Вернее, охранной грамоты, выданной ханом. А мы решили проверить окрестности Заповедного леса. Стоян настойчиво рекомендовал. Оно и понятно: подольше продержать нашу парочку дальше от заставы. На ночлег устроились в небольшом распадке рядом с кедрачом. Поели, то да се. Коней накормили, напоили. Пока поговорили у костра, дело уж к полуночи. Первым на стражу заступить вы пало Сорочонку. Мы с Мошкой легли рядом, а по другую сторону от меня, будто невзначай, сказался Бугай. Ясно, что-то ночью будет.
Когда все угомонились, захрапели, мы с Мошкой тоже притворились спящими. Я чуть взаправду не заснул. Тут вдруг навалился на меня сверху Бугай, а весу в нем, как в добром бугае, и рот мне ладонью зажал. Я и дрыгнуться не успел, как меня чем-то по голове стукнули, наверное, Сорочонок успел подскочить. Очухался я от того, что меня водой поливали. Лежу где-то в овражке, надо мной Сорочонок наклонился. Увидел, что я очухался, и предупредил сразу:
— Можешь не орать. Никто не услышит, мы почти в Степи.
— Вы что, умом тронулись? — спрашиваю. А в голове гудит, крепко он меня приложил.
— Не твое дело, тронулись или нет. Расскажешь, где твоя придурочная сестрица, — отпустим или хоть убьем сразу. А вздумаешь запираться — отдадим таким мастерам, что сам о смерти молить будешь и расскажешь все до последнего слова. Такое вспомнишь, чего и сам не знал.
— Чего не знал — того и не знаю, того ни какой мастер из меня не вытянет. Хоть на куски разрежь. А вот про сестрицу как раз и не знаю ничего. Я в дозоре был, когда она исчезла. Так что напрасно вы старались.
— А про то не тебе судить!
Начал он меня бить, а я же связанный. Ужом по земле вьюсь, не даюсь под удары и все пытаюсь руки освободить. Крепко же спутали! Ни чего не получается. А у самого одна мысль — где Мошка? Сорочонок злится, что большинство ударов мимо, ярится пуще того. И чем сильней злится, тем больше промахивается. Со всем в ярость пришел, орет:
— Бугай! Где тебя носит?! Держи этого недоноска! Он у меня все расскажет!!
И вдруг такой спокойный голос:
— И чего это он тебе должен такого интересного рассказать? Может, и мы послушаем?
Сорочонок, как ужаленный, подпрыгнул. Сзади Мошка стоит. Спокойный такой, в руке меч. Тут и с других сторон воины встали, тоже с мечами. Молчат, на Сорочонка смотрят. Один наклонился, веревки на мне перерезал. Тут Сорочонок затараторил, зачастил:
— Он у меня перстень украл дорогой! Я сам у него в кармане нашел! Вот, вот этот!
А у самого руки трясутся. Показывает какую-то побрякушку, тычет ее Мошке под нос. И видно, как же он боится.
— Ну ты ври да не завирайся. Твои побрякушки только для тебя цену имеют, а Вереску они и даром не нужны. Чтобы он еще воровать их у тебя стал! И потом, если ты сам эту побрякушку нашел, так чего тебе еще Вереск рас сказать должен?
Сорочонок, похоже, совсем от страха опупел, прыгнул в сторону, бежать хотел. И тут же на землю рухнул от подножки.
— Свяжите его, дома Стояну расскажет, чего им от Вереска надобно. И для кого они так старались.
— А Бугай-то где? — В голове у меня все еще гудело.
— Бугай Филина чуть не зарезал, убили мы его невзначай. Ты уж прости, что не сразу тебя освободили. Надо было узнать, чего им от тебя надо. Мы за ними от костра шли, все равно не дали бы тебя убить.
— И на том спасибо. А узнать им надо про Татку. Только зачем уж так приспичило? И для кого?
— Узнаем.
А узнать-то и не получилось. Не довезли мы Сорочонка. В тот же день на привале он вдруг забился, захрипел да и помер. Никто к нему не подходил, никто ничего не давал, уж мы с Мошкой следили. А когда рубаху на груди раз вязали, сердце прослушать — вдруг бьется еще — увидели талисман небольшой. Из камня вырезана рожа какая-то, вида отвратного. А под талисманом на груди черное пятно, как обугленное. Выходит, талисман его убил? Показать бы его Нане или Татке, да где они теперь?
Попробовал я Лешего позвать. И что вы думаете, появился Леший за малым временем. Могутовы воины себя не в своей тарелке чувствовали рядом-то с Лешим, а мы с Мошкой ничего — привыкли уже. Посмотрел Леший на тот талисман и отшатнулся:
— Не знаю, кто его делал, — говорит, — а только сожгите его поскорее, и сожгите вместе о своим воином. Вон на той полянке. Не люб ого я костры, но полянку лучше потом залечу, а такой ужас по земле ходить не должен. Сожгите скорее, сами целее будете.
Так мы и сделали. Очень уж впечатлил нас испуг Лешего. А больше он ничего не сказал. Мошку мы осмотрели и тоже у него такой талисманчик на груди нашли. Вот вместе с Сорочонком их на том костре погребальном и дожгли. Понятное дело, почестей воинских не оказывали, хоронили как воинов, но врагов. Пеший после походил вокруг кострища и сказал с облегчением:
— Вот даже дышать легче стало. Незачем в моем лесу такому злому колдовству быть. У меня лес светлый, доброму здесь всегда приют и еда найдется, а такое зло… Как только земля таких злодеев носит, что талисманы эти делают?
Так мы и не узнали точно, от кого на нас это зло идет. Сама ли княгиня предательство затеяла. Или кто-то ее руками зло в наше Полесовье принес.
* * *
Вскоре за ближайшим пригорком перед нами открылось поселье. Довольно большое. Несколько длинных домов стояло на берегу круглой бухты. Между домами сохли сети. На песке лежали вверх дном лодки. В бухте на спокойной голубой воде стояли — как их назвать-то? — лодьи. А может, драккары? Короче, какие-то парусные суда. Одни побольше, другие поменьше. Одни явно рыбачьи. Другие, скорее все го, военные.
На берегу у воды что-то делали мужики, возле костров толклись бабы, входили — выходи ли в дома, что-то таскали в руках. Неподалеку бродили пестрые коровы, между домов сновала стая малышей. Довольно мирная картинка из Средневековья. Или раньше? Или позже? Я так до сих пор и не понял.
Нас заметили. Все вдруг оставили работу, повернулись в нашу сторону и молча стали смотреть. Потом кто-то, успокоившись, продолжил свою работу, кто-то, напротив, пошел нам навстречу. Собралась толпа, в основном из ребятни, человек, пожалуй, в сотню. Я осторожно прощупала эмоции. Общий фон — легкая настороженность и любопытство. И еще удивление. Вполне адекватная реакция.
То есть все спокойно, без враждебности, но и без особой радости. Оно и понятно, чему радоваться-то? Пришли из леса неизвестно кто, на остров попали неизвестно как. Один вроде поморич, а поздоровался с чудовищным акцентом, другая и одета-то странно. Я была в джинсах, Вересковой рубахе, но с оружием. Рыся в детстве мать обучала языку поморичей, но с тех пор лет уж двадцать прошло. Понятно, что изъясняться он мог с пятого на десятое. А я и вовсе о сказанном только по сопровождающим эмоциям догадывалась.
Рысь все же сумел объяснить, что он родом из острова Сосновый и хотел бы видеть Старшую мать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Когда все угомонились, захрапели, мы с Мошкой тоже притворились спящими. Я чуть взаправду не заснул. Тут вдруг навалился на меня сверху Бугай, а весу в нем, как в добром бугае, и рот мне ладонью зажал. Я и дрыгнуться не успел, как меня чем-то по голове стукнули, наверное, Сорочонок успел подскочить. Очухался я от того, что меня водой поливали. Лежу где-то в овражке, надо мной Сорочонок наклонился. Увидел, что я очухался, и предупредил сразу:
— Можешь не орать. Никто не услышит, мы почти в Степи.
— Вы что, умом тронулись? — спрашиваю. А в голове гудит, крепко он меня приложил.
— Не твое дело, тронулись или нет. Расскажешь, где твоя придурочная сестрица, — отпустим или хоть убьем сразу. А вздумаешь запираться — отдадим таким мастерам, что сам о смерти молить будешь и расскажешь все до последнего слова. Такое вспомнишь, чего и сам не знал.
— Чего не знал — того и не знаю, того ни какой мастер из меня не вытянет. Хоть на куски разрежь. А вот про сестрицу как раз и не знаю ничего. Я в дозоре был, когда она исчезла. Так что напрасно вы старались.
— А про то не тебе судить!
Начал он меня бить, а я же связанный. Ужом по земле вьюсь, не даюсь под удары и все пытаюсь руки освободить. Крепко же спутали! Ни чего не получается. А у самого одна мысль — где Мошка? Сорочонок злится, что большинство ударов мимо, ярится пуще того. И чем сильней злится, тем больше промахивается. Со всем в ярость пришел, орет:
— Бугай! Где тебя носит?! Держи этого недоноска! Он у меня все расскажет!!
И вдруг такой спокойный голос:
— И чего это он тебе должен такого интересного рассказать? Может, и мы послушаем?
Сорочонок, как ужаленный, подпрыгнул. Сзади Мошка стоит. Спокойный такой, в руке меч. Тут и с других сторон воины встали, тоже с мечами. Молчат, на Сорочонка смотрят. Один наклонился, веревки на мне перерезал. Тут Сорочонок затараторил, зачастил:
— Он у меня перстень украл дорогой! Я сам у него в кармане нашел! Вот, вот этот!
А у самого руки трясутся. Показывает какую-то побрякушку, тычет ее Мошке под нос. И видно, как же он боится.
— Ну ты ври да не завирайся. Твои побрякушки только для тебя цену имеют, а Вереску они и даром не нужны. Чтобы он еще воровать их у тебя стал! И потом, если ты сам эту побрякушку нашел, так чего тебе еще Вереск рас сказать должен?
Сорочонок, похоже, совсем от страха опупел, прыгнул в сторону, бежать хотел. И тут же на землю рухнул от подножки.
— Свяжите его, дома Стояну расскажет, чего им от Вереска надобно. И для кого они так старались.
— А Бугай-то где? — В голове у меня все еще гудело.
— Бугай Филина чуть не зарезал, убили мы его невзначай. Ты уж прости, что не сразу тебя освободили. Надо было узнать, чего им от тебя надо. Мы за ними от костра шли, все равно не дали бы тебя убить.
— И на том спасибо. А узнать им надо про Татку. Только зачем уж так приспичило? И для кого?
— Узнаем.
А узнать-то и не получилось. Не довезли мы Сорочонка. В тот же день на привале он вдруг забился, захрипел да и помер. Никто к нему не подходил, никто ничего не давал, уж мы с Мошкой следили. А когда рубаху на груди раз вязали, сердце прослушать — вдруг бьется еще — увидели талисман небольшой. Из камня вырезана рожа какая-то, вида отвратного. А под талисманом на груди черное пятно, как обугленное. Выходит, талисман его убил? Показать бы его Нане или Татке, да где они теперь?
Попробовал я Лешего позвать. И что вы думаете, появился Леший за малым временем. Могутовы воины себя не в своей тарелке чувствовали рядом-то с Лешим, а мы с Мошкой ничего — привыкли уже. Посмотрел Леший на тот талисман и отшатнулся:
— Не знаю, кто его делал, — говорит, — а только сожгите его поскорее, и сожгите вместе о своим воином. Вон на той полянке. Не люб ого я костры, но полянку лучше потом залечу, а такой ужас по земле ходить не должен. Сожгите скорее, сами целее будете.
Так мы и сделали. Очень уж впечатлил нас испуг Лешего. А больше он ничего не сказал. Мошку мы осмотрели и тоже у него такой талисманчик на груди нашли. Вот вместе с Сорочонком их на том костре погребальном и дожгли. Понятное дело, почестей воинских не оказывали, хоронили как воинов, но врагов. Пеший после походил вокруг кострища и сказал с облегчением:
— Вот даже дышать легче стало. Незачем в моем лесу такому злому колдовству быть. У меня лес светлый, доброму здесь всегда приют и еда найдется, а такое зло… Как только земля таких злодеев носит, что талисманы эти делают?
Так мы и не узнали точно, от кого на нас это зло идет. Сама ли княгиня предательство затеяла. Или кто-то ее руками зло в наше Полесовье принес.
* * *
Вскоре за ближайшим пригорком перед нами открылось поселье. Довольно большое. Несколько длинных домов стояло на берегу круглой бухты. Между домами сохли сети. На песке лежали вверх дном лодки. В бухте на спокойной голубой воде стояли — как их назвать-то? — лодьи. А может, драккары? Короче, какие-то парусные суда. Одни побольше, другие поменьше. Одни явно рыбачьи. Другие, скорее все го, военные.
На берегу у воды что-то делали мужики, возле костров толклись бабы, входили — выходи ли в дома, что-то таскали в руках. Неподалеку бродили пестрые коровы, между домов сновала стая малышей. Довольно мирная картинка из Средневековья. Или раньше? Или позже? Я так до сих пор и не понял.
Нас заметили. Все вдруг оставили работу, повернулись в нашу сторону и молча стали смотреть. Потом кто-то, успокоившись, продолжил свою работу, кто-то, напротив, пошел нам навстречу. Собралась толпа, в основном из ребятни, человек, пожалуй, в сотню. Я осторожно прощупала эмоции. Общий фон — легкая настороженность и любопытство. И еще удивление. Вполне адекватная реакция.
То есть все спокойно, без враждебности, но и без особой радости. Оно и понятно, чему радоваться-то? Пришли из леса неизвестно кто, на остров попали неизвестно как. Один вроде поморич, а поздоровался с чудовищным акцентом, другая и одета-то странно. Я была в джинсах, Вересковой рубахе, но с оружием. Рыся в детстве мать обучала языку поморичей, но с тех пор лет уж двадцать прошло. Понятно, что изъясняться он мог с пятого на десятое. А я и вовсе о сказанном только по сопровождающим эмоциям догадывалась.
Рысь все же сумел объяснить, что он родом из острова Сосновый и хотел бы видеть Старшую мать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57