— Я кивнул. — Все, поди, знатных дам представляет. — Я кивнул еще энергичнее. — Оно и видно: совсем у нее от этого мозги набекрень. Так себя держит, как будто у нее дерьмо, и то из чистого золота.
— Ох уж эти актрисы! — Я закатил глаза к потолку. — Если бы вы только знали, как с ними тяжело! Но что поделаешь?
— А я вот знаю, что бы я поделала хотя бы с одной из них, попадись она мне в руки!
Прищурившись, я перегнулся к ней и заговорщически прошептал:
— Вот и отлично. Вы здорово проучите эту гордячку, если наймете к себе нас обоих. Пусть-ка потаскает воду, полы поскребет, пусть подает эль и выносит помои.
Мари задумчиво взглянула сперва на меня, потом на Энтипи. Лоб ее был сосредоточенно нахмурен. Но вот вертикальная складка между густыми бровями разгладилась, женщина улыбнулась и тряхнула головой:
— А ты тот еще плут, как я погляжу. — В голосе ее явственно слышалось одобрение.
Я улыбнулся ей в ответ:
— Вы преувеличиваете.
Мари погрузилась в размышления и расчеты, от итогов которых зависела наша с Энтипи участь. Снаружи завывал ветер. Перспектива очутиться там в легком платье и летних башмаках меня, признаться, мало прельщала…
— Ну, так и быть, — милостиво изрекла трактирщица. — Оставлю уж вас обоих, но платить стану как одному и кормить как одного. Но ежели она прольет хоть каплю эля или меда на любого из моих клиентов, по нечаянности или нарочно, я вас обоих в ту же минуту вышибу прочь. Ясно?
Не могу передать вам, какое необыкновенное, ни с чем не сравнимое облегчение, счастье, восторг я испытал в ту минуту. Я готов был расцеловать сердитую Мари в обе щеки. Но вместо этого, не скрывая своей радости, часто-часто закивал головой.
— Спать будете в кладовке, это там, в дальнем конце.
— Мы там будем помещаться… вдвоем?
Она посмотрела на меня как на помешанного.
— Ну да. Что ж тут такого? Вы ведь наверняка любовники. Потому что ни один мужчина в здравом уме не стал бы эту кривляку терпеть подле себя за просто так. Она, видать, крепко тебя держит за одно место, коли ты с ней так носишься.
— Но почему вы так уверены, что я в нее влюблен?
Мари рассмеялась. Но в звуках ее смеха не было веселья, он звучал горько, даже надрывно.
— Я на всю жизнь себе одно усвоила: не стоит удивляться поступкам мужчин, что б они ни делали. И пытаться их понять тоже.
— Очень мудро сказано, — заискивающе произнес я.
Она смерила меня взглядом с ног до головы и деловито спросила:
— Это, что ли, вся твоя одежонка? — Я со вздохом развел руками. — В кладовке полно всякого старья, на любой вкус найдется, любых размеров и покроя. По большей части это вещи негодяев, которых я поймала, когда они пытались удрать, не заплатив. Выбери себе что подойдет. А как покончишь с этим — примешься за работу. Лодырничать я вам обоим не дам, так и знайте.
— Вы с ума сошли?! Нет, вы определенно рехнулись, просто спятили!
Разговор происходил в задней комнате трактира. Грубо сколоченные полки ломились от всевозможного хлама — кроме одежды, о которой упомянула Мари, здесь громоздились кружки, блюда, кубки, корзины, мехи и фляги, утюги и швабры и многое, многое другое. Энтипи, вмиг протрезвевшая от злости и негодования, недвусмысленно дала мне понять, что она, мягко говоря, не в восторге от сделки, которую я только что заключил.
— Чтобы я, принцесса Истерийская, стала прислуживать в паршивом трактире!
— Говорите тише, нас могут услыхать! — прошептал я.
— С какой это стати мне понижать голос! Я во всеуслышание заявляю: я, принцесса Истерийская, не собираюсь…
Договорить она не успела: я схватил ее за плечи, с силой притиснул спиной к стене кладовки и зажал рот ладонью, в которую она, впрочем, тотчас же впилась зубами. Одна из полок зашаталась, и несколько кружек со звоном и грохотом свалились на пол. Но меня это сейчас меньше всего заботило. Главной проблемой являлось то, что Энтипи, будь она неладна, все глубже вонзала зубы в мою ладонь. Я даже вскрикнул от боли.
— Прежде чем вы мне до крови прокусите руку и, освободившись таким образом, нас обоих погубите, советую меня выслушать! — произнес я сквозь сжатые зубы. — Вы не хуже меня слышали, как эти недоумки желали здравия и процветания диктатору Шенку. Который, да будет вам известно, не так давно проиграл войну вашему родителю и потому сочтет себя совершенно осчастливленным, заполучив вас в качестве заложницы! Только попробуйте хоть кому-нибудь из местных жителей заикнуться, кто вы такая, и на королевстве Истерия можно будет смело ставить крест! Оно превратится во владения диктатора Шенка! Это вам понятно?
Энтипи изо всех сил помотала головой и… еще крепче сжала зубы. Я буквально взвыл от досады и нестерпимой боли.
— А попав к нему в плен, — продолжал я изменившимся голосом, едва сдерживая желание надавать этой идиотке тумаков, — вы будете томиться в глубоком, сыром и тесном колодце, в сравнении с которым эта кладовка покажется вам райскими кущами, и вдобавок вас подвергнут самым мучительным, изощренным и унизительным пыткам. И к тому времени, когда ваш ненаглядный Тэсит явится вас спасать, вы превратитесь в ослепшую, лишенную ушей, зубов и ноздрей, лысую полубезумную старуху, которую Тэсит сперва не узнает, а после самолично убьет, чтобы прекратить ваши мучения. Вы этого хотите, да? В таком случае продолжайте рвать зубами мою ладонь, и я вас отпущу, чтобы вы объявили этому сброду о своей принадлежности к королевскому дому Истерии и угодили в лапы Шенка.
Энтипи разжала челюсти. Смотрела на меня с лютой ненавистью, но больше не пыталась кусаться.
— У нас нет выбора! — пробормотал я, поморщившись от боли. Вот ведь паршивка! А мне теперь с покалеченной рукой работать! Как будто мало было хромой ноги… — Мы должны еще Бога благодарить, что так легко отделались. Если бы эти парни поверили, что вы никакая не комедиантка, а взаправдашняя принцесса, вы сейчас были бы на пути в застенок Шенка. А не уговори я сердитую и подозрительную хозяйку этого трактира взять нас на службу, нас с вами обоих вышвырнули бы за дверь, что при нынешней погоде равносильно смерти. Теперь же у нас есть теплый угол, какая-никакая одежда, в которой на улицу выйти не страшно, в этот жуткий снег, вдобавок мы будем более или менее сыты, а главное, сможем зарабатывать деньги! Станем их копить помаленьку, чтобы расплатиться с этой Чудачкой и послать через нее весточку вашему родителю. Это не просто наилучший из шансов, а попросту наш единственный шанс на спасение. Согласитесь, на этаком морозе мы и часа бы не выдержали. Уже, поди, замерзли бы насмерть в каком-нибудь сугробе. Но боги смилостивились над нами, дали нам эту возможность уцелеть, так давайте же не станем гневить их и примем их даяние со смирением и благодарностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189
— Ох уж эти актрисы! — Я закатил глаза к потолку. — Если бы вы только знали, как с ними тяжело! Но что поделаешь?
— А я вот знаю, что бы я поделала хотя бы с одной из них, попадись она мне в руки!
Прищурившись, я перегнулся к ней и заговорщически прошептал:
— Вот и отлично. Вы здорово проучите эту гордячку, если наймете к себе нас обоих. Пусть-ка потаскает воду, полы поскребет, пусть подает эль и выносит помои.
Мари задумчиво взглянула сперва на меня, потом на Энтипи. Лоб ее был сосредоточенно нахмурен. Но вот вертикальная складка между густыми бровями разгладилась, женщина улыбнулась и тряхнула головой:
— А ты тот еще плут, как я погляжу. — В голосе ее явственно слышалось одобрение.
Я улыбнулся ей в ответ:
— Вы преувеличиваете.
Мари погрузилась в размышления и расчеты, от итогов которых зависела наша с Энтипи участь. Снаружи завывал ветер. Перспектива очутиться там в легком платье и летних башмаках меня, признаться, мало прельщала…
— Ну, так и быть, — милостиво изрекла трактирщица. — Оставлю уж вас обоих, но платить стану как одному и кормить как одного. Но ежели она прольет хоть каплю эля или меда на любого из моих клиентов, по нечаянности или нарочно, я вас обоих в ту же минуту вышибу прочь. Ясно?
Не могу передать вам, какое необыкновенное, ни с чем не сравнимое облегчение, счастье, восторг я испытал в ту минуту. Я готов был расцеловать сердитую Мари в обе щеки. Но вместо этого, не скрывая своей радости, часто-часто закивал головой.
— Спать будете в кладовке, это там, в дальнем конце.
— Мы там будем помещаться… вдвоем?
Она посмотрела на меня как на помешанного.
— Ну да. Что ж тут такого? Вы ведь наверняка любовники. Потому что ни один мужчина в здравом уме не стал бы эту кривляку терпеть подле себя за просто так. Она, видать, крепко тебя держит за одно место, коли ты с ней так носишься.
— Но почему вы так уверены, что я в нее влюблен?
Мари рассмеялась. Но в звуках ее смеха не было веселья, он звучал горько, даже надрывно.
— Я на всю жизнь себе одно усвоила: не стоит удивляться поступкам мужчин, что б они ни делали. И пытаться их понять тоже.
— Очень мудро сказано, — заискивающе произнес я.
Она смерила меня взглядом с ног до головы и деловито спросила:
— Это, что ли, вся твоя одежонка? — Я со вздохом развел руками. — В кладовке полно всякого старья, на любой вкус найдется, любых размеров и покроя. По большей части это вещи негодяев, которых я поймала, когда они пытались удрать, не заплатив. Выбери себе что подойдет. А как покончишь с этим — примешься за работу. Лодырничать я вам обоим не дам, так и знайте.
— Вы с ума сошли?! Нет, вы определенно рехнулись, просто спятили!
Разговор происходил в задней комнате трактира. Грубо сколоченные полки ломились от всевозможного хлама — кроме одежды, о которой упомянула Мари, здесь громоздились кружки, блюда, кубки, корзины, мехи и фляги, утюги и швабры и многое, многое другое. Энтипи, вмиг протрезвевшая от злости и негодования, недвусмысленно дала мне понять, что она, мягко говоря, не в восторге от сделки, которую я только что заключил.
— Чтобы я, принцесса Истерийская, стала прислуживать в паршивом трактире!
— Говорите тише, нас могут услыхать! — прошептал я.
— С какой это стати мне понижать голос! Я во всеуслышание заявляю: я, принцесса Истерийская, не собираюсь…
Договорить она не успела: я схватил ее за плечи, с силой притиснул спиной к стене кладовки и зажал рот ладонью, в которую она, впрочем, тотчас же впилась зубами. Одна из полок зашаталась, и несколько кружек со звоном и грохотом свалились на пол. Но меня это сейчас меньше всего заботило. Главной проблемой являлось то, что Энтипи, будь она неладна, все глубже вонзала зубы в мою ладонь. Я даже вскрикнул от боли.
— Прежде чем вы мне до крови прокусите руку и, освободившись таким образом, нас обоих погубите, советую меня выслушать! — произнес я сквозь сжатые зубы. — Вы не хуже меня слышали, как эти недоумки желали здравия и процветания диктатору Шенку. Который, да будет вам известно, не так давно проиграл войну вашему родителю и потому сочтет себя совершенно осчастливленным, заполучив вас в качестве заложницы! Только попробуйте хоть кому-нибудь из местных жителей заикнуться, кто вы такая, и на королевстве Истерия можно будет смело ставить крест! Оно превратится во владения диктатора Шенка! Это вам понятно?
Энтипи изо всех сил помотала головой и… еще крепче сжала зубы. Я буквально взвыл от досады и нестерпимой боли.
— А попав к нему в плен, — продолжал я изменившимся голосом, едва сдерживая желание надавать этой идиотке тумаков, — вы будете томиться в глубоком, сыром и тесном колодце, в сравнении с которым эта кладовка покажется вам райскими кущами, и вдобавок вас подвергнут самым мучительным, изощренным и унизительным пыткам. И к тому времени, когда ваш ненаглядный Тэсит явится вас спасать, вы превратитесь в ослепшую, лишенную ушей, зубов и ноздрей, лысую полубезумную старуху, которую Тэсит сперва не узнает, а после самолично убьет, чтобы прекратить ваши мучения. Вы этого хотите, да? В таком случае продолжайте рвать зубами мою ладонь, и я вас отпущу, чтобы вы объявили этому сброду о своей принадлежности к королевскому дому Истерии и угодили в лапы Шенка.
Энтипи разжала челюсти. Смотрела на меня с лютой ненавистью, но больше не пыталась кусаться.
— У нас нет выбора! — пробормотал я, поморщившись от боли. Вот ведь паршивка! А мне теперь с покалеченной рукой работать! Как будто мало было хромой ноги… — Мы должны еще Бога благодарить, что так легко отделались. Если бы эти парни поверили, что вы никакая не комедиантка, а взаправдашняя принцесса, вы сейчас были бы на пути в застенок Шенка. А не уговори я сердитую и подозрительную хозяйку этого трактира взять нас на службу, нас с вами обоих вышвырнули бы за дверь, что при нынешней погоде равносильно смерти. Теперь же у нас есть теплый угол, какая-никакая одежда, в которой на улицу выйти не страшно, в этот жуткий снег, вдобавок мы будем более или менее сыты, а главное, сможем зарабатывать деньги! Станем их копить помаленьку, чтобы расплатиться с этой Чудачкой и послать через нее весточку вашему родителю. Это не просто наилучший из шансов, а попросту наш единственный шанс на спасение. Согласитесь, на этаком морозе мы и часа бы не выдержали. Уже, поди, замерзли бы насмерть в каком-нибудь сугробе. Но боги смилостивились над нами, дали нам эту возможность уцелеть, так давайте же не станем гневить их и примем их даяние со смирением и благодарностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189