Впрочем, вы, должно быть, не знаете того, что мы вам сейчас сообщим: у нее неважно со здоровьем – коллибацилоз.
– Вы не поняли моего вопроса. Я спрашиваю: согласна ли она?
– На ваше вмешательство в судебный процесс? Агнесса! Разве иначе мы бы приехали сюда для переговоров? Полностью согласна. Вы же знаете, как она привязана к своим внукам.
Верно. Моя мать перенесла на детей Симона всю силу своей страстной любви, какую питала к нему. Возможно даже, что именно матери, которой на суде я должна была нанести самый сильный удар, которая была полностью в курсе дела моего предполагаемого выступления на процессе,– возможно, ей первой пришло это на ум.
– Вы только представьте,– продолжала Анриетта,– при одной мысли, что ее внук, в котором она видит как бы живого Симона... а вы знаете, до чего Патрик похож на отца!.. Так вот, при одной мысли, что бедному мальчугану придется еще месяцы и месяцы находиться в предварительном заключении, что он рискует на долгие годы попасть в тюрьму, при этой мысли несчастная тетя Мари совсем перестала спать, грызет себя и окончательно разболелась. И ничего удивительного – с тех пор как произошла эта драма, она отказывается лечиться.
– Не забудьте еще,– вставила Жанна,– что состояние Патрика – он ведь несовершеннолетний, и мать назначена его опекуншей – будет урезано, так как придется выплатить значительную сумму сиротам полицейского, который попал под машину. А придется еще возмещать убытки всем, кому вздумается предъявить иск, едва эксперты возьмутся за дело. Словом, сумма получится огромная. Я сужу по тем деньгам, что уже затребованы в счет будущих платежей. И уже уплачены.
Невестка бросила на Жанну весьма выразительный взгляд, чтобы та замолчала, но я уже успела все понять. Значит, в деле замешаны-таки денежные интересы. Я вновь очутилась в родной стихии.
Я сидела оглушенная, растерянная, я задыхалась. Словно даже крошечный глоток этой атмосферы Буссарделей стал для меня ядом, особенно после того, как я так долго не дышала этим воздухом. Голова моя склонилась на грудь. Гулкий стук маятника, заключенного в деревянную клетку, вдруг стал слышен особенно отчетливо. Кусок пола, отделявший меня от моих невесток, уплыл куда-то далеко, каменные плиты заскользили, стали раздваиваться, полезли друг на друга.
– Ирма!
Голоса я не повысила, но у нас в Фон-Верте зала сообщается с прихожей аркой без дверей, а к прихожей примыкает кухня, и, возможно, Ирма, которую я предупредила, каких жду гостей, была начеку; так и есть, она тут же явилась на мой зов.
– Виски, Ирма!
– Не беспокойтесь, пожалуйста,– сказала Анриетта, светскость брала у нее верх надо всеми прочими чувствами при любых обстоятельствах жизни, но она неправильно истолковала мою просьбу: – Нам ничего не надо.
– А мне надо.
И я подняла голову. Взглянув на невесток, я по выражению их лиц догадалась, что вид у меня, должно быть, довольно странный. Я увидела себя их глазами. И первая же удивилась своей реакции, вернее, отсутствию реакции, чисто физической несложности этого приступа дурноты.
Ирма принесла виски, и как раз в эту минуту мне почудились за окном знакомые звуки. Кровь снова заструилась по жилам. Дружественный гул двух моторчиков становился все громче; мне показалось, будто мопеды сейчас ворвутся прямо в залу; но шум стих, и я услышала два юных голоса, прозвучавших в терцию и крикнувших в окно: "Это мы!"
Я совсем отдышалась.
Когда мальчики показались в прихожей и встали, упершись плечами в свод арки, я протянула к ним руки.
– Вот и вы!.. Нет, нет! – Я махнула им, чтобы они не входили.– Я к вам потом приду... Какими судьбами вы так рано вернулись? Я думала, вы в бассейне...
– Нам захотелось искупаться с плотины.
– Почему? – радостно спросила я, и уже всем телом ощутила объятия ледяной воды, первую дрожь и блаженную расслабленность.
– Почему? Еще спрашиваешь! Мы ведь туда все втроем пойдем!
Я даже не старалась скрыть улыбки.
– Но вы же знаете, что с плотины купаться запрещается.
– Если старик увидит, что ты с нами, он пикнуть не посмеет.
– Не уверена! Ну ладно, только переоденьтесь.
Я хохотала от души. Но говорила я с ними издали. И даже не сделала вида, что собираюсь кого-то кому-то представлять. Мальчики, разочарованные, ушли. Я не извинилась перед своими гостьями. Не то чтобы я с умыслом вела себя так невежливо, но они, должно быть, решили, что нарочно. Главное, их сразило то, что предложение их не произвело на меня никакого впечатления, прошло мимо, не задев. Жанна доверительно нагнулась ко мне, не желая упускать последнего шанса:
– Этот блондин, да?
– Что?
– Я его сразу узнала,– произнесла она тоном матери, обращающейся к матери, ибо во время войны в Индокитае погиб ее сын, и мне было известно, что с тех пор она задрапировалась в тогу неутешного горя.– Словом, шатен?
– Да, тот, который посветлее и повыше. – Я не стала объяснять им, кто этот второй. Мне так не терпелось выпроводить своих невесток, что я сказала:
– Мне необходимо подумать.
– Что? Подумать? Ну да, конечно, конечно.
Подняв брови, они обменялись вопросительными взглядами. Было слишком очевидно, что обе подготовились к длительному, но результативному для них турниру, где одолеть меня можно только вдвоем; каждой отводилась своя роль, каждая подхватывала реплику союзницы на лету, но и ту и другую поддерживало высокое мнение о себе. Однако на помощь мне пришло мое полуобморочное состояние, так что я, сама того не желая, нашла наиболее надежный ход природа помогла мне найти,– и солидный арсенал убеждений, мелкого барышничества рухнул прямо к моим ногам.
Я сделала вид, что подымаюсь с кресла, надеясь, что они догадаются уйти.
– Ну что ж, пусть подумает, коли надо! – произнесла Анриетта тоном уступки, что было признанием отступления; однако с места она не тронулась.
– Верно,– подтвердила Жанна; она меньше говорила и поэтому была посвежей.– Надо только, чтобы вы хорошенько поняли...
– Я все прекрасно поняла. Но и вы тоже поймите, что застали меня врасплох. И в таких случаях следует хорошенько подумать, надеюсь, вы с этим согласны?
Я с нетерпением слушала собственные терпеливые разъяснения. А в висках стучало: пусть уходят, пусть убираются! Пусть покинут мой дом! Я поднялась. Мои гости вынуждены были последовать примеру хозяйки. Но в последнем порыве они запротестовали, обе о чем-то разом заговорили и вдруг замолчали. Я обернулась, проследив направление их взглядов. На том самом месте, под сводом арки, где несколько минут назад появились оба мальчика, они снова стояли, как в рамке; но рядом с Рено, уже успевшим надеть шорты, торчал Пейроль, все в том же костюме, в котором приехал из лицея.
– Он собирался влезть в окно, чтобы попасть в свою комнату,– пояснил Рено,– но там заперто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Вы не поняли моего вопроса. Я спрашиваю: согласна ли она?
– На ваше вмешательство в судебный процесс? Агнесса! Разве иначе мы бы приехали сюда для переговоров? Полностью согласна. Вы же знаете, как она привязана к своим внукам.
Верно. Моя мать перенесла на детей Симона всю силу своей страстной любви, какую питала к нему. Возможно даже, что именно матери, которой на суде я должна была нанести самый сильный удар, которая была полностью в курсе дела моего предполагаемого выступления на процессе,– возможно, ей первой пришло это на ум.
– Вы только представьте,– продолжала Анриетта,– при одной мысли, что ее внук, в котором она видит как бы живого Симона... а вы знаете, до чего Патрик похож на отца!.. Так вот, при одной мысли, что бедному мальчугану придется еще месяцы и месяцы находиться в предварительном заключении, что он рискует на долгие годы попасть в тюрьму, при этой мысли несчастная тетя Мари совсем перестала спать, грызет себя и окончательно разболелась. И ничего удивительного – с тех пор как произошла эта драма, она отказывается лечиться.
– Не забудьте еще,– вставила Жанна,– что состояние Патрика – он ведь несовершеннолетний, и мать назначена его опекуншей – будет урезано, так как придется выплатить значительную сумму сиротам полицейского, который попал под машину. А придется еще возмещать убытки всем, кому вздумается предъявить иск, едва эксперты возьмутся за дело. Словом, сумма получится огромная. Я сужу по тем деньгам, что уже затребованы в счет будущих платежей. И уже уплачены.
Невестка бросила на Жанну весьма выразительный взгляд, чтобы та замолчала, но я уже успела все понять. Значит, в деле замешаны-таки денежные интересы. Я вновь очутилась в родной стихии.
Я сидела оглушенная, растерянная, я задыхалась. Словно даже крошечный глоток этой атмосферы Буссарделей стал для меня ядом, особенно после того, как я так долго не дышала этим воздухом. Голова моя склонилась на грудь. Гулкий стук маятника, заключенного в деревянную клетку, вдруг стал слышен особенно отчетливо. Кусок пола, отделявший меня от моих невесток, уплыл куда-то далеко, каменные плиты заскользили, стали раздваиваться, полезли друг на друга.
– Ирма!
Голоса я не повысила, но у нас в Фон-Верте зала сообщается с прихожей аркой без дверей, а к прихожей примыкает кухня, и, возможно, Ирма, которую я предупредила, каких жду гостей, была начеку; так и есть, она тут же явилась на мой зов.
– Виски, Ирма!
– Не беспокойтесь, пожалуйста,– сказала Анриетта, светскость брала у нее верх надо всеми прочими чувствами при любых обстоятельствах жизни, но она неправильно истолковала мою просьбу: – Нам ничего не надо.
– А мне надо.
И я подняла голову. Взглянув на невесток, я по выражению их лиц догадалась, что вид у меня, должно быть, довольно странный. Я увидела себя их глазами. И первая же удивилась своей реакции, вернее, отсутствию реакции, чисто физической несложности этого приступа дурноты.
Ирма принесла виски, и как раз в эту минуту мне почудились за окном знакомые звуки. Кровь снова заструилась по жилам. Дружественный гул двух моторчиков становился все громче; мне показалось, будто мопеды сейчас ворвутся прямо в залу; но шум стих, и я услышала два юных голоса, прозвучавших в терцию и крикнувших в окно: "Это мы!"
Я совсем отдышалась.
Когда мальчики показались в прихожей и встали, упершись плечами в свод арки, я протянула к ним руки.
– Вот и вы!.. Нет, нет! – Я махнула им, чтобы они не входили.– Я к вам потом приду... Какими судьбами вы так рано вернулись? Я думала, вы в бассейне...
– Нам захотелось искупаться с плотины.
– Почему? – радостно спросила я, и уже всем телом ощутила объятия ледяной воды, первую дрожь и блаженную расслабленность.
– Почему? Еще спрашиваешь! Мы ведь туда все втроем пойдем!
Я даже не старалась скрыть улыбки.
– Но вы же знаете, что с плотины купаться запрещается.
– Если старик увидит, что ты с нами, он пикнуть не посмеет.
– Не уверена! Ну ладно, только переоденьтесь.
Я хохотала от души. Но говорила я с ними издали. И даже не сделала вида, что собираюсь кого-то кому-то представлять. Мальчики, разочарованные, ушли. Я не извинилась перед своими гостьями. Не то чтобы я с умыслом вела себя так невежливо, но они, должно быть, решили, что нарочно. Главное, их сразило то, что предложение их не произвело на меня никакого впечатления, прошло мимо, не задев. Жанна доверительно нагнулась ко мне, не желая упускать последнего шанса:
– Этот блондин, да?
– Что?
– Я его сразу узнала,– произнесла она тоном матери, обращающейся к матери, ибо во время войны в Индокитае погиб ее сын, и мне было известно, что с тех пор она задрапировалась в тогу неутешного горя.– Словом, шатен?
– Да, тот, который посветлее и повыше. – Я не стала объяснять им, кто этот второй. Мне так не терпелось выпроводить своих невесток, что я сказала:
– Мне необходимо подумать.
– Что? Подумать? Ну да, конечно, конечно.
Подняв брови, они обменялись вопросительными взглядами. Было слишком очевидно, что обе подготовились к длительному, но результативному для них турниру, где одолеть меня можно только вдвоем; каждой отводилась своя роль, каждая подхватывала реплику союзницы на лету, но и ту и другую поддерживало высокое мнение о себе. Однако на помощь мне пришло мое полуобморочное состояние, так что я, сама того не желая, нашла наиболее надежный ход природа помогла мне найти,– и солидный арсенал убеждений, мелкого барышничества рухнул прямо к моим ногам.
Я сделала вид, что подымаюсь с кресла, надеясь, что они догадаются уйти.
– Ну что ж, пусть подумает, коли надо! – произнесла Анриетта тоном уступки, что было признанием отступления; однако с места она не тронулась.
– Верно,– подтвердила Жанна; она меньше говорила и поэтому была посвежей.– Надо только, чтобы вы хорошенько поняли...
– Я все прекрасно поняла. Но и вы тоже поймите, что застали меня врасплох. И в таких случаях следует хорошенько подумать, надеюсь, вы с этим согласны?
Я с нетерпением слушала собственные терпеливые разъяснения. А в висках стучало: пусть уходят, пусть убираются! Пусть покинут мой дом! Я поднялась. Мои гости вынуждены были последовать примеру хозяйки. Но в последнем порыве они запротестовали, обе о чем-то разом заговорили и вдруг замолчали. Я обернулась, проследив направление их взглядов. На том самом месте, под сводом арки, где несколько минут назад появились оба мальчика, они снова стояли, как в рамке; но рядом с Рено, уже успевшим надеть шорты, торчал Пейроль, все в том же костюме, в котором приехал из лицея.
– Он собирался влезть в окно, чтобы попасть в свою комнату,– пояснил Рено,– но там заперто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70