Для чего она хотела попасть туда любой ценой, для меня до сих пор остается загадкой. Решила мстить за брата? Но кому? Талибам? Моджахедам?
Она бросила хореографическое и поступила в кулинарное. Она училась на одни пятерки и добилась практики на военном заводе, тем самым приблизившись к цели.
Мы жили на разных окраинах города. Я добирался до завода два часа, а она – три. Я мучился, потому что не хотел стать «полноценным» мужчиной и плевал на интернациональный долг. А эта хрупкая девушка с фигуркой балерины мечтала варить солдатам (а в ее понимании, героям) кашу ищи.
Из парка Первых поцелуев, из парка имени Краха юношеского идеализма наши тропинки разбегались в разные стороны .Через неделю Аминад уехала на войну, и мы больше никогда не виделись. Она прислала мне оттуда два письма, но я на них не ответил. Прекрасная повариха, умеющая ходить на пуантах, уже не вписывалась в мое будущее.
Не знаю, была ли это любовь или я патологически не способен любить, будучи первостатейным эгоистом. По крайней мере, тогда я заставил себя не страдать, полностью отдавшись учебе и карьере…
– Зачем ты мне это рассказываешь? – воспользовалась Аида паузой в его монологе.
– Сейчас поймешь. – Харитонов налил себе полстакана минеральной воды и выпил залпом, крякнув при этом, как заправский выпивоха. – После нашей последней встречи, после этого гребаного китайского ресторана, воспоминания навалились на меня, как подпиленное дерево. И я до сих пор не могу выкарабкаться. Я вдруг начал страдать. Моя любовь к Аминад, загнанная в темницу вышла на свободу. Я сделался сентиментальным каким не был даже в юности.
Несмотря на то, что прошло около двадцати лет, в моей записной книжке сохранился телефон ее родителей в Уфе. Я позвонил и представился старым другом Аминад. Трубку взяла мать и как-то сразу затрепетала, видно, приняла меня за фронтового товарища дочери. Она продиктовала мне телефон Аминад в Самарканде.
Вот куда ее занесла судьба! Моя милая балерина в третий раз вышла замуж, и у нее пятеро детей. Мы говорили всего десять минут, но этого оказалось достаточно, чтобы я почувствовал себя одновременно и самым счастливым и самым несчастным человеком на земле. Я полжизни угрохал на построение призрачного «будущего», и в итоге одинок, бездетен и никем не любим, кроме старухи-матери.
Я впервые осознал, что у меня больше нет будущего, а умножать свое богатство – бессмысленно. Я не Гобсек. Зачем мне столько денег? И тем более каждодневный риск ради них! Я сказал твоему шефу по телефону, что нахожусь в глубочайшей депрессии и готов уступить ему половину предприятия по самой низкой цене.
Поэтому он скоро будет здесь. Я выхожу из игры, Инга. Я пас…
«Это первоклассный блеф! Браво! Снимите шапки, господа! Вах выходит из игры! Это значит, нас с Донатасом замочат в „Лягушатнике“, а Борзой с Вахом поделят прибыль! Стоп! Я совсем упустила из виду нотариуса. Дачный домик в стиле „модерн“ – это вполне в его духе! Нечаев мог уже десять раз вернуться из Испании, убить Шандора с Верой и договориться с Вахом! Дерьмо! Полное дерьмо! Я окончательно запуталась! Надо взять себя в руки!»
– Мне надо срочно позвонить!
– Телефон на кухне.
Аида прихватила с собой сумочку, и Харитонов вполне мог догадаться о ее содержимом. Это было неосторожно с ее стороны, но и оставлять сумочку нельзя!
Такие фокусы она знает! В нужный момент пистолет окажется разряженным. Мамаша Ваха что-то стряпала. «Ждут гостей? Или язва желудка тоже блеф?»
– Мне надо позвонить. Я вам не помешаю?
– Что вы! Пожалуйста. – Пожилая дама всячески выказывала радушие.
Аида набрала номер нотариальной конторы.
Ей ответил знакомый голос секретарши.
– Это Инга. Здравствуйте, Соня…
Она заговорила с литовским акцентом, и у мамаши Ваха глаза полезли на лоб. Женщина вытерта руки о передник и удалилась.
– А что, Юрий Анатольевич до сих пор не вернулся?
– Он позавчера звонил из Малаги. Впервые сменил место отдыха, – охотно делилась Соня– Чувствует себя отлично. На днях возвращался в Питер…
Аида положила трубку и несколько секунд прервала в оцепенении.
На кухню вернулась мать Харитонова.
– Еще будете звонить? – осторожно поинтересовалась она с заискивающей улыбкой. В глазах пожилой дамы теперь светился явный интерес.
– Нет. – Аида уже направилась к двери, но неожиданно обернулась. – А почему бы вам не перевезти Валентина Алексеевича на дачу? Ему полезен свежий воздух…
– У нас нет дачи, деточка, – немного свысока ответила дама. – И никогда не было. Валя – домосед и порядочный лентяй. А я, знаете ли, тоже не сторонница всяких там огородиков с клубникой и крыжовником. Мне чуждо все мещанское…
Спускаясь в лифте, Аида подумала: «Может быть, у него и в самом деле шарики за ролики заехали, ведь Хуан Жэнь предупреждал… Вот бы Мадьяр посмеялся над моей осторожностью и нерешительностью!».
Аида закрылась у себя в комнате и поставила музыку. Не терпелось отделаться от тяжелых мыслей. И ей это удалось.
Семеро немецких музыкантов из группы «Ин Экстремо» семь лет бродили по Европе, играя на ярмарках средневековую музыку на старинных инструментах. Они рылись в архивах разных городов, выискивая драгоценные ноты и стихи давно забытых песен. Они пели на старонемецком, на старофранцузском, на старонорвежском, на провансальском и на латыни. Они называли себя вагантами. Их одежды время от времени превращались в лохмотья. Их нередко забирали в полицию.
И вот однажды, всего-то год назад, им удалось на собственные сбережения записать ярмарочный концерт в городишке Руннебург на Вайсензее и издать пятьсот компакт-дисков. Один из них Аида сейчас слушала. И уносилась на пятьсот лет назад.
Теперь парни стали знаменитыми и записали два студийных альбома. Почему она ничего не знала о них раньше? Семь лет назад она тоже бродяжничала, а вот общаться приходилось со всяким сбродом. А от этих немецких ребят, от их музыки исходили свет и тепло. Свет и тепло, которых так не хватало ей всю жизнь. Они обязательно взяли бы ее с собой. Ведь языков она знает, пожалуй, больше и говорит на них без акцента, а голосом и музыкальным слухом Господь ее тоже не обделил.
Она слушала, как в жестяную банку падают монеты и парни благодарят почтенную публику:
«Данке шен! Данке шен!» И девушка вдруг разрыдалась от собственного бессилия, от неумения что-то исправить в своей судьбе. Она никогда не чувствовала себя такой слабой и разбитой.
Потом провалилась в глубокий, темный сон.
Ее опять разбудил телефон, и опять это был Вах.
Она плохо соображала со сна, а он почему-то кричал шепотом:
– Инга, ты слышишь меня? Только не перебивай! В «Лягушатнике» будет засада! Не смей туда ходить! Ты меня слышишь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Она бросила хореографическое и поступила в кулинарное. Она училась на одни пятерки и добилась практики на военном заводе, тем самым приблизившись к цели.
Мы жили на разных окраинах города. Я добирался до завода два часа, а она – три. Я мучился, потому что не хотел стать «полноценным» мужчиной и плевал на интернациональный долг. А эта хрупкая девушка с фигуркой балерины мечтала варить солдатам (а в ее понимании, героям) кашу ищи.
Из парка Первых поцелуев, из парка имени Краха юношеского идеализма наши тропинки разбегались в разные стороны .Через неделю Аминад уехала на войну, и мы больше никогда не виделись. Она прислала мне оттуда два письма, но я на них не ответил. Прекрасная повариха, умеющая ходить на пуантах, уже не вписывалась в мое будущее.
Не знаю, была ли это любовь или я патологически не способен любить, будучи первостатейным эгоистом. По крайней мере, тогда я заставил себя не страдать, полностью отдавшись учебе и карьере…
– Зачем ты мне это рассказываешь? – воспользовалась Аида паузой в его монологе.
– Сейчас поймешь. – Харитонов налил себе полстакана минеральной воды и выпил залпом, крякнув при этом, как заправский выпивоха. – После нашей последней встречи, после этого гребаного китайского ресторана, воспоминания навалились на меня, как подпиленное дерево. И я до сих пор не могу выкарабкаться. Я вдруг начал страдать. Моя любовь к Аминад, загнанная в темницу вышла на свободу. Я сделался сентиментальным каким не был даже в юности.
Несмотря на то, что прошло около двадцати лет, в моей записной книжке сохранился телефон ее родителей в Уфе. Я позвонил и представился старым другом Аминад. Трубку взяла мать и как-то сразу затрепетала, видно, приняла меня за фронтового товарища дочери. Она продиктовала мне телефон Аминад в Самарканде.
Вот куда ее занесла судьба! Моя милая балерина в третий раз вышла замуж, и у нее пятеро детей. Мы говорили всего десять минут, но этого оказалось достаточно, чтобы я почувствовал себя одновременно и самым счастливым и самым несчастным человеком на земле. Я полжизни угрохал на построение призрачного «будущего», и в итоге одинок, бездетен и никем не любим, кроме старухи-матери.
Я впервые осознал, что у меня больше нет будущего, а умножать свое богатство – бессмысленно. Я не Гобсек. Зачем мне столько денег? И тем более каждодневный риск ради них! Я сказал твоему шефу по телефону, что нахожусь в глубочайшей депрессии и готов уступить ему половину предприятия по самой низкой цене.
Поэтому он скоро будет здесь. Я выхожу из игры, Инга. Я пас…
«Это первоклассный блеф! Браво! Снимите шапки, господа! Вах выходит из игры! Это значит, нас с Донатасом замочат в „Лягушатнике“, а Борзой с Вахом поделят прибыль! Стоп! Я совсем упустила из виду нотариуса. Дачный домик в стиле „модерн“ – это вполне в его духе! Нечаев мог уже десять раз вернуться из Испании, убить Шандора с Верой и договориться с Вахом! Дерьмо! Полное дерьмо! Я окончательно запуталась! Надо взять себя в руки!»
– Мне надо срочно позвонить!
– Телефон на кухне.
Аида прихватила с собой сумочку, и Харитонов вполне мог догадаться о ее содержимом. Это было неосторожно с ее стороны, но и оставлять сумочку нельзя!
Такие фокусы она знает! В нужный момент пистолет окажется разряженным. Мамаша Ваха что-то стряпала. «Ждут гостей? Или язва желудка тоже блеф?»
– Мне надо позвонить. Я вам не помешаю?
– Что вы! Пожалуйста. – Пожилая дама всячески выказывала радушие.
Аида набрала номер нотариальной конторы.
Ей ответил знакомый голос секретарши.
– Это Инга. Здравствуйте, Соня…
Она заговорила с литовским акцентом, и у мамаши Ваха глаза полезли на лоб. Женщина вытерта руки о передник и удалилась.
– А что, Юрий Анатольевич до сих пор не вернулся?
– Он позавчера звонил из Малаги. Впервые сменил место отдыха, – охотно делилась Соня– Чувствует себя отлично. На днях возвращался в Питер…
Аида положила трубку и несколько секунд прервала в оцепенении.
На кухню вернулась мать Харитонова.
– Еще будете звонить? – осторожно поинтересовалась она с заискивающей улыбкой. В глазах пожилой дамы теперь светился явный интерес.
– Нет. – Аида уже направилась к двери, но неожиданно обернулась. – А почему бы вам не перевезти Валентина Алексеевича на дачу? Ему полезен свежий воздух…
– У нас нет дачи, деточка, – немного свысока ответила дама. – И никогда не было. Валя – домосед и порядочный лентяй. А я, знаете ли, тоже не сторонница всяких там огородиков с клубникой и крыжовником. Мне чуждо все мещанское…
Спускаясь в лифте, Аида подумала: «Может быть, у него и в самом деле шарики за ролики заехали, ведь Хуан Жэнь предупреждал… Вот бы Мадьяр посмеялся над моей осторожностью и нерешительностью!».
Аида закрылась у себя в комнате и поставила музыку. Не терпелось отделаться от тяжелых мыслей. И ей это удалось.
Семеро немецких музыкантов из группы «Ин Экстремо» семь лет бродили по Европе, играя на ярмарках средневековую музыку на старинных инструментах. Они рылись в архивах разных городов, выискивая драгоценные ноты и стихи давно забытых песен. Они пели на старонемецком, на старофранцузском, на старонорвежском, на провансальском и на латыни. Они называли себя вагантами. Их одежды время от времени превращались в лохмотья. Их нередко забирали в полицию.
И вот однажды, всего-то год назад, им удалось на собственные сбережения записать ярмарочный концерт в городишке Руннебург на Вайсензее и издать пятьсот компакт-дисков. Один из них Аида сейчас слушала. И уносилась на пятьсот лет назад.
Теперь парни стали знаменитыми и записали два студийных альбома. Почему она ничего не знала о них раньше? Семь лет назад она тоже бродяжничала, а вот общаться приходилось со всяким сбродом. А от этих немецких ребят, от их музыки исходили свет и тепло. Свет и тепло, которых так не хватало ей всю жизнь. Они обязательно взяли бы ее с собой. Ведь языков она знает, пожалуй, больше и говорит на них без акцента, а голосом и музыкальным слухом Господь ее тоже не обделил.
Она слушала, как в жестяную банку падают монеты и парни благодарят почтенную публику:
«Данке шен! Данке шен!» И девушка вдруг разрыдалась от собственного бессилия, от неумения что-то исправить в своей судьбе. Она никогда не чувствовала себя такой слабой и разбитой.
Потом провалилась в глубокий, темный сон.
Ее опять разбудил телефон, и опять это был Вах.
Она плохо соображала со сна, а он почему-то кричал шепотом:
– Инга, ты слышишь меня? Только не перебивай! В «Лягушатнике» будет засада! Не смей туда ходить! Ты меня слышишь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56