д.
Он пролистал все это с быстротой профессионального шулера, который выискивает в колоде джокеры. Некоторые карты ему явно не понравились.
— Я бы не стал продолжать в этом направлении. — Он имел в виду тест на надпочечники. По-видимому, в карточке не оказалось ключа к дальнейшим исследованиям. Главный врач пожал плечами и вернул ее мне.
— Но у меня есть одна идея. — Он оживился, очевидно радуясь своей идее. — Довольно редкое заболевание, но мы не можем делать никаких выводов, пока не получим результатов последних анализов.
Я хотел знать, что это за болезнь. Насколько она серьезна. Доктор скривил губы:
— Мы достаточно вооружены, чтобы справиться с ней. — Он взглянул мне прямо в глаза. — Видите ли, я могу и ошибиться Зайдите через четыре дня, тогда все прояснится.
Выходя из больницы, я сказал себе, что должен как можно скорее окунуться в работу, если не хочу сойти с ума. Андропауза королей Франции вполне подойдет. Я отправился прямо в Национальную библиотеку и провел весь вечер, делая заметки. Было темно, когда я покинул библиотеку и зашел перекусить в кафе на углу рю де Валуа. И тут в моем мозгу совершенно отчетливо обозначился один вопрос (он прошел долгий путь из глубин подсознания, преодолел все барьеры и выбрался наружу. Теперь он заговорил с неумолимой логикой долго отвергавшегося факта: «Почему ты не хочешь признать истину?»)
Не доев сандвич, я выбежал из кафе и взял такси, потому что был неспособен вести машину. Когда я добрался до больницы, было около семи часов.
Пришлось ждать еще четверть часа, прежде чем меня пропустили.
— Неприемные часы, — сказали мне. Но я настаивал.
Девушка на коммутаторе встала и ушла поговорить со старшей сестрой. Другие посетители разговаривали приглушенными голосами, кто-то читал карточку. Наконец мне позволили пройти. Осторожно открыв дверь палаты № 12, я словно оказался в склепе. Сердце бешено заколотилось. Ким лежала в полутьме ночника, и взгляд ее больших влажных глаз был устремлен в потолок. Увидев меня, она попыталась улыбнуться.
— О, ты здесь, — сказала она, словно это была величайшая радость в ее жизни.
Осторожно, словно самый хрупкий и драгоценный предмет в мире, я слегка приподнял ее и прижал к себе. Когда я попытался отпустить ее, она вдруг шепнула мне на ухо:
— Знаешь, я скоро умру.
— Не говори глупостей.
— Нет, я знаю, с тех пор я точно знаю.
— С каких пор?
— С тех пор, как появился этот трамвай.
— Расскажи мне, что за трамвай?
— Я не могу больше бороться. У меня нет сил. Я так хотела… — она откинулась на подушку и сделала три глубоких вздоха — Я так хотела быть тебе хорошей женой, как другие жены. — Она взглянула на меня в упор. — Трамвай у меня в правой ноге. И его воля сильнее людей.
Ночная сестра вошла так тихо, что я не заметил.
— Вам лучше уйти, — мягко сказала она. — У нее очень высокая температура, она бредит.
Когда он поворачивает, троллейбусы подпрыгивают… — продолжала Ким. Там так вспыхнуло… а теперь… о… — она схватилась за живот. — Все рельсы погнулись.
— Уходите, будьте благоразумны, — сестра вытерла Ким лоб.
Я покинул палату.
Пройдя по рю де Севр и еще каким-то улицам, я неожиданно очутился на вокзале Аустерлиц. Часы показывали десять ноль—ноль, и поезд отправлялся в десять десять. Я открыл бумажник. Да, слава Богу, там были четыреста франков, которые раздобыл для меня Берни. Я подошел к кассе и взял билет.
XV
Одна дверь, потом другая. И еще одна. Последняя — двойная, обитая войлоком дверь следователя. Целый месяц я рассказывал свою историю следователю Жилоти (он скорее напоминал доктора, чем юриста) и не мог понять, зачем он вновь и вновь вызывает меня.
Преднамеренность. Вот в чем был главный вопрос. И каждый раз я повторял все ту же историю. Как сошел с поезда в Мулене. Почему в Мулене? Потому, что поезд шел слишком медленно. Я торопился, разве это неясно? (Тут он не соглашался). Поезд был очень старый и простаивал часами у каждого светофора. Пробивая мой билет, контролер сказал, что я буду в Тузуне не раньше девяти утра после двух пересадок. А я спешил, все могла решить одна минута. Да, я знаю, что уже говорил это.
Выйдя на большой станции до полуночи, я имел шанс найти машину. У меня с собой была чековая книжка, а с чеками, даже при превышенном кредите, можно взять машину на прокат. В Мулене мне сначала не повезло с двумя владельцами гаражей, потом, наконец, я получил «рено»-16 и помчался по дороге на Клермон-Ферран. Я прибыл в Тузун в шесть утра.
Теперь канистра с бензином. Жилот придавал особое значение этой канистре. Он даже не поленился и специально выяснил, дают ли обычно в таких случаях лишний бензин. Нет, не обязательно, только если попросит клиент. Но просил ли я? Служащий гаража в Мулене сказал, что просил. По вполне естественной причине, я стремился попасть в Тузун кратчайшим путем и не знал, найду ли среди ночи заправочную станцию. Я согласен, что канистра с бензином у меня была, и что фактически она не понадобилась, поскольку в Тузуне я нашел открытую заправочную станцию и наполнил бак.
Когда я прибыл в Тузун, было еще темно. В двух окнах на первом этаже горел свет. Чтобы узнать это, я должен был обойти дом, поскольку окна кухни выходили на задний двор. Но еще прежде, чем обойти дом, я знал, что эти люди не спят. Или чувствовал, если хотите.
Я тихо подошел к окну и увидел их всех троих. Фу и Бонафу сидели за столом и ели, а Тереза подавала. Казалось, у них было прекрасное настроение, но это, я согласен, чисто субъективное впечатление. Во всяком случае они набивали брюхо холодным мясом и сыром, а на столе стояла бутылка вина. Я очень ясно помню, что Тереза подала омлет, превосходный толстый омлет. Потом она села и сама стала есть.
Почему у них был такой пир в шесть утра?
В этом месте начинался спор со следователем.
«Они» дали показания. У них просто-напросто был завтрак. Они только что встали. Но это не походило на завтрак, — возражал я. Скорее это было пиршество общины, которая провела ночь в напряженном труде. Я делал особый упор на слове «община» и однажды даже сказал «обряд» вместо «труд».
Я утверждал, что в кухне царило радостное оживление. Но следователь только пожимал плечами: Я не мог убедить его. Такая пища и столь отменный аппетит — это довольно станно.
Следователь пожимал плечами.
Но у меня был еще один аргумент. Версия завтрака предполагала, что Фу и Бонафу спали в этом доме, чего прежде никогда не случалось. Правда, согласно их показаниям, в течение последних двух недель — то есть с тех пор, как я порвал с Терезой — двое мужчин не хотели оставлять девушку одну. И она сама попросила дядю пожить немного в ее доме, а старый садовник, живший в городе, завтракал с ними перед своей дневной работой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Он пролистал все это с быстротой профессионального шулера, который выискивает в колоде джокеры. Некоторые карты ему явно не понравились.
— Я бы не стал продолжать в этом направлении. — Он имел в виду тест на надпочечники. По-видимому, в карточке не оказалось ключа к дальнейшим исследованиям. Главный врач пожал плечами и вернул ее мне.
— Но у меня есть одна идея. — Он оживился, очевидно радуясь своей идее. — Довольно редкое заболевание, но мы не можем делать никаких выводов, пока не получим результатов последних анализов.
Я хотел знать, что это за болезнь. Насколько она серьезна. Доктор скривил губы:
— Мы достаточно вооружены, чтобы справиться с ней. — Он взглянул мне прямо в глаза. — Видите ли, я могу и ошибиться Зайдите через четыре дня, тогда все прояснится.
Выходя из больницы, я сказал себе, что должен как можно скорее окунуться в работу, если не хочу сойти с ума. Андропауза королей Франции вполне подойдет. Я отправился прямо в Национальную библиотеку и провел весь вечер, делая заметки. Было темно, когда я покинул библиотеку и зашел перекусить в кафе на углу рю де Валуа. И тут в моем мозгу совершенно отчетливо обозначился один вопрос (он прошел долгий путь из глубин подсознания, преодолел все барьеры и выбрался наружу. Теперь он заговорил с неумолимой логикой долго отвергавшегося факта: «Почему ты не хочешь признать истину?»)
Не доев сандвич, я выбежал из кафе и взял такси, потому что был неспособен вести машину. Когда я добрался до больницы, было около семи часов.
Пришлось ждать еще четверть часа, прежде чем меня пропустили.
— Неприемные часы, — сказали мне. Но я настаивал.
Девушка на коммутаторе встала и ушла поговорить со старшей сестрой. Другие посетители разговаривали приглушенными голосами, кто-то читал карточку. Наконец мне позволили пройти. Осторожно открыв дверь палаты № 12, я словно оказался в склепе. Сердце бешено заколотилось. Ким лежала в полутьме ночника, и взгляд ее больших влажных глаз был устремлен в потолок. Увидев меня, она попыталась улыбнуться.
— О, ты здесь, — сказала она, словно это была величайшая радость в ее жизни.
Осторожно, словно самый хрупкий и драгоценный предмет в мире, я слегка приподнял ее и прижал к себе. Когда я попытался отпустить ее, она вдруг шепнула мне на ухо:
— Знаешь, я скоро умру.
— Не говори глупостей.
— Нет, я знаю, с тех пор я точно знаю.
— С каких пор?
— С тех пор, как появился этот трамвай.
— Расскажи мне, что за трамвай?
— Я не могу больше бороться. У меня нет сил. Я так хотела… — она откинулась на подушку и сделала три глубоких вздоха — Я так хотела быть тебе хорошей женой, как другие жены. — Она взглянула на меня в упор. — Трамвай у меня в правой ноге. И его воля сильнее людей.
Ночная сестра вошла так тихо, что я не заметил.
— Вам лучше уйти, — мягко сказала она. — У нее очень высокая температура, она бредит.
Когда он поворачивает, троллейбусы подпрыгивают… — продолжала Ким. Там так вспыхнуло… а теперь… о… — она схватилась за живот. — Все рельсы погнулись.
— Уходите, будьте благоразумны, — сестра вытерла Ким лоб.
Я покинул палату.
Пройдя по рю де Севр и еще каким-то улицам, я неожиданно очутился на вокзале Аустерлиц. Часы показывали десять ноль—ноль, и поезд отправлялся в десять десять. Я открыл бумажник. Да, слава Богу, там были четыреста франков, которые раздобыл для меня Берни. Я подошел к кассе и взял билет.
XV
Одна дверь, потом другая. И еще одна. Последняя — двойная, обитая войлоком дверь следователя. Целый месяц я рассказывал свою историю следователю Жилоти (он скорее напоминал доктора, чем юриста) и не мог понять, зачем он вновь и вновь вызывает меня.
Преднамеренность. Вот в чем был главный вопрос. И каждый раз я повторял все ту же историю. Как сошел с поезда в Мулене. Почему в Мулене? Потому, что поезд шел слишком медленно. Я торопился, разве это неясно? (Тут он не соглашался). Поезд был очень старый и простаивал часами у каждого светофора. Пробивая мой билет, контролер сказал, что я буду в Тузуне не раньше девяти утра после двух пересадок. А я спешил, все могла решить одна минута. Да, я знаю, что уже говорил это.
Выйдя на большой станции до полуночи, я имел шанс найти машину. У меня с собой была чековая книжка, а с чеками, даже при превышенном кредите, можно взять машину на прокат. В Мулене мне сначала не повезло с двумя владельцами гаражей, потом, наконец, я получил «рено»-16 и помчался по дороге на Клермон-Ферран. Я прибыл в Тузун в шесть утра.
Теперь канистра с бензином. Жилот придавал особое значение этой канистре. Он даже не поленился и специально выяснил, дают ли обычно в таких случаях лишний бензин. Нет, не обязательно, только если попросит клиент. Но просил ли я? Служащий гаража в Мулене сказал, что просил. По вполне естественной причине, я стремился попасть в Тузун кратчайшим путем и не знал, найду ли среди ночи заправочную станцию. Я согласен, что канистра с бензином у меня была, и что фактически она не понадобилась, поскольку в Тузуне я нашел открытую заправочную станцию и наполнил бак.
Когда я прибыл в Тузун, было еще темно. В двух окнах на первом этаже горел свет. Чтобы узнать это, я должен был обойти дом, поскольку окна кухни выходили на задний двор. Но еще прежде, чем обойти дом, я знал, что эти люди не спят. Или чувствовал, если хотите.
Я тихо подошел к окну и увидел их всех троих. Фу и Бонафу сидели за столом и ели, а Тереза подавала. Казалось, у них было прекрасное настроение, но это, я согласен, чисто субъективное впечатление. Во всяком случае они набивали брюхо холодным мясом и сыром, а на столе стояла бутылка вина. Я очень ясно помню, что Тереза подала омлет, превосходный толстый омлет. Потом она села и сама стала есть.
Почему у них был такой пир в шесть утра?
В этом месте начинался спор со следователем.
«Они» дали показания. У них просто-напросто был завтрак. Они только что встали. Но это не походило на завтрак, — возражал я. Скорее это было пиршество общины, которая провела ночь в напряженном труде. Я делал особый упор на слове «община» и однажды даже сказал «обряд» вместо «труд».
Я утверждал, что в кухне царило радостное оживление. Но следователь только пожимал плечами: Я не мог убедить его. Такая пища и столь отменный аппетит — это довольно станно.
Следователь пожимал плечами.
Но у меня был еще один аргумент. Версия завтрака предполагала, что Фу и Бонафу спали в этом доме, чего прежде никогда не случалось. Правда, согласно их показаниям, в течение последних двух недель — то есть с тех пор, как я порвал с Терезой — двое мужчин не хотели оставлять девушку одну. И она сама попросила дядю пожить немного в ее доме, а старый садовник, живший в городе, завтракал с ними перед своей дневной работой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35