хочу полежать, так как мои конечности ужасно болят от вчерашней прогулки.
Через час шум внизу известил о том, что моя близкая родня выбирается из дома. Я сошла вниз спросить, когда они вернутся.
Эльжбета заканчивала упаковывать рюкзак.
– Мы берем с собой бутерброды, – объяснила она, – но к пяти вернемся, а Лиза с мужем придут к шести. Обед готов, и мы успеем его съесть перед их приходом. Жаль, что тебе придется одной есть ленч.
– Мне тоже жаль, – притворилась я и добавила лукаво: – Но немного алкоголя, может быть, ослабит сожаление.
– Войтек в пятницу привез несколько бутылок вина, они в баре, в упаковке. Возьми себе какую хочешь, – тут же предложила моя невестка.
– Я никогда не умела откупоривать бутылки, так чтобы не искрошить и не вогнать внутрь пробку. Хорошо бы Войтек открыл вино сейчас…
– Неприятно иметь мать алкоголичку, – буркнул мой ребенок, берясь за штопор.
– К сожалению, тебе это не грозит, – парировала я. – Алкоголь в Польше ужасно подорожал. Не закрывай слишком плотно, а то я не смогу открыть, – забеспокоилась я, видя, как он извлеченную уже пробку вбивает ладонью в бутылку.
– Откроешь, я вбил только наполовину. И не пей много. Когда после второй рюмки тебе покажется, что ты трезвая, это будет значить, что ты уже пьяная, помни! – поучал меня по-отцовски мой ребенок.
Через минуту их уже не было, а на столе стояла бутылка доброго красного вина.
«Это то что нужно», – оценила я точность рекламного лозунга после первой рюмки и удостоверилась в этом еще больше, выпив вторую. Мне стало легче не только на душе, все тело охватило чувство приятной слабости. У меня не было впечатления, что я абсолютно трезвая, а из этого, с учетом сказанного Войтеком, вытекало, что я не пьяная и могу выпить третью. Теперь уже я не тряслась от страха, анализируя свои предположения относительно человека, который ждал на вокзале в Утрехте, и Янины Голень.
Прежде всего я осознала, что тот тип и его приятель, которых я приняла за сыщиков, пришли в дом искать не меня, а какую-то вещь. Если бы речь шла обо мне, они не рыскали бы в шкафах, не искали бы за батареями и т. п. Что они хотели найти? Я не могла дать на этот вопрос ни одного, даже самого гипотетического ответа, кроме того, что это вещь, каким-то образом связанная с Яниной Голень, за которую меня приняли.
Я размышляла над этим вопросом долго. Может быть, они каким-то образом узнали, что она богачка и взяла с собой из Польши драгоценности черт знает какой стоимости? Но кто мог их об этом проинформировать? Ни западногерманские, ни голландские таможенники багаж не проверяли… Польско-голландская воровская шайка? Нет, наши родные воры могли бы ограбить ее еще в Польше, мало ли таких случаев? Чего ради им передавать эту работу голландским коллегам по профессии, к тому же без гарантии участия в дележе добычи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52