А в этих постройках расположить салоны массажа, акупунктуры, гидротерапии. Сейчас бум индустрии реабилитации после пластической хирургии…
– Чего? – перебиваю я. К своему стыду, надо отметить, что я практически ору на нее. Но меня просто до глубины души потрясло, что кто-то хочет превратить это сказочное место в спа.
– Индустрии реабилитации после пластической хирургии, – раздраженно повторяет Доминик. – Людям, недавно прошедшим процедуру липосакции или подтяжки лица, нужно место, где восстановиться после этого. Мирак в этом качестве будет просто великолепен.
Я не могу удержаться и смотрю в сторону Шери – мне надо знать, что она думает по этому поводу.
Но она делает вид, что читает, и только ближе подносит к лицу книгу, чтобы скрыть выражение лица.
И все же я вижу, как подрагивают у нее плечи, – она смеется.
– Нет, правда, – продолжает Доминик, отхлебнув из бутылки, – семейство де Вильер не видит бизнес-возможности своей собственности. Наняв профессионалов вместо местного сброда и предложив современный сервис – спутниковое телевидение, например, доступ в Интернет, – установив кондиционеры и домашний кинотеатр, они привлекут гораздо более состоятельную клиентуру и заработают столько, сколько в жизни не приносил жалкий винный бизнес отца Жан-Люка.
Прежде чем я успеваю озвучить свой ответ на эту чудовищную речь, мой желудок делает это за меня, издав протяжное урчание. Доминик не обращает на него внимания, а Агнесс тут же садится и что-то лопочет. Она спрашивает меня о чем-то, и я улавливаю слово go?ter, что означает «отведать».
– Она спрашивает, не принести ли тебе что-нибудь поесть, – скучающим голосом переводит Доминик.
– А… – говорю я.
Агнесс говорит что-то еще, а Доминик тем же скучающим голосом продолжает:
– Ей совсем не трудно. Она все равно собиралась пойти приготовить себе что-нибудь.
– Тогда да, спасибо, с удовольствием, – отвечаю я. Потом улыбаюсь Агнесс и добавляю: – Oui, merci. Est-ce que vous… Est-ce que vous…
– Что ты пытаешься у нее спросить? – спрашивает Доминик – довольно язвительно. Но, может, я опять преувеличиваю. Трудно поверить, что она хочет превратить это чудесное место в отель, куда отправляют подлечиться тех, кто сделал себе новый нос.
– Я хочу спросить, нет ли здесь диет-колы, – говорю я. Доминик корчит презрительную рожицу.
– Нет, конечно. А зачем пичкать себя всеми этими химикатами?
Потому что это вкусно, хочется ответить мне, но я говорю:
– А, ну ладно. Тогда… ничего.
Доминик что-то отрывисто говорит Агнесс, та кивает, вскакивает, сует ноги в резиновые сабо – гораздо более подходящую обувь для ходьбы по траве и гравиевым дорожкам, чем замшевые «Маноло» – подхватывает саронг и уносится в дом.
– Она такая милая, – говорю я.
– Она обязана делать все, что ты попросишь. Она же помощница, – отвечает Доминик.
Я смотрю в сторону Шери. – Э… ну, мы же тоже вроде как помощники, разве нет?
– Но от вас же не требуется, чтобы вы подавали еду и приносили что ни попросят. И не надо ей выкать.
– Извини, что не надо делать? – трясу я головой.
– Ты обращалась к ней на «вы». Только что, когда пыталась говорить по-французски. Это неподобающе. Она младше тебя и к тому же служанка. Тебе следует обращаться к ней на «ты». А то она зазнается сверх всякой меры. Хотя она уже и так страдает этим. Мне вообще кажется, что ей нельзя пользоваться бассейном, даже если у нее свободное время. Но Жан-Люк разрешил, и теперь от нее проходу нет.
Я сижу, раскрыв рот, не в силах поверить тому, что услышала. Шери же буквально накрылась книгой, чтобы не было видно, как она смеется.
Могла бы и не накрываться, Доминик все равно не видит ничего, кроме себя. Особенно когда занята своим туалетом, вот как сейчас. – Какая жара… – заявляет она.
И это действительно так. Я бы даже сказала – пекло. И вообще, пока Доминик не начала эту тему про выканье, я подумывала о том, чтобы окунуться в прозрачную голубую воду, так маняще поблескивающую прямо перед нами…
Но Доминик опережает меня. Она садится, развязывает топ своего купальника, вешает его на спинку шезлонга, потягивается и говорит:
– Ах, так-то лучше.
1848 год (справедливо названный годом революций) стал свидетелем многих крестьянских восстаний по всей Европе, падения монархии во Франции, а также «картофельного голода» в Европе. На все эти волнения мода откликнулась тем, что потребовала от женщин как можно больше закрыться. Капоры и длинные юбки до пят стали непременным атрибутом.
Это был век Джейн Эйр, которая, как мы помним, отказалась от щедрого предложения мистера Рочестера заменить ее гардероб и предпочла грубую шерсть шелковой органзе, которую он заказал для нее. Ах, если б рядом с ней могла оказаться Мелания Трамп – уж она-то раскрыла бы ей глаза на такое неподобающее отношение к моде.
История моды. Дипломная работа Элизабет Николс
14
Никогда не говорить о себе – это очень благородное лицемерие.
Фридрих Ницше (1844–1900), немецкий философ, классический ученый и критик
Ну, ладно. Положим, я знаю, что в Европе люди куда спокойнее относятся к своему телу и наготе, чем мы.
Правда, Доминик не европейка. Она канадка.
И все же довольно трудно сидеть и разговаривать с человеком, чьи голые сиськи… буквально лезут в глаза.
И от Шери никакой помощи. Она решительно не желает отрывать глаза от книги. Хотя, как я замечаю, она еще не разу не перевернула страницу.
Мне приходится вести себя как ни в чем не бывало. Нельзя сказать, что я никогда не видела женщин с оголенной грудью. У нас в общежитии был общий душ.
Но все равно. Тех девушек я хотя бы знала!
И потом, у Доминик грудь – как бы это сказать – торчит еще более вызывающе, чем даже у Брианы Дунлеви.
А ведь Бриана одно время работала в коктейль-баре «Голые активы».
– А Люку ты говорила о своих идеях по усовершенствованию Мирака? – небрежно спрашиваю я.
А мне страсть как хочется знать, что он думает по поводу планов Доминик.
– Конечно, – Доминик откидывает светлую прядь со лба. – И его отцу тоже. Но старика интересует только одно – его вино. Так что пока он не умрет… – Доминик многозначительно дергает плечиком.
– Люк ждет, пока его отец умрет, чтобы превратить это местечко в «Хайят Редженси»? – спрашиваю я хриплым от потрясения голосом. Неужели Люк способен на такое?!
– В «Хайят»? – возмущается Доминик. – Я же сказала тебе, это будет пятизвездочный отель-люкс, а не часть дешевой американской гостиничной сети. Жан-Люк вообще-то без особого восторга относится к моим планам. Пока. Во-первых, ему придется переехать во Францию, чтобы воплотить их, а он не хочет бросать работу в «Лазард Фрер». Хотя я ему объясняла, что нет ничего проще перевестись в парижский филиал. Тогда мы могли бы…
– Мы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– Чего? – перебиваю я. К своему стыду, надо отметить, что я практически ору на нее. Но меня просто до глубины души потрясло, что кто-то хочет превратить это сказочное место в спа.
– Индустрии реабилитации после пластической хирургии, – раздраженно повторяет Доминик. – Людям, недавно прошедшим процедуру липосакции или подтяжки лица, нужно место, где восстановиться после этого. Мирак в этом качестве будет просто великолепен.
Я не могу удержаться и смотрю в сторону Шери – мне надо знать, что она думает по этому поводу.
Но она делает вид, что читает, и только ближе подносит к лицу книгу, чтобы скрыть выражение лица.
И все же я вижу, как подрагивают у нее плечи, – она смеется.
– Нет, правда, – продолжает Доминик, отхлебнув из бутылки, – семейство де Вильер не видит бизнес-возможности своей собственности. Наняв профессионалов вместо местного сброда и предложив современный сервис – спутниковое телевидение, например, доступ в Интернет, – установив кондиционеры и домашний кинотеатр, они привлекут гораздо более состоятельную клиентуру и заработают столько, сколько в жизни не приносил жалкий винный бизнес отца Жан-Люка.
Прежде чем я успеваю озвучить свой ответ на эту чудовищную речь, мой желудок делает это за меня, издав протяжное урчание. Доминик не обращает на него внимания, а Агнесс тут же садится и что-то лопочет. Она спрашивает меня о чем-то, и я улавливаю слово go?ter, что означает «отведать».
– Она спрашивает, не принести ли тебе что-нибудь поесть, – скучающим голосом переводит Доминик.
– А… – говорю я.
Агнесс говорит что-то еще, а Доминик тем же скучающим голосом продолжает:
– Ей совсем не трудно. Она все равно собиралась пойти приготовить себе что-нибудь.
– Тогда да, спасибо, с удовольствием, – отвечаю я. Потом улыбаюсь Агнесс и добавляю: – Oui, merci. Est-ce que vous… Est-ce que vous…
– Что ты пытаешься у нее спросить? – спрашивает Доминик – довольно язвительно. Но, может, я опять преувеличиваю. Трудно поверить, что она хочет превратить это чудесное место в отель, куда отправляют подлечиться тех, кто сделал себе новый нос.
– Я хочу спросить, нет ли здесь диет-колы, – говорю я. Доминик корчит презрительную рожицу.
– Нет, конечно. А зачем пичкать себя всеми этими химикатами?
Потому что это вкусно, хочется ответить мне, но я говорю:
– А, ну ладно. Тогда… ничего.
Доминик что-то отрывисто говорит Агнесс, та кивает, вскакивает, сует ноги в резиновые сабо – гораздо более подходящую обувь для ходьбы по траве и гравиевым дорожкам, чем замшевые «Маноло» – подхватывает саронг и уносится в дом.
– Она такая милая, – говорю я.
– Она обязана делать все, что ты попросишь. Она же помощница, – отвечает Доминик.
Я смотрю в сторону Шери. – Э… ну, мы же тоже вроде как помощники, разве нет?
– Но от вас же не требуется, чтобы вы подавали еду и приносили что ни попросят. И не надо ей выкать.
– Извини, что не надо делать? – трясу я головой.
– Ты обращалась к ней на «вы». Только что, когда пыталась говорить по-французски. Это неподобающе. Она младше тебя и к тому же служанка. Тебе следует обращаться к ней на «ты». А то она зазнается сверх всякой меры. Хотя она уже и так страдает этим. Мне вообще кажется, что ей нельзя пользоваться бассейном, даже если у нее свободное время. Но Жан-Люк разрешил, и теперь от нее проходу нет.
Я сижу, раскрыв рот, не в силах поверить тому, что услышала. Шери же буквально накрылась книгой, чтобы не было видно, как она смеется.
Могла бы и не накрываться, Доминик все равно не видит ничего, кроме себя. Особенно когда занята своим туалетом, вот как сейчас. – Какая жара… – заявляет она.
И это действительно так. Я бы даже сказала – пекло. И вообще, пока Доминик не начала эту тему про выканье, я подумывала о том, чтобы окунуться в прозрачную голубую воду, так маняще поблескивающую прямо перед нами…
Но Доминик опережает меня. Она садится, развязывает топ своего купальника, вешает его на спинку шезлонга, потягивается и говорит:
– Ах, так-то лучше.
1848 год (справедливо названный годом революций) стал свидетелем многих крестьянских восстаний по всей Европе, падения монархии во Франции, а также «картофельного голода» в Европе. На все эти волнения мода откликнулась тем, что потребовала от женщин как можно больше закрыться. Капоры и длинные юбки до пят стали непременным атрибутом.
Это был век Джейн Эйр, которая, как мы помним, отказалась от щедрого предложения мистера Рочестера заменить ее гардероб и предпочла грубую шерсть шелковой органзе, которую он заказал для нее. Ах, если б рядом с ней могла оказаться Мелания Трамп – уж она-то раскрыла бы ей глаза на такое неподобающее отношение к моде.
История моды. Дипломная работа Элизабет Николс
14
Никогда не говорить о себе – это очень благородное лицемерие.
Фридрих Ницше (1844–1900), немецкий философ, классический ученый и критик
Ну, ладно. Положим, я знаю, что в Европе люди куда спокойнее относятся к своему телу и наготе, чем мы.
Правда, Доминик не европейка. Она канадка.
И все же довольно трудно сидеть и разговаривать с человеком, чьи голые сиськи… буквально лезут в глаза.
И от Шери никакой помощи. Она решительно не желает отрывать глаза от книги. Хотя, как я замечаю, она еще не разу не перевернула страницу.
Мне приходится вести себя как ни в чем не бывало. Нельзя сказать, что я никогда не видела женщин с оголенной грудью. У нас в общежитии был общий душ.
Но все равно. Тех девушек я хотя бы знала!
И потом, у Доминик грудь – как бы это сказать – торчит еще более вызывающе, чем даже у Брианы Дунлеви.
А ведь Бриана одно время работала в коктейль-баре «Голые активы».
– А Люку ты говорила о своих идеях по усовершенствованию Мирака? – небрежно спрашиваю я.
А мне страсть как хочется знать, что он думает по поводу планов Доминик.
– Конечно, – Доминик откидывает светлую прядь со лба. – И его отцу тоже. Но старика интересует только одно – его вино. Так что пока он не умрет… – Доминик многозначительно дергает плечиком.
– Люк ждет, пока его отец умрет, чтобы превратить это местечко в «Хайят Редженси»? – спрашиваю я хриплым от потрясения голосом. Неужели Люк способен на такое?!
– В «Хайят»? – возмущается Доминик. – Я же сказала тебе, это будет пятизвездочный отель-люкс, а не часть дешевой американской гостиничной сети. Жан-Люк вообще-то без особого восторга относится к моим планам. Пока. Во-первых, ему придется переехать во Францию, чтобы воплотить их, а он не хочет бросать работу в «Лазард Фрер». Хотя я ему объясняла, что нет ничего проще перевестись в парижский филиал. Тогда мы могли бы…
– Мы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63