А у меня так, ерунда, черновики, которые мало кому интересны». Если бы нашелся молодой писатель, желающий это все привести в порядок, Олег с радостью отдал бы их ему. Монотонный голос из динамика оповестил о конечной. Олег повесил сумку на плечо и встал с сиденья. Очередной день подошел к концу.
Послушник
Экзекутор отец Толий сидел в огромном зале монастырской библиотеки. За окнами в непроглядной зимней тьме, словно дикий зверь, бесновалась вьюга, силясь проникнуть сквозь толстые стены обители. Экзекутор смотрел на древние стены, от пола до потолка покрытые стеллажами с книгами и свитками. Сотни книг, чьих-то мыслей и надежд на вечное Царство Всевышнего. Многие из этих книг способны были вдохнуть силы в любого, желающего познать Свет Всевышнего, благую весть о надежде и спасении в Свете Творца.
Но среди священных книг также были и гнусные еретические сочинения, которые не стоило бы читать даже некоторым святым отцам, дабы они сами не впали в ересь, не ушли от единственного прямого пути под дланью Создателя. Отец Толий прочел практически всё эти книги, познав на себе всю благость Священных книг, являющихся зеркалом Завета, и все кошмарную глубину адских бездн еретичества, ведущего к погибли. За всю свою жизнь отец Толий ни разу не усомнился в вечной истине: есть лишь одна дорога в Царство Всевышнего, все остальные ведут только к Темному, и больше никуда. Его долг — завалить камнями святого знания все остальные дороги и оставить одну-единственную, по которой он сейчас сам идет. Жаль только, очень жаль, что главный еретический труд он так и не смог вырвать из лап прихвостней Темного.
Камин догорал, и отец Толий нехотя поднялся из кресла, чтобы подбросить в огонь дров. Но, едва нагнувшись за поленом, тут же сморщился от боли в пояснице.
«Годы! Как вы быстро течете! Мало, очень мало Всевышний отпускает человеку лет. Казалось бы, семьдесят — это еще не конец пути. Но как же она чудовищно ничтожна, одна человеческая жизнь! Сколько еще по земле бродит слуг Темного...»
Отец Толий был инквизитором вот уже более сорока лет. Он помнил каждого, кого отправил на костер. Он помнил лица, перекошенные нечеловеческой ненавистью. Эти страшные, жуткие ереси, в которых упорствовали эти несчастные. Сколько он ни бился, ему так и не удалось найти источник, откуда распространялась самая жуткая и ужаснейшая ересь. Ему удалось найти всего лишь десятерых. Десять страшных, нераскаявшихся даже после пыток и перед лицом все очищающего священного пламени. Откуда пришла та страшная ересь о том, что среди людей живут ангелы и демоны во плоти и меняют тела, словно изношенную одежду?
Все остальные ереси по сравнению с этой казались просто пустячными. Даже ведьмы, наводившие порчу на целые деревни, не выглядели такими злобными и ужасными, как эти десять еретиков. Даже бесноватые и заподозренные в превращении в зверей колдуны и травники, изготовлявшие свои жуткие приворотные зелья. Он сжигал их сотнями. А самых страшных врагов поймал меньше дюжины. Почему страшных? Да потому, что он, дослужившийся до помощника старшего экзекутора великого королевства Менгер, до сих пор боится тех сожженных и нередко просыпается в холодном поту, вновь и вновь слыша слова проклятия. Не от ведьмы или лживого деревенского знахаря. Нет! От того зеленоглазого мальчишки, который вытерпел такие пытки, о которых даже самый опытный палач не может говорить спокойно. Да, конечно же он кричал. Но ни на шаг не отступил от сказанного на первом допросе. Отец Толий вздрогнул от пришедшей уже не в первый раз в его голову мысли: «Может, все эти десятеро говорили правду?» Нет! Нет! Это бесовское наваждение! Отец Толий перекрестился и прошептал: «Всевышний! Я не успею очистить твой мир от всей скверны!»
Морщась от боли в спине, отец Толий уселся в кресло, продолжая размышлять о проблеме, мучившей его с тех пор, как двадцать пять лет назад по доносу добрых мирян он сжег мальчишку. Это был первый, самый первый пойманный им распространитель той жуткой ереси. Он хорошо помнил его зеленые глаза, в которых отражались все глубины ада. И страшные слова проклятия, выкрикиваемые сквозь пламя.
С тех пор он сжег еще девятерых, подобных ему. В разных местах. На юге, далеко на западе, почти у самой границы. Они могли быть где угодно! И ни одной книги еретического содержания. Только рассказы, жуткие, полные гордыни рассказы о сотворении мира и бессмертии. Отец Толий вздохнул и уставился в пламя камина.
В дверь постучали. Экзекутор вздрогнул. Он же просил не беспокоить. Кто посмел оторвать его от важных размышлений? Да, его работа не прекращается ни на минуту. Но ведь и у него должно быть хотя бы немного времени для отдыха от трудов, угодных Всевышнему.
— Войдите, — сурово крикнул отец Толий.
Молодой монашек, совсем недавно прошедший постриг, испуганно переминался у дверей. — Что тебе надобно, сын мой? — чуть-чуть смягчив тон, спросил экзекутор.
— Та-т-т-ам, — заикаясь, начал монашек. — С-в-в-ятой от-тец...
— Смелее, сын мой. — Голос отца Толия сделался совсем елейным.
— Там прибыл посланник из обители святого Адонимуса. Говорит, поймали еретика — выпалил на одном дыхании монашек. — Очень опасного.
— Немедленно зови посланника.
Боль в спине как рукой сняло. Неужели Всевышний услышал его молитвы? Вот уже долгие годы он рассылал письма по всем приходам и монашеским орденам только лишь с одной просьбой: если они схватят еретика, говорившего... Впрочем, не стоит обольщаться. Может, это всего лишь обычный горе-знахарь. Хотя кто знает?
Посланник появился без стука и, закрыв за собой дверь, тут же подошел к камину. Это был один из воинов Ордена. Один из тех отважных рубак, которые, презрев неугодное Всевышнему ремесло наемника, принимали постриг и становились братьями-воинами Святого Ордена. На посланнике был меховой полушубок, покрытый постепенно оттаивающей изморозью. Белоснежный крест, нашитый на грудь и спину, за время долгих странствий сделался серым. Лицо скрывал меховой капюшон.
Отец Толий ждал, давая возможность посланнику прийти в себя.
— Согрелись, сын мой?
— О да, отец Толий. Жарко, как на костре.
Экзекутор вздрогнул. Братья-воины хоть и были истинными детьми Всевышнего, но многие до сих пор не избавились от ханжества и грубости, так характерных для наемников. Правда, отец Толий, впрочем, как и многие другие, смотрел на это сквозь пальцы. Эти ребята первыми лезут под стрелы и мечи еретиков, им многое прощается.
Тем временем посланник откинул капюшон. Брат-воин был еще молод. Высокий, широкоплечий. Волосы, как и у всех братьев Святого Ордена, острижены под горшок. Через все лицо пролег рваный шрам.
Посланник как-то странно улыбнулся. И от этой улыбки у отца Толия по спине побежали мурашки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Послушник
Экзекутор отец Толий сидел в огромном зале монастырской библиотеки. За окнами в непроглядной зимней тьме, словно дикий зверь, бесновалась вьюга, силясь проникнуть сквозь толстые стены обители. Экзекутор смотрел на древние стены, от пола до потолка покрытые стеллажами с книгами и свитками. Сотни книг, чьих-то мыслей и надежд на вечное Царство Всевышнего. Многие из этих книг способны были вдохнуть силы в любого, желающего познать Свет Всевышнего, благую весть о надежде и спасении в Свете Творца.
Но среди священных книг также были и гнусные еретические сочинения, которые не стоило бы читать даже некоторым святым отцам, дабы они сами не впали в ересь, не ушли от единственного прямого пути под дланью Создателя. Отец Толий прочел практически всё эти книги, познав на себе всю благость Священных книг, являющихся зеркалом Завета, и все кошмарную глубину адских бездн еретичества, ведущего к погибли. За всю свою жизнь отец Толий ни разу не усомнился в вечной истине: есть лишь одна дорога в Царство Всевышнего, все остальные ведут только к Темному, и больше никуда. Его долг — завалить камнями святого знания все остальные дороги и оставить одну-единственную, по которой он сейчас сам идет. Жаль только, очень жаль, что главный еретический труд он так и не смог вырвать из лап прихвостней Темного.
Камин догорал, и отец Толий нехотя поднялся из кресла, чтобы подбросить в огонь дров. Но, едва нагнувшись за поленом, тут же сморщился от боли в пояснице.
«Годы! Как вы быстро течете! Мало, очень мало Всевышний отпускает человеку лет. Казалось бы, семьдесят — это еще не конец пути. Но как же она чудовищно ничтожна, одна человеческая жизнь! Сколько еще по земле бродит слуг Темного...»
Отец Толий был инквизитором вот уже более сорока лет. Он помнил каждого, кого отправил на костер. Он помнил лица, перекошенные нечеловеческой ненавистью. Эти страшные, жуткие ереси, в которых упорствовали эти несчастные. Сколько он ни бился, ему так и не удалось найти источник, откуда распространялась самая жуткая и ужаснейшая ересь. Ему удалось найти всего лишь десятерых. Десять страшных, нераскаявшихся даже после пыток и перед лицом все очищающего священного пламени. Откуда пришла та страшная ересь о том, что среди людей живут ангелы и демоны во плоти и меняют тела, словно изношенную одежду?
Все остальные ереси по сравнению с этой казались просто пустячными. Даже ведьмы, наводившие порчу на целые деревни, не выглядели такими злобными и ужасными, как эти десять еретиков. Даже бесноватые и заподозренные в превращении в зверей колдуны и травники, изготовлявшие свои жуткие приворотные зелья. Он сжигал их сотнями. А самых страшных врагов поймал меньше дюжины. Почему страшных? Да потому, что он, дослужившийся до помощника старшего экзекутора великого королевства Менгер, до сих пор боится тех сожженных и нередко просыпается в холодном поту, вновь и вновь слыша слова проклятия. Не от ведьмы или лживого деревенского знахаря. Нет! От того зеленоглазого мальчишки, который вытерпел такие пытки, о которых даже самый опытный палач не может говорить спокойно. Да, конечно же он кричал. Но ни на шаг не отступил от сказанного на первом допросе. Отец Толий вздрогнул от пришедшей уже не в первый раз в его голову мысли: «Может, все эти десятеро говорили правду?» Нет! Нет! Это бесовское наваждение! Отец Толий перекрестился и прошептал: «Всевышний! Я не успею очистить твой мир от всей скверны!»
Морщась от боли в спине, отец Толий уселся в кресло, продолжая размышлять о проблеме, мучившей его с тех пор, как двадцать пять лет назад по доносу добрых мирян он сжег мальчишку. Это был первый, самый первый пойманный им распространитель той жуткой ереси. Он хорошо помнил его зеленые глаза, в которых отражались все глубины ада. И страшные слова проклятия, выкрикиваемые сквозь пламя.
С тех пор он сжег еще девятерых, подобных ему. В разных местах. На юге, далеко на западе, почти у самой границы. Они могли быть где угодно! И ни одной книги еретического содержания. Только рассказы, жуткие, полные гордыни рассказы о сотворении мира и бессмертии. Отец Толий вздохнул и уставился в пламя камина.
В дверь постучали. Экзекутор вздрогнул. Он же просил не беспокоить. Кто посмел оторвать его от важных размышлений? Да, его работа не прекращается ни на минуту. Но ведь и у него должно быть хотя бы немного времени для отдыха от трудов, угодных Всевышнему.
— Войдите, — сурово крикнул отец Толий.
Молодой монашек, совсем недавно прошедший постриг, испуганно переминался у дверей. — Что тебе надобно, сын мой? — чуть-чуть смягчив тон, спросил экзекутор.
— Та-т-т-ам, — заикаясь, начал монашек. — С-в-в-ятой от-тец...
— Смелее, сын мой. — Голос отца Толия сделался совсем елейным.
— Там прибыл посланник из обители святого Адонимуса. Говорит, поймали еретика — выпалил на одном дыхании монашек. — Очень опасного.
— Немедленно зови посланника.
Боль в спине как рукой сняло. Неужели Всевышний услышал его молитвы? Вот уже долгие годы он рассылал письма по всем приходам и монашеским орденам только лишь с одной просьбой: если они схватят еретика, говорившего... Впрочем, не стоит обольщаться. Может, это всего лишь обычный горе-знахарь. Хотя кто знает?
Посланник появился без стука и, закрыв за собой дверь, тут же подошел к камину. Это был один из воинов Ордена. Один из тех отважных рубак, которые, презрев неугодное Всевышнему ремесло наемника, принимали постриг и становились братьями-воинами Святого Ордена. На посланнике был меховой полушубок, покрытый постепенно оттаивающей изморозью. Белоснежный крест, нашитый на грудь и спину, за время долгих странствий сделался серым. Лицо скрывал меховой капюшон.
Отец Толий ждал, давая возможность посланнику прийти в себя.
— Согрелись, сын мой?
— О да, отец Толий. Жарко, как на костре.
Экзекутор вздрогнул. Братья-воины хоть и были истинными детьми Всевышнего, но многие до сих пор не избавились от ханжества и грубости, так характерных для наемников. Правда, отец Толий, впрочем, как и многие другие, смотрел на это сквозь пальцы. Эти ребята первыми лезут под стрелы и мечи еретиков, им многое прощается.
Тем временем посланник откинул капюшон. Брат-воин был еще молод. Высокий, широкоплечий. Волосы, как и у всех братьев Святого Ордена, острижены под горшок. Через все лицо пролег рваный шрам.
Посланник как-то странно улыбнулся. И от этой улыбки у отца Толия по спине побежали мурашки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72