Такие унылые мысли мне были сейчас ни к чему. Сейчас мне хотелось почувствовать жизнь, как ее чувствует человек. Мне хотелось включиться в жизнь и ощутить свою человечность. Когда жизнь — это бесценный дар, а смерть — запредельный ужас. Когда возможность выбирать между добром и злом еще имеет значение. Я прошелся до “Шейс”, что на 16-й улице, забурился туда и заказал сразу “бурбон”. Как говорится: чего тянуть?
Первый бокал я опрокинул залпом и сразу же заказал еще.
Гул анонимных людских голосов помог мне прийти в себя и успокоиться. Я вдруг заметил, что дышу сбивчиво и тяжело, и задышал ровнее. Облокотившись на стойку бара, я огляделся по сторонам. Обычное сборище полуночных гуляк: влюбленные парочки, компании сослуживцев и просто старых друзей и одинокие странники с голодными глазами — в отчаянном поиске таких же томящихся душ, в погоне за кратковременным утешением, приятельской поддержкой, сексом или забвением. Одна из таких неприкаянных одиночек сверлила меня пристальным взглядом. С расстояния футов в десять.
Это была симпатичная девочка в стиле “подружка ковбоя” высокая, стройная, с длинными светлыми волосами, в широкополой кожаной шляпе, с прелестным не правильным прикусом и длиннющими ногами, которые обещали самые заманчивые наслаждения: действенные, сильные и энергичные. Эти великолепные ножки и упакованы были именно так, как надо, — в тугие джинсы в обтяжку. Как только ковбойша заметила, что я на нее смотрю, она как бы невзначай покачала ногой, вроде бы разминая затекшие мышцы, слегка выгнула спину и улыбнулась мне дерзко и вызывающе. Сердце у нее билось, как у скаковой лошади на последнем круге. Густая горячая кровь стремительно неслась по венам — с жаром и смаком, не в пример жидкой водичке, разбавленной пивом, как у большинства из собравшихся в баре. У меня разболелись зубы. Мне хотелось помериться силой с этой красоткой и посмотреть, чья возьмет.
Я угрюмо взглянул на нее — мол, да ладно тебе, симпатяга, ты уже старовата для этих игрищ, — и уставился в свой стакан.
Рейчел, барменша, устроилась прямо напротив меня и предложила подлить мне “бурбону”. “Вот ведь блин, — матюгнулся я про себя. — Что-то сегодня я пользуюсь спросом. То ли я сегодня такой красивый, то ли они все взбесились”. С Рейчел мы вроде как даже приятельствовали. Во всяком случае, когда я заходил в “Шейс” в ее смену, мы премило болтали. Она была дамой практичной и волевой, с жестким характером и безо всяких задвигов. Я всегда считал, что у нее на меня иммунитет Но кровь стучала у нее в висках, дыхание было поверхностно-мелким, как бывает, когда человек возбужден или сильно взволнован, и ее взгляд был слегка затуманен Она наклонилась вперед, оперевшись роскошной грудью на скрещенные руки, так что все ее прелести откровенно выпирали из выреза блузки. Она слегка подняла подбородок, демонстрируя длинную точеную шейку и уязвимую жилку на горле. Она говорила о том, как опасно сейчас на улицах — и особенно по ночам. Она всегда умирает от страха, когда возвращается поздно одна. Во всяком случае, так она утверждала.
Я что-то ответил — что именно, я забыл сразу, как только выговорил слова, — и взглянул в зеркало поверх плеча Рейчел. Когда люди в баре не знают, чем им себя занять, они тупо таращатся на свое отражение в зеркале. Я тоже так делаю. В силу давней привычки. Потому что я не отражаюсь в зеркалах.
Я позволил Рейчел долить мне “бурбона”. Не поймите меня не правильно. Я не алкоголик. Алкоголь на меня не действует. Просто мне надо чем-то себя занимать, пока я мотаюсь по городу. И потом, выпивка — неплохой способ сосредоточиться на чем-то, помимо крови и жажды. Иногда это сложно. Как, например, сейчас. Мне надо было скорее забыть о Венди, но я зашел не в тот бар.
Здесь был еще кто-то из наших. Другой вампир. Я не смог его вычислить, но я знал, что он здесь. Я его чувствовал. Это как у акул: один вампир — это нормально, но если поблизости есть и другие, жажда каждого воздействует на всех нас, гул крови вокруг нарастает до рева, рвущего барабанные перепонки, а вместе с ним нарастает и жажда. Это как тяжелая форма алкоголизма или наркотической зависимости — когда ты не можешь думать ни о чем другом, кроме следующего стакана, кроме следующей дозы. Вампиры стараются избегать друг друга. Поодиночке мы хитрые и осторожные, но вместе становимся невменяемыми: неодолимая жажда делает нас одержимыми и беспечными.
С каждой минутой мне становилось все хуже. Алый туман затянул все вокруг. Я больше не слышал гула человеческих голосов — я слышал только рев крови, в котором тонули все остальные звуки. Соблазнительный, влекущий призыв живой свежей крови, которому невозможно сопротивляться. Он пробирал меня до костей. Пересохшее горло горело, а руки и ноги сделались холодны, как лед.
— Послушай, — хрипло проговорила Рейчел. Она прикоснулась к моей руке. Ее рука была теплой, почти горячей. — Я давно хотела тебе сказать...
— Давай не сегодня, Рейч. — Я тоже погладил ее по руке, но не ладонью, а только костяшками пальцев. — Я сейчас не в настроении выслушивать исповедь.
Она отшатнулась, как будто я ее ударил, и кровь прилила к ее лицу. Только теперь это было смущение, а не возбуждение. Она поджала губы и отошла в дальний конец стойки. Я оставил на стойке двадцатку и вышел. Если я снова начну размышлять об откровениях и исповедях, вечер будет уже безнадежно испорчен.
Я вышел из бара, затянутого кровавой дымкой, но от настроя, которым я там заразился, избавиться было непросто. Я был весь на взводе — взвинчен и раздражен. Зубы болели и ныли. Горячая боль поселилась в горле. Мне нужно было напиться крови. Но если бы только напиться.., у меня в холодильнике всегда есть запас свежей плазмы, так что от голода я не умру. То, что терзало меня сейчас, было гораздо сильнее жажды.
Кровь живых — постоянное искушение для вампира. Но я никогда ему не поддавался. Когда пять лет назад я (Кстати, что? Возродился? Проснулся? Очнулся?) на свалке неподалеку от Бликера и буквально физически ощутил, как моя человеческая природа растворяется в небытии, словно далекие воспоминания детства, я поклялся себе, что никогда не забуду, кем я был раньше, что я никогда не поддамся нечеловеческим, извращенным инстинктам своего нового естества. Как будто одной силой воли я мог удержать при себе хотя бы подобие воспоминаний о том, что это такое — быть живым. Я — вампир новой эпохи. Чувствительный. Благопристойный и благонравный. Собрания Анонимных алкоголиков помогают мне держаться. Я знаю, что я не один, что есть и другие, которые могут сопротивляться своим разрушительным устремлениям. Загадывай только на день вперед, довольствуйся малыми достижениями — таково кредо этой организации.
1 2 3 4 5
Первый бокал я опрокинул залпом и сразу же заказал еще.
Гул анонимных людских голосов помог мне прийти в себя и успокоиться. Я вдруг заметил, что дышу сбивчиво и тяжело, и задышал ровнее. Облокотившись на стойку бара, я огляделся по сторонам. Обычное сборище полуночных гуляк: влюбленные парочки, компании сослуживцев и просто старых друзей и одинокие странники с голодными глазами — в отчаянном поиске таких же томящихся душ, в погоне за кратковременным утешением, приятельской поддержкой, сексом или забвением. Одна из таких неприкаянных одиночек сверлила меня пристальным взглядом. С расстояния футов в десять.
Это была симпатичная девочка в стиле “подружка ковбоя” высокая, стройная, с длинными светлыми волосами, в широкополой кожаной шляпе, с прелестным не правильным прикусом и длиннющими ногами, которые обещали самые заманчивые наслаждения: действенные, сильные и энергичные. Эти великолепные ножки и упакованы были именно так, как надо, — в тугие джинсы в обтяжку. Как только ковбойша заметила, что я на нее смотрю, она как бы невзначай покачала ногой, вроде бы разминая затекшие мышцы, слегка выгнула спину и улыбнулась мне дерзко и вызывающе. Сердце у нее билось, как у скаковой лошади на последнем круге. Густая горячая кровь стремительно неслась по венам — с жаром и смаком, не в пример жидкой водичке, разбавленной пивом, как у большинства из собравшихся в баре. У меня разболелись зубы. Мне хотелось помериться силой с этой красоткой и посмотреть, чья возьмет.
Я угрюмо взглянул на нее — мол, да ладно тебе, симпатяга, ты уже старовата для этих игрищ, — и уставился в свой стакан.
Рейчел, барменша, устроилась прямо напротив меня и предложила подлить мне “бурбону”. “Вот ведь блин, — матюгнулся я про себя. — Что-то сегодня я пользуюсь спросом. То ли я сегодня такой красивый, то ли они все взбесились”. С Рейчел мы вроде как даже приятельствовали. Во всяком случае, когда я заходил в “Шейс” в ее смену, мы премило болтали. Она была дамой практичной и волевой, с жестким характером и безо всяких задвигов. Я всегда считал, что у нее на меня иммунитет Но кровь стучала у нее в висках, дыхание было поверхностно-мелким, как бывает, когда человек возбужден или сильно взволнован, и ее взгляд был слегка затуманен Она наклонилась вперед, оперевшись роскошной грудью на скрещенные руки, так что все ее прелести откровенно выпирали из выреза блузки. Она слегка подняла подбородок, демонстрируя длинную точеную шейку и уязвимую жилку на горле. Она говорила о том, как опасно сейчас на улицах — и особенно по ночам. Она всегда умирает от страха, когда возвращается поздно одна. Во всяком случае, так она утверждала.
Я что-то ответил — что именно, я забыл сразу, как только выговорил слова, — и взглянул в зеркало поверх плеча Рейчел. Когда люди в баре не знают, чем им себя занять, они тупо таращатся на свое отражение в зеркале. Я тоже так делаю. В силу давней привычки. Потому что я не отражаюсь в зеркалах.
Я позволил Рейчел долить мне “бурбона”. Не поймите меня не правильно. Я не алкоголик. Алкоголь на меня не действует. Просто мне надо чем-то себя занимать, пока я мотаюсь по городу. И потом, выпивка — неплохой способ сосредоточиться на чем-то, помимо крови и жажды. Иногда это сложно. Как, например, сейчас. Мне надо было скорее забыть о Венди, но я зашел не в тот бар.
Здесь был еще кто-то из наших. Другой вампир. Я не смог его вычислить, но я знал, что он здесь. Я его чувствовал. Это как у акул: один вампир — это нормально, но если поблизости есть и другие, жажда каждого воздействует на всех нас, гул крови вокруг нарастает до рева, рвущего барабанные перепонки, а вместе с ним нарастает и жажда. Это как тяжелая форма алкоголизма или наркотической зависимости — когда ты не можешь думать ни о чем другом, кроме следующего стакана, кроме следующей дозы. Вампиры стараются избегать друг друга. Поодиночке мы хитрые и осторожные, но вместе становимся невменяемыми: неодолимая жажда делает нас одержимыми и беспечными.
С каждой минутой мне становилось все хуже. Алый туман затянул все вокруг. Я больше не слышал гула человеческих голосов — я слышал только рев крови, в котором тонули все остальные звуки. Соблазнительный, влекущий призыв живой свежей крови, которому невозможно сопротивляться. Он пробирал меня до костей. Пересохшее горло горело, а руки и ноги сделались холодны, как лед.
— Послушай, — хрипло проговорила Рейчел. Она прикоснулась к моей руке. Ее рука была теплой, почти горячей. — Я давно хотела тебе сказать...
— Давай не сегодня, Рейч. — Я тоже погладил ее по руке, но не ладонью, а только костяшками пальцев. — Я сейчас не в настроении выслушивать исповедь.
Она отшатнулась, как будто я ее ударил, и кровь прилила к ее лицу. Только теперь это было смущение, а не возбуждение. Она поджала губы и отошла в дальний конец стойки. Я оставил на стойке двадцатку и вышел. Если я снова начну размышлять об откровениях и исповедях, вечер будет уже безнадежно испорчен.
Я вышел из бара, затянутого кровавой дымкой, но от настроя, которым я там заразился, избавиться было непросто. Я был весь на взводе — взвинчен и раздражен. Зубы болели и ныли. Горячая боль поселилась в горле. Мне нужно было напиться крови. Но если бы только напиться.., у меня в холодильнике всегда есть запас свежей плазмы, так что от голода я не умру. То, что терзало меня сейчас, было гораздо сильнее жажды.
Кровь живых — постоянное искушение для вампира. Но я никогда ему не поддавался. Когда пять лет назад я (Кстати, что? Возродился? Проснулся? Очнулся?) на свалке неподалеку от Бликера и буквально физически ощутил, как моя человеческая природа растворяется в небытии, словно далекие воспоминания детства, я поклялся себе, что никогда не забуду, кем я был раньше, что я никогда не поддамся нечеловеческим, извращенным инстинктам своего нового естества. Как будто одной силой воли я мог удержать при себе хотя бы подобие воспоминаний о том, что это такое — быть живым. Я — вампир новой эпохи. Чувствительный. Благопристойный и благонравный. Собрания Анонимных алкоголиков помогают мне держаться. Я знаю, что я не один, что есть и другие, которые могут сопротивляться своим разрушительным устремлениям. Загадывай только на день вперед, довольствуйся малыми достижениями — таково кредо этой организации.
1 2 3 4 5