А какова эффективность этого способа?
— Мы применяем его уже пятый месяц. За это время только шесть ведьм и два колдуна не сознались в своих деяниях.
«Это, судя по всему, были психически больные. Нормальный человек признает здесь всё, что было, и чего не было», — вновь подумал я и спросил:
— И что же вы с ними решили?
— А что можно решить с такими людьми, которые не сознаются даже тогда, когда у них ноги обгорают до костей? Не иначе, как Князь Тьмы помогает им перенести адские мучения. Это ещё больше усиливало их вину, уже доказанную показаниями свидетелей. Все они пошли на костёр.
— Пошли? С обгоревшими-то до костей ногами?
— Ну, я оговорился. Их отвезли.
— Получается, ваше преподобие, что по делам о колдовстве у вас оправданных не бывает?
— Разумеется, — самодовольно ответил епископ, но тут же спохватился, — Конечно, ваше высокопреосвященство, это относится только к тем, к кому начали применять методы убеждения. До этого момента оправдания бывают. Сами понимаете, злоба людская и зависть не имеют границ. Бывает, и наговаривают на невинных людей.
Я глянул на него. Его лицо было одухотворённым, глаза поблёскивали, и он с гордостью взирал на своё творение. А во дворе следователи-многостаночники, пся крев, продолжали свою плодотворную деятельность во славу католической церкви. Что ни говори, а им тоже изрядно доставалось от жара из канав. Всё-таки, у них вредная работа. Впору «спецмолоко» им выписывать. Двое из них уже откинули капюшоны своих сутан, и по их тонзурам обильно стекал пот, заливая глаза и тяжелыми каплями падая на землю. Горят, бедолаги, на работе, язви их в дышло! Надо подать идею, чтобы послушники время от времени вытирали им пот со лба, как хирургам. А что? Они, в своём роде, тоже хирурги. Пьсяки! Я кивнул, и мы с Кастро пошли дальше, а вдогонку нам нёсся несмолкаемый гомон.
Мы прошли ещё по нескольким лестницам и коридорам и, спустившись куда-то глубоко вниз, оказались на восьмиугольной площадке, освещенной факелами. На ней дежурили два стражника. Широкая винтовая лестница, по которой мы спустились, уходила куда-то ещё глубже. В каждой грани этой восьмигранной призмы находилась массивная дверь, обитая железом. Кастро подошел к одной из них, на ней охрой было написано 12.
— А что сейчас происходит в других? — поинтересовался я.
— Допрашивают еретиков.
— Заглянем.
— Как пожелаете, — пожал плечами Кастро и указал стражнику на соседнюю дверь, номер 11.
Тот быстро отворил дверь, и мы вошли в камеру, имеющую в плане вид трапеции. У дальней стены, напротив входа горел очаг. Справа у входа стояла бочка с водой, а слева за столом сидели монах в зелёной сутане и писарь в желтом одеянии. Кроме очага камеру освещали шесть свечей в трёх подсвечниках. За спиной монаха и писаря на полках и крюках были в идеальном порядке разложены и развешены всевозможные пыточные инструменты. Посредине камеры, ближе к очагу вделано в пол железное кресло, в подлокотниках которого были по два ремённых захвата. У правой стены — каменное возвышение в виде топчана. К нему тоже прикреплялись мощные захваты. В стену вделаны кольца с цепями. А в сводчатом потолке — железный блок. На протянутой через этот блок верёвке висел с вывернутыми руками человек неопределённого возраста, Ноги его были прикованы к полу короткой цепью. Это была классическая дыба. Всё тело человека было напряжено, по нему струился обильный пот. Глаза человека были вытаращены, он тяжело дышал. Воздух со свистом вырывался сквозь стиснутые зубы.
В камере были ещё два палача или, как их здесь называли, «помощника». Два крепких мужика, совсем голых, если не считать фартуков из некогда красной, а ныне бурой кожи. «Помощники» были заняты делом. Один раздувал угли в жаровне у ног висящего на дыбе, второй загружал в очаг какие-то металлические инструменты.
При нашем появлении «помощники» продолжали заниматься своим делом, а монах и писарь встали, и монах доложил:
— Ваше высокопреосвященство! Я — старший следователь, брат Этторе. Подследственный — Филипп Руанди, элиотский проповедник. Упорствует и не желает называть тех, кто пускал его под свою крышу для еретических проповедей. Готовим его к пытке огнём. Если снова будет молчать, то сегодня же применим перчатки великомученицы Лукреции.
— А испанские сапоги применяли? — поинтересовался Кастро.
— Три дня назад. Но он ничего не сказал.
— Хорошо, продолжайте, — сказал я и, благословив эту компанию, вышел на площадку.
Там я молча указал стражнику на камеру номер 10. Вопреки моему ожиданию, в ней «помощников», активно помогающих следователю, я не увидел. В камере было всего три человека. В железном кресле сидел монах в тёмно-красной сутане, за столом сидели монах-следователь и писарь-послушник. Следователь что-то горячо доказывал монаху, а тот внимательно слушал и время от времени возражал.
Оказалось, что допрашиваемый монах — один из последователей дель Роко. Его арестовали около месяца назад, и сейчас идёт четвёртый допрос. Перед тем как покинуть эту камеру Кастро в сердцах бросил следователю:
— Довольно дискуссий! Результата не видно.
Я выразил желание заглянуть ещё в пару камер. Как только открылась дверь одной из них, нас чуть не свалил с ног душераздирающий вопль.
На каменном «топчане» лежал надёжно пристёгнутый ремнями молодой человек. У ног его трудились два «помощника». Мне хватило одного взгляда, чтобы понять: подследственного пытают «испанскими сапогами». Кастро сделал брезгливый жест, монах-следователь дал команду, «помощники» ослабили зажимы, и вопли сменились стонами. В камере стало возможным разговаривать. Выяснилось, что на «топчане» лежит венгерский граф, приехавший в Геную два месяца назад. На него сразу же поступил донос, что он не только член опасной секты «монофитов», отрицающих Святую Троицу, но и активный проповедник этого учения. Своих взглядов граф не отрицал, но упорно не желал говорить, кого в Генуе он успел посвятить в своё учение. Здесь всё было ясно. Я благословил собравшихся и, выйдя на площадку, указал на камеру номер 13.
Там работа шла полным ходом. Писарь быстро записывал. Монах, со скучающим видом опершись щекой на ладонь, наблюдал за работой «помощника». А тот методично, с оттяжкой стегал длинной, гибкой лозой по пухлой заднице подростка лет девяти-десяти, пристёгнутого к «топчану». После каждого удара подросток взвизгивал, дёргался всем телом и начинал быстро что-то говорить, перемежая слова рыданиями. Как только он умолкал, монах кивал, лоза вновь несколько раз побуждала красноречие; на заднице, ногах или пояснице появлялись новые лиловые рубцы, а мальчишка сначала визжал, потом, всхлипывая, продолжал давать показания. «Помощник» тем временем проверял гибкость лозы и, если не был ей удовлетворён, погружал её в бочку с водой и брал оттуда запасную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
— Мы применяем его уже пятый месяц. За это время только шесть ведьм и два колдуна не сознались в своих деяниях.
«Это, судя по всему, были психически больные. Нормальный человек признает здесь всё, что было, и чего не было», — вновь подумал я и спросил:
— И что же вы с ними решили?
— А что можно решить с такими людьми, которые не сознаются даже тогда, когда у них ноги обгорают до костей? Не иначе, как Князь Тьмы помогает им перенести адские мучения. Это ещё больше усиливало их вину, уже доказанную показаниями свидетелей. Все они пошли на костёр.
— Пошли? С обгоревшими-то до костей ногами?
— Ну, я оговорился. Их отвезли.
— Получается, ваше преподобие, что по делам о колдовстве у вас оправданных не бывает?
— Разумеется, — самодовольно ответил епископ, но тут же спохватился, — Конечно, ваше высокопреосвященство, это относится только к тем, к кому начали применять методы убеждения. До этого момента оправдания бывают. Сами понимаете, злоба людская и зависть не имеют границ. Бывает, и наговаривают на невинных людей.
Я глянул на него. Его лицо было одухотворённым, глаза поблёскивали, и он с гордостью взирал на своё творение. А во дворе следователи-многостаночники, пся крев, продолжали свою плодотворную деятельность во славу католической церкви. Что ни говори, а им тоже изрядно доставалось от жара из канав. Всё-таки, у них вредная работа. Впору «спецмолоко» им выписывать. Двое из них уже откинули капюшоны своих сутан, и по их тонзурам обильно стекал пот, заливая глаза и тяжелыми каплями падая на землю. Горят, бедолаги, на работе, язви их в дышло! Надо подать идею, чтобы послушники время от времени вытирали им пот со лба, как хирургам. А что? Они, в своём роде, тоже хирурги. Пьсяки! Я кивнул, и мы с Кастро пошли дальше, а вдогонку нам нёсся несмолкаемый гомон.
Мы прошли ещё по нескольким лестницам и коридорам и, спустившись куда-то глубоко вниз, оказались на восьмиугольной площадке, освещенной факелами. На ней дежурили два стражника. Широкая винтовая лестница, по которой мы спустились, уходила куда-то ещё глубже. В каждой грани этой восьмигранной призмы находилась массивная дверь, обитая железом. Кастро подошел к одной из них, на ней охрой было написано 12.
— А что сейчас происходит в других? — поинтересовался я.
— Допрашивают еретиков.
— Заглянем.
— Как пожелаете, — пожал плечами Кастро и указал стражнику на соседнюю дверь, номер 11.
Тот быстро отворил дверь, и мы вошли в камеру, имеющую в плане вид трапеции. У дальней стены, напротив входа горел очаг. Справа у входа стояла бочка с водой, а слева за столом сидели монах в зелёной сутане и писарь в желтом одеянии. Кроме очага камеру освещали шесть свечей в трёх подсвечниках. За спиной монаха и писаря на полках и крюках были в идеальном порядке разложены и развешены всевозможные пыточные инструменты. Посредине камеры, ближе к очагу вделано в пол железное кресло, в подлокотниках которого были по два ремённых захвата. У правой стены — каменное возвышение в виде топчана. К нему тоже прикреплялись мощные захваты. В стену вделаны кольца с цепями. А в сводчатом потолке — железный блок. На протянутой через этот блок верёвке висел с вывернутыми руками человек неопределённого возраста, Ноги его были прикованы к полу короткой цепью. Это была классическая дыба. Всё тело человека было напряжено, по нему струился обильный пот. Глаза человека были вытаращены, он тяжело дышал. Воздух со свистом вырывался сквозь стиснутые зубы.
В камере были ещё два палача или, как их здесь называли, «помощника». Два крепких мужика, совсем голых, если не считать фартуков из некогда красной, а ныне бурой кожи. «Помощники» были заняты делом. Один раздувал угли в жаровне у ног висящего на дыбе, второй загружал в очаг какие-то металлические инструменты.
При нашем появлении «помощники» продолжали заниматься своим делом, а монах и писарь встали, и монах доложил:
— Ваше высокопреосвященство! Я — старший следователь, брат Этторе. Подследственный — Филипп Руанди, элиотский проповедник. Упорствует и не желает называть тех, кто пускал его под свою крышу для еретических проповедей. Готовим его к пытке огнём. Если снова будет молчать, то сегодня же применим перчатки великомученицы Лукреции.
— А испанские сапоги применяли? — поинтересовался Кастро.
— Три дня назад. Но он ничего не сказал.
— Хорошо, продолжайте, — сказал я и, благословив эту компанию, вышел на площадку.
Там я молча указал стражнику на камеру номер 10. Вопреки моему ожиданию, в ней «помощников», активно помогающих следователю, я не увидел. В камере было всего три человека. В железном кресле сидел монах в тёмно-красной сутане, за столом сидели монах-следователь и писарь-послушник. Следователь что-то горячо доказывал монаху, а тот внимательно слушал и время от времени возражал.
Оказалось, что допрашиваемый монах — один из последователей дель Роко. Его арестовали около месяца назад, и сейчас идёт четвёртый допрос. Перед тем как покинуть эту камеру Кастро в сердцах бросил следователю:
— Довольно дискуссий! Результата не видно.
Я выразил желание заглянуть ещё в пару камер. Как только открылась дверь одной из них, нас чуть не свалил с ног душераздирающий вопль.
На каменном «топчане» лежал надёжно пристёгнутый ремнями молодой человек. У ног его трудились два «помощника». Мне хватило одного взгляда, чтобы понять: подследственного пытают «испанскими сапогами». Кастро сделал брезгливый жест, монах-следователь дал команду, «помощники» ослабили зажимы, и вопли сменились стонами. В камере стало возможным разговаривать. Выяснилось, что на «топчане» лежит венгерский граф, приехавший в Геную два месяца назад. На него сразу же поступил донос, что он не только член опасной секты «монофитов», отрицающих Святую Троицу, но и активный проповедник этого учения. Своих взглядов граф не отрицал, но упорно не желал говорить, кого в Генуе он успел посвятить в своё учение. Здесь всё было ясно. Я благословил собравшихся и, выйдя на площадку, указал на камеру номер 13.
Там работа шла полным ходом. Писарь быстро записывал. Монах, со скучающим видом опершись щекой на ладонь, наблюдал за работой «помощника». А тот методично, с оттяжкой стегал длинной, гибкой лозой по пухлой заднице подростка лет девяти-десяти, пристёгнутого к «топчану». После каждого удара подросток взвизгивал, дёргался всем телом и начинал быстро что-то говорить, перемежая слова рыданиями. Как только он умолкал, монах кивал, лоза вновь несколько раз побуждала красноречие; на заднице, ногах или пояснице появлялись новые лиловые рубцы, а мальчишка сначала визжал, потом, всхлипывая, продолжал давать показания. «Помощник» тем временем проверял гибкость лозы и, если не был ей удовлетворён, погружал её в бочку с водой и брал оттуда запасную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120