Но теперь она понимала его, она понимала, что война, которая положила конец всем войнам, прошла и закончилась и что с того времени мир стал безопаснее.
Так что надо забыть об этом беспокойстве. Надень что-нибудь потрясающее, пойди на роскошную вечеринку — еще лучше, устрой роскошную вечеринку! Закажи розовое шампанское, выпиши экстравагантное платье от Скиапарелли и духи от Шанель...
И заткни уши, чтобы не слышать рассказы о несправедливости и притеснении, которые творятся под именем этого нелепого вульгарного человечка в Германии, и помни, что Вена независима, она живет своей жизнью и будет в полной безопасности, даже если вся Европа сойдет с ума. Не слушай рассказы о подавлении свободы слова, о цензуре в письмах, о сжигании книг, которые якобы пропагандируют антинацизм, — да, не слушай паникеров, которые предупреждают, что люди, сжигающие книги, потом могут начать сжигать людей, не слушай тех, кто шепотом рассказывает жуткие вещи о трудовых лагерях Геринга... В конце концов, заткни уши и не слушай тех, кто говорит о шпионах, которые крадутся по улицам в поисках людей с еврейской кровью...
Еврейская кровь. Конрад. В один миг два этих понятия зловеще соединились у нее в голове, и, словно это соединение было дрожжами, сбраживающими вино или хлеб, опасность и темнота вдруг стали гораздо ближе.
Конрад, конечно, не хранил верность Алисе. Возможно, он не был способен хранить верность какой-либо одной женщине. Он был красив, харизматичен и обладал достаточным шармом и сексуальной энергетикой, чтобы затащить в постель даже аббатису, а потом взять штурмом весь остальной женский монастырь.
Когда Алиса впервые узнала, что Конрад провел уик-энд с молоденькой русской певичкой, она проплакала всю ночь. Это не дало ей ничего, кроме сильнейшей головной боли и опухшего лица на следующее утро.
Во второй раз (это была безнравственная азартная парижская манекенщица) Алиса не стала рыдать на кровати. Вместо этого она принялась бить фаянсовую посуду, принадлежавшую Конраду, а потом убежала из его квартиры. На этот раз он пошел за ней, и последовало грандиозное примирение. Конрад включил граммофонную запись «Тангейзера» Вагнера — он обожал заниматься любовью под классическую музыку, — и они провели невероятный день в постели, оставаясь там, пока летнее вечернее солнце не начало освещать кровать. Оба были пьяны и сильно старались приурочить оргазмы к моментам, когда музыка достигала апогея, крещендо.
Итак, думала Алиса после, слезы и рыдания никуда тебя не приведут. Вспышки гнева и разбитый фаянс — приведут.
Это открытие принесло плоды, но более полезным оказалось узнать, что она сама может уйти развлекаться в спальне случайного знакомого, а потом вернуться к Конраду. Это было весело, но еще веселее было то, что Конрад каждый раз жутко ревновал ее. Алиса всегда заботилась о том, чтобы он знал, где она находилась во время своих проделок, но не с кем, особенно после того случая, когда он вызвал соперника на дуэль. («Я буду ждать тебя в деревне Клостернейберг за городом, — прошипел Конрад, ликуя от удовольствия поучаствовать в такой драме. — Будь там на рассвете. Я убью тебя и брошу твое тело на съедение медведям в лесах Вены».)
«Мне кажется, — подумала Алиса, вмешавшись, чтобы предотвратить дуэль, — что я превратилась в соблазнительницу. Представьте себе. Однажды мои дети — если у меня будут дети — могут услышать об этом. И, может быть, им понравится эта драма так же, как Конраду, или, возможно, они вздохнут и скажут, что мама действительно была безнравственной в молодости».
Дети...
Алиса не собиралась иметь детей, но через шесть лет после той удивительной ночи в Опере у нее родилась дочь. Конечно, от Конрада, говорили люди, слегка смущенно улыбаясь, а баронесса абсолютно невозмутимо улыбалась им в ответ.
Некоторые думали, не поженится ли все-таки странная парочка — в конце концов, у ребенка должен быть законный отец, — а кто-то задавал этот вопрос открыто. Лукреция только смеялась в ответ на такие абсурдные предложения — эти надоевшие условности! — и смеялась очень громко, чтобы скрыть тот факт, что она невероятно сильно хотела выйти замуж за Конрада.
Но женатый или нет, Конрад был абсолютно очарован своей маленькой дочкой. В то время он был увлечен древней музыкой и предложил назвать девочку Деборой в честь древней пророчицы, которая вдохновила Варака повести войска против Сисары. Алисе понравилось имя и то, как Конрад описал песню Деборы, которую пели по случаю победы Израиля и которая, по словам Конрада, была древнейшей из еврейских мелодий. «Но я напишу новую вариацию, — провозгласил он с этой смесью надменности и наивного энтузиазма, что временами так привлекало или же приводило в бешенство. — Я назову ее „Песней Деборы“. Я буду играть ее на своем следующем концерте, и все будут знать, что она написана для моей прекрасной дочери. И чуть-чуть, — добавил он, — для ее еще более прекрасной матери».
Алиса размышляла, узнает ли Дебора, когда вырастет, какой непостоянной была ее мать, и будет ли шокирована этим. Алиса думала, что ее внуки — если у нее будут внуки — будут слушать рассказы о шальной, бурной молодости своей бабушки и будут завороженно смотреть на нее, не в силах поверить.
Внуки. Я никогда не буду достаточно старой, чтобы иметь внуков! Я останусь такой, живущей в этом чудесном мире фильмов, музыки и любовников, в мире денег, дорогой одежды, драгоценностей и лести, — а если я постарею, я не дам миру это увидеть.
Или если в один прекрасный день мне придется постареть, я позабочусь о том, чтобы эта старость была ослепительной, и позабочусь о том, чтобы эта старость тоже была скандальной!
К тому времени, когда родилась Дебора, Алиса снялась уже в трех фильмах и видела, как играют настоящие звезды экрана — Джон Бэрримор и Эрик фон Штрогейм, Конрад Фейдт и Марлен Дитрих. Алиса прекрасно знала, что, несмотря на лесть, которую она слышала, она не была в их лиге, и уж точно не стояла в одном ряду с Дитрих, с ее глазами, излучающими свет, подобный тлеющим уголькам, и этой необычностью льда-с-огнем. Но Алиса считала, что Лукреция хорошо смотрелась на экране, и думала, что может сыграть почти все эмоции, хотя при этом понимала где-то глубоко внутри, что больше полагалась на эту личность и на собственную легенду, чем на свои актерские способности.
Во время съемок она всегда пыталась показать максимум того, на что была способна. Конечно, это было из-за ее воспитания, воспитания, с которым ей привили веру в то, что, если тебе платят за работу — зашиваешь ли ты порванное кружево, чистишь ли раковину или играешь в кино, — ты должна дать своему работодателю то, за что он тебе платит. Платит за то, чтобы быть очарованной шейхом, храбро и благородно умирать на эшафоте, предводительствовать армиями, грабить города и побеждать тиранов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Так что надо забыть об этом беспокойстве. Надень что-нибудь потрясающее, пойди на роскошную вечеринку — еще лучше, устрой роскошную вечеринку! Закажи розовое шампанское, выпиши экстравагантное платье от Скиапарелли и духи от Шанель...
И заткни уши, чтобы не слышать рассказы о несправедливости и притеснении, которые творятся под именем этого нелепого вульгарного человечка в Германии, и помни, что Вена независима, она живет своей жизнью и будет в полной безопасности, даже если вся Европа сойдет с ума. Не слушай рассказы о подавлении свободы слова, о цензуре в письмах, о сжигании книг, которые якобы пропагандируют антинацизм, — да, не слушай паникеров, которые предупреждают, что люди, сжигающие книги, потом могут начать сжигать людей, не слушай тех, кто шепотом рассказывает жуткие вещи о трудовых лагерях Геринга... В конце концов, заткни уши и не слушай тех, кто говорит о шпионах, которые крадутся по улицам в поисках людей с еврейской кровью...
Еврейская кровь. Конрад. В один миг два этих понятия зловеще соединились у нее в голове, и, словно это соединение было дрожжами, сбраживающими вино или хлеб, опасность и темнота вдруг стали гораздо ближе.
Конрад, конечно, не хранил верность Алисе. Возможно, он не был способен хранить верность какой-либо одной женщине. Он был красив, харизматичен и обладал достаточным шармом и сексуальной энергетикой, чтобы затащить в постель даже аббатису, а потом взять штурмом весь остальной женский монастырь.
Когда Алиса впервые узнала, что Конрад провел уик-энд с молоденькой русской певичкой, она проплакала всю ночь. Это не дало ей ничего, кроме сильнейшей головной боли и опухшего лица на следующее утро.
Во второй раз (это была безнравственная азартная парижская манекенщица) Алиса не стала рыдать на кровати. Вместо этого она принялась бить фаянсовую посуду, принадлежавшую Конраду, а потом убежала из его квартиры. На этот раз он пошел за ней, и последовало грандиозное примирение. Конрад включил граммофонную запись «Тангейзера» Вагнера — он обожал заниматься любовью под классическую музыку, — и они провели невероятный день в постели, оставаясь там, пока летнее вечернее солнце не начало освещать кровать. Оба были пьяны и сильно старались приурочить оргазмы к моментам, когда музыка достигала апогея, крещендо.
Итак, думала Алиса после, слезы и рыдания никуда тебя не приведут. Вспышки гнева и разбитый фаянс — приведут.
Это открытие принесло плоды, но более полезным оказалось узнать, что она сама может уйти развлекаться в спальне случайного знакомого, а потом вернуться к Конраду. Это было весело, но еще веселее было то, что Конрад каждый раз жутко ревновал ее. Алиса всегда заботилась о том, чтобы он знал, где она находилась во время своих проделок, но не с кем, особенно после того случая, когда он вызвал соперника на дуэль. («Я буду ждать тебя в деревне Клостернейберг за городом, — прошипел Конрад, ликуя от удовольствия поучаствовать в такой драме. — Будь там на рассвете. Я убью тебя и брошу твое тело на съедение медведям в лесах Вены».)
«Мне кажется, — подумала Алиса, вмешавшись, чтобы предотвратить дуэль, — что я превратилась в соблазнительницу. Представьте себе. Однажды мои дети — если у меня будут дети — могут услышать об этом. И, может быть, им понравится эта драма так же, как Конраду, или, возможно, они вздохнут и скажут, что мама действительно была безнравственной в молодости».
Дети...
Алиса не собиралась иметь детей, но через шесть лет после той удивительной ночи в Опере у нее родилась дочь. Конечно, от Конрада, говорили люди, слегка смущенно улыбаясь, а баронесса абсолютно невозмутимо улыбалась им в ответ.
Некоторые думали, не поженится ли все-таки странная парочка — в конце концов, у ребенка должен быть законный отец, — а кто-то задавал этот вопрос открыто. Лукреция только смеялась в ответ на такие абсурдные предложения — эти надоевшие условности! — и смеялась очень громко, чтобы скрыть тот факт, что она невероятно сильно хотела выйти замуж за Конрада.
Но женатый или нет, Конрад был абсолютно очарован своей маленькой дочкой. В то время он был увлечен древней музыкой и предложил назвать девочку Деборой в честь древней пророчицы, которая вдохновила Варака повести войска против Сисары. Алисе понравилось имя и то, как Конрад описал песню Деборы, которую пели по случаю победы Израиля и которая, по словам Конрада, была древнейшей из еврейских мелодий. «Но я напишу новую вариацию, — провозгласил он с этой смесью надменности и наивного энтузиазма, что временами так привлекало или же приводило в бешенство. — Я назову ее „Песней Деборы“. Я буду играть ее на своем следующем концерте, и все будут знать, что она написана для моей прекрасной дочери. И чуть-чуть, — добавил он, — для ее еще более прекрасной матери».
Алиса размышляла, узнает ли Дебора, когда вырастет, какой непостоянной была ее мать, и будет ли шокирована этим. Алиса думала, что ее внуки — если у нее будут внуки — будут слушать рассказы о шальной, бурной молодости своей бабушки и будут завороженно смотреть на нее, не в силах поверить.
Внуки. Я никогда не буду достаточно старой, чтобы иметь внуков! Я останусь такой, живущей в этом чудесном мире фильмов, музыки и любовников, в мире денег, дорогой одежды, драгоценностей и лести, — а если я постарею, я не дам миру это увидеть.
Или если в один прекрасный день мне придется постареть, я позабочусь о том, чтобы эта старость была ослепительной, и позабочусь о том, чтобы эта старость тоже была скандальной!
К тому времени, когда родилась Дебора, Алиса снялась уже в трех фильмах и видела, как играют настоящие звезды экрана — Джон Бэрримор и Эрик фон Штрогейм, Конрад Фейдт и Марлен Дитрих. Алиса прекрасно знала, что, несмотря на лесть, которую она слышала, она не была в их лиге, и уж точно не стояла в одном ряду с Дитрих, с ее глазами, излучающими свет, подобный тлеющим уголькам, и этой необычностью льда-с-огнем. Но Алиса считала, что Лукреция хорошо смотрелась на экране, и думала, что может сыграть почти все эмоции, хотя при этом понимала где-то глубоко внутри, что больше полагалась на эту личность и на собственную легенду, чем на свои актерские способности.
Во время съемок она всегда пыталась показать максимум того, на что была способна. Конечно, это было из-за ее воспитания, воспитания, с которым ей привили веру в то, что, если тебе платят за работу — зашиваешь ли ты порванное кружево, чистишь ли раковину или играешь в кино, — ты должна дать своему работодателю то, за что он тебе платит. Платит за то, чтобы быть очарованной шейхом, храбро и благородно умирать на эшафоте, предводительствовать армиями, грабить города и побеждать тиранов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121