Друзья ему пообещали, что завтра вечером приедут на вокзал с ним проститься. Он ушел.
Мальчики, задумавшись, не двигались со своих мест. Полуголые, стоя с опущенными руками, все пятеро не отрывали взгляда от двери, за которой скрылся Нино. Бебе Десоль даже не проводил его до порога.
Манери громко вздохнул, чем вывел друзей из оцепенения. Слегка смущенные, они взглянули друг на друга. Реми отвернулся. Ему было трудно сдержать улыбку.
– Когда я был маленьким, – произнес Бебе Десоль, – родители отвозили меня каждый год на четыре месяца в Берри, где у них был небольшой замок.
– А я, – сказал Борис, – до сих пор вспоминаю огромные владения моей матери в Крыму.
– А меня, – вторил им Манери, – возили на Сену и Марну.
– Хватит! – воскликнул Бруно.– За работу!
А так как его подопечные вовсе не торопились исполнять его команду, он повторил:
– Ладно, работа закончена, перейдем к массажу. Начнем с вас, господин Борис… Господин Борис?
– Что?.. Ах! Да…– произнес Борис.
Он не спеша снял трусы и вытянулся на кушетке.
– Господин Аулу, – сказал Бруно, приступая к массажу среди всеобщей тишины, – наденьте боксерские перчатки: господин Бебе отработает с вами удар.
Пекер и Десоль заняли боксерскую стойку.
– А вы, господин Жожо, возьмите скакалку в руки. Господин Реми, садитесь за тренажер.
Проведя детство в Париже, Пекеру было не с чем сравнивать городскую жизнь, у него не было деревни его детства, о которой он бы мог вспоминать.
– Что меня больше всего поражает, – неожиданно произнес он, отражая удар, – это история с шелкопрядом.
– Эй вы там, – воскликнул Бруно, следивший сразу за всеми приятелями со своего возвышения, – с каких это пор в боксе стали разговаривать? Если вы будете продолжать, у вас появится возможность полюбоваться фонарем, который вам поставит господин Бебе! Господин Аулу, думайте лучше о своих руках. Это для вас важнее, чем вопрос о шелкопряде. Не считая того, что вам не мешало бы укрепить также мышцы ног. Господин Борис, перевернитесь. Да, с вами не соскучишься! Вы хотите потрясать воображение дам своей фигурой? Так вот, для этого, как и во всем другом, надо как следует потрудиться.
Вскоре мальчики забыли обо всем, кроме тренировки. Они боксировали, бегали, работали на тренажерах. И тон всему задавал Бруно, с силой шлепая по слегка разжиревшему телу Бориса.
XXI
Эме жестом подозвала Реми. Обогнув длинный стол, он подошел к ней.
– Я очень волнуюсь, – сказала она, – прошло уже больше получаса, как Аулу спустился в бар. Боюсь, как бы он там не напился! Во время ужина он уже опрокинул несколько рюмок водки, чтобы утереть нос Борису.
Реми кивнул. Он направился к лоджии, примыкавшей к залу, где они сидели за столом, – оттуда открывался вид на танцевальную площадку и бар. Реми разделял опасения Эме. Она давала ужин в честь отъезда Аулу в Голливуд и пригласила тридцать человек. Помимо ее приятелей здесь были люди из высшего общества: вице-адмирал, бывший министр, известный врач, писатели, знаменитый летчик и даже одна герцогиня. Они принадлежали к той части более или менее светской публики, которая считала особым шиком появляться среди людей, живших за рамками высшего общества, однако пользовавшихся известностью, что казалось им необходимым для поддержания своего престижа и популярности.
Реми облокотился на перила лоджии. Танцующие парочки освободили место для Бориса, окружив его кольцом. Он импровизировал кавказский танец, возбужденный звуками оркестра, раззадоренный вниманием публики и громкими возгласами Лулу. Наконец Борис остановился, раздались хлопки, однако музыка продолжала играть, и Пекер, охваченный желанием продолжить развлечение, бросился на опустевшую площадку. Он казался еще более пьяным, чем Борис. Возможно, Пекер и не столь много выпил, но переносил алкоголь гораздо хуже своего друга. Он упал. Раздались смех и аплодисменты.
Реми поспешил вниз, схватил его за руку и потащил на второй этаж. Русский поплелся за ними со словами, что так паясничать легче всего, а чтобы уметь плясать, надо учиться с самого детства.
Почти все приглашенные еще сидели в банкетном зале за столом. Появление растрепанного, запыхавшегося, заметно пьяного Пекера было встречено громкими возгласами. Его стали расспрашивать, что он делал внизу. С трудом выговаривая слова, он сказал, что умеет плясать не хуже Бориса, но внизу слишком скользкий паркет.
– А какой танец? – спросила Шомберг.
– Трепак, – ответил Борис.
– Борис! Спляши-ка для нас! – крикнула Кароль де Вилькомта: с самого начала вечера ей еще ни разу не представлялся случай продемонстрировать свои организаторские способности.
Снизу пригласили скрипача. Освободили место для танцора. Отодвинули стулья. Борис пошел в пляс. Ему устроили овацию. И усыпанный наградами вице-адмирал, и вдова известного писателя мадам Баро, и директор клиники доктор Дюруа не могли себе простить, что последними подошли поздравить Бориса с успехом. Ему еще раз налили. Пекер тоже выпил и заявил, что возьмет реванш.
– Начинай! – крикнул он музыканту.
Меме хотела было остановить Лулу. Но мадам Гоннель, которая, как Кароль, всегда старалась опередить всех, произнесла:
– Зачем ему мешать? Пусть делает что хочет!
Пекер пустился в пляс. Но, не успев сделать и двенадцати па, он пошатнулся и опрокинул с сервировочного столика тарелки, которые с грохотом разбились.
Можно было подумать, что этот звук воодушевил его. Перестав танцевать, он решил пожонглировать, и, схватив и подбросив десяток тарелок вверх, он разбил сразу две. Затем его увлекло другое занятие. Перебегая от одного приглашенного к другому, он стал разбивать тарелки об их головы. Адмирал, профессор, министр, известный своей отвагой летчик и даже немолодая герцогиня, вначале удивившись, заявили, что эта игра пришлась им особенно по вкусу.
Музыканта отослали. Из репродуктора под потолком раздались звуки зажигательной румбы, исполняемой внизу оркестром. Жесси Ровлинсон, которой со звуками музыки алкоголь ударил в голову, забралась на стол. Она задрала до пупа юбку и принялась исполнять танец живота. Но никто не обращал на нее внимания. Тогда она крикнула Пекеру:
– Лулу! Потанцуй со мной настоящую румбу!
Вскарабкавшись на скатерть напротив Жесси, он поднял руки и постарался попасть в ритм ее движений. Он топтал ногами цветы и посуду, подбрасывал носком ботинка бокалы. После нескольких тактов музыки он решил освободиться от своей партнерши, закатив ей затрещину тыльной стороной руки и сбросив ее со стола. Реми подхватил женщину. Эме подошла к ним.
– Меме, – сказал Реми, – все это добром не кончится. Он слишком пьян и не понимает, что делает.
– Я очень этого боюсь, – ответила Эме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Мальчики, задумавшись, не двигались со своих мест. Полуголые, стоя с опущенными руками, все пятеро не отрывали взгляда от двери, за которой скрылся Нино. Бебе Десоль даже не проводил его до порога.
Манери громко вздохнул, чем вывел друзей из оцепенения. Слегка смущенные, они взглянули друг на друга. Реми отвернулся. Ему было трудно сдержать улыбку.
– Когда я был маленьким, – произнес Бебе Десоль, – родители отвозили меня каждый год на четыре месяца в Берри, где у них был небольшой замок.
– А я, – сказал Борис, – до сих пор вспоминаю огромные владения моей матери в Крыму.
– А меня, – вторил им Манери, – возили на Сену и Марну.
– Хватит! – воскликнул Бруно.– За работу!
А так как его подопечные вовсе не торопились исполнять его команду, он повторил:
– Ладно, работа закончена, перейдем к массажу. Начнем с вас, господин Борис… Господин Борис?
– Что?.. Ах! Да…– произнес Борис.
Он не спеша снял трусы и вытянулся на кушетке.
– Господин Аулу, – сказал Бруно, приступая к массажу среди всеобщей тишины, – наденьте боксерские перчатки: господин Бебе отработает с вами удар.
Пекер и Десоль заняли боксерскую стойку.
– А вы, господин Жожо, возьмите скакалку в руки. Господин Реми, садитесь за тренажер.
Проведя детство в Париже, Пекеру было не с чем сравнивать городскую жизнь, у него не было деревни его детства, о которой он бы мог вспоминать.
– Что меня больше всего поражает, – неожиданно произнес он, отражая удар, – это история с шелкопрядом.
– Эй вы там, – воскликнул Бруно, следивший сразу за всеми приятелями со своего возвышения, – с каких это пор в боксе стали разговаривать? Если вы будете продолжать, у вас появится возможность полюбоваться фонарем, который вам поставит господин Бебе! Господин Аулу, думайте лучше о своих руках. Это для вас важнее, чем вопрос о шелкопряде. Не считая того, что вам не мешало бы укрепить также мышцы ног. Господин Борис, перевернитесь. Да, с вами не соскучишься! Вы хотите потрясать воображение дам своей фигурой? Так вот, для этого, как и во всем другом, надо как следует потрудиться.
Вскоре мальчики забыли обо всем, кроме тренировки. Они боксировали, бегали, работали на тренажерах. И тон всему задавал Бруно, с силой шлепая по слегка разжиревшему телу Бориса.
XXI
Эме жестом подозвала Реми. Обогнув длинный стол, он подошел к ней.
– Я очень волнуюсь, – сказала она, – прошло уже больше получаса, как Аулу спустился в бар. Боюсь, как бы он там не напился! Во время ужина он уже опрокинул несколько рюмок водки, чтобы утереть нос Борису.
Реми кивнул. Он направился к лоджии, примыкавшей к залу, где они сидели за столом, – оттуда открывался вид на танцевальную площадку и бар. Реми разделял опасения Эме. Она давала ужин в честь отъезда Аулу в Голливуд и пригласила тридцать человек. Помимо ее приятелей здесь были люди из высшего общества: вице-адмирал, бывший министр, известный врач, писатели, знаменитый летчик и даже одна герцогиня. Они принадлежали к той части более или менее светской публики, которая считала особым шиком появляться среди людей, живших за рамками высшего общества, однако пользовавшихся известностью, что казалось им необходимым для поддержания своего престижа и популярности.
Реми облокотился на перила лоджии. Танцующие парочки освободили место для Бориса, окружив его кольцом. Он импровизировал кавказский танец, возбужденный звуками оркестра, раззадоренный вниманием публики и громкими возгласами Лулу. Наконец Борис остановился, раздались хлопки, однако музыка продолжала играть, и Пекер, охваченный желанием продолжить развлечение, бросился на опустевшую площадку. Он казался еще более пьяным, чем Борис. Возможно, Пекер и не столь много выпил, но переносил алкоголь гораздо хуже своего друга. Он упал. Раздались смех и аплодисменты.
Реми поспешил вниз, схватил его за руку и потащил на второй этаж. Русский поплелся за ними со словами, что так паясничать легче всего, а чтобы уметь плясать, надо учиться с самого детства.
Почти все приглашенные еще сидели в банкетном зале за столом. Появление растрепанного, запыхавшегося, заметно пьяного Пекера было встречено громкими возгласами. Его стали расспрашивать, что он делал внизу. С трудом выговаривая слова, он сказал, что умеет плясать не хуже Бориса, но внизу слишком скользкий паркет.
– А какой танец? – спросила Шомберг.
– Трепак, – ответил Борис.
– Борис! Спляши-ка для нас! – крикнула Кароль де Вилькомта: с самого начала вечера ей еще ни разу не представлялся случай продемонстрировать свои организаторские способности.
Снизу пригласили скрипача. Освободили место для танцора. Отодвинули стулья. Борис пошел в пляс. Ему устроили овацию. И усыпанный наградами вице-адмирал, и вдова известного писателя мадам Баро, и директор клиники доктор Дюруа не могли себе простить, что последними подошли поздравить Бориса с успехом. Ему еще раз налили. Пекер тоже выпил и заявил, что возьмет реванш.
– Начинай! – крикнул он музыканту.
Меме хотела было остановить Лулу. Но мадам Гоннель, которая, как Кароль, всегда старалась опередить всех, произнесла:
– Зачем ему мешать? Пусть делает что хочет!
Пекер пустился в пляс. Но, не успев сделать и двенадцати па, он пошатнулся и опрокинул с сервировочного столика тарелки, которые с грохотом разбились.
Можно было подумать, что этот звук воодушевил его. Перестав танцевать, он решил пожонглировать, и, схватив и подбросив десяток тарелок вверх, он разбил сразу две. Затем его увлекло другое занятие. Перебегая от одного приглашенного к другому, он стал разбивать тарелки об их головы. Адмирал, профессор, министр, известный своей отвагой летчик и даже немолодая герцогиня, вначале удивившись, заявили, что эта игра пришлась им особенно по вкусу.
Музыканта отослали. Из репродуктора под потолком раздались звуки зажигательной румбы, исполняемой внизу оркестром. Жесси Ровлинсон, которой со звуками музыки алкоголь ударил в голову, забралась на стол. Она задрала до пупа юбку и принялась исполнять танец живота. Но никто не обращал на нее внимания. Тогда она крикнула Пекеру:
– Лулу! Потанцуй со мной настоящую румбу!
Вскарабкавшись на скатерть напротив Жесси, он поднял руки и постарался попасть в ритм ее движений. Он топтал ногами цветы и посуду, подбрасывал носком ботинка бокалы. После нескольких тактов музыки он решил освободиться от своей партнерши, закатив ей затрещину тыльной стороной руки и сбросив ее со стола. Реми подхватил женщину. Эме подошла к ним.
– Меме, – сказал Реми, – все это добром не кончится. Он слишком пьян и не понимает, что делает.
– Я очень этого боюсь, – ответила Эме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57