Дамы и господа! Не хочется бередить, но когда мужчина после пятидесяти внезапно заглохнет в постели – это горе, поверьте, не одного человека. Причем, согласитесь, конфуз. Вчера еще вытворял чудеса, а тут фальстарт за фальстартом!
Кое-кто из настоящих мужчин к утру вешался. Если вы человек предусмотрительный, не разумно ли завязать с этим делом заблаговременно? Нет, не в пять лет, а, скажем, в тридцать! Лишите ли вы при этом себя удовольствия? Безусловно. Но зато не грозит боль утраты. Взвесьте все за и против! Что хуже: известись, потеряв, или не тужить, не имея?!
Морщинки! О, эти первые ласточки старости, прочертят лицо, никакой крем и массаж их не скроет. Особенно переживают дамы. Было наливное яблочко, стало печеное. Морщитесь загодя. Щурьтесь, кривитесь, жмурьтесь на все подряд. Благо жизнь наша для этого только и создана.
Короче, кто мудр с ранних лет, живет не сегодняшним днем, а в упор смотрит в будущее, тот старости не боится. Потирая ручки, он ее ждет. Гарантирую, в пятьдесят у вас будут те же болезни, как у тех, кто ни в чем себе не отказывал.
Но зато у них все неприятности впереди, а у вас они сзади. Окружающие будут думать, что вам где-то под семьдесят, а вам всего сорок пять! Ловко вы их обманули! Поверьте: жизнь пройдет безболезненно, вы даже ее не почувствуете!
Фонограмма
– Простите, кого хороните?
– И не говорите! Сергея Дубинина! Художник. Сорок пять лет и вдруг ни с того, ни с сего – бац! Такое горе!
– Примите соболезнования. Простите, я могу обратиться с просьбой?
– Сейчас? Тут?
– Вы не поняли. Плачьте, убивайтесь, ни в чем себе не отказывайте! Нам бы подснять несколько крупных планов и звук.
– Не понял…
– Я корреспондент телевидения. Вот удостоверение. Левее от нас… Не оборачивайтесь. Хоронят Кувалдышева из мэрии, ну вы знаете…
– А при чем тут мы?
– Вечером по ЦТ репортаж с похорон. Человек столько сделал для города, но много официальных лиц, поэтому ни воплей, ни слез. Сухо, не по-людски.
– Так чем могу помочь?
– Надо показать, что для города это большая потеря, понимаете? А когда зрители видят – у гроба убиваются, всем ясно – хороший человек. Если нет – член Политбюро. Поэтому я бы хотел в похороны Кувалдышева вставить несколько крупных планов ваших похорон, вон у вас что творится! Конец света!
– Не понял. Плачем мы, а в гробу тот. Кто из них умер?
– Оба! Но телезрители увидят, как люди переживают потерю Кувалдышева.
– То есть, в гробу наш Сережа, а мы рыдаем, потому что умер Кувалдышев?
– Да нет, вы своим потом объясните. На экране будет несколько кадров, где вы не можете пережить потерю Кувалдышева. А на самом деле вы плачете как будто над своим горем.
– Что значит, «как будто»?
– Оговорился. Я же не прошу вас отойти от своего гроба, подойти к соседнему!
Просто несколько крупных планов. Слушайте, это, наверно, вдова. Третий раз в обморок лицом в грязь. Великолепно! Такой кадр пропадает!
– Слушайте, вы в своем уме! Мы что, плакальщики, рыдать на чужих похоронах?!
Все знают, что мы хороним Сережу, и вдруг вечером по телевизору вдова увидит, что, оказывается, она хоронила не мужа, а Кувалдышева!
– Согласитесь, лучше рыдать на похоронах чужого мужа, чем своего.
– Но умер-то ее муж!
– И слава Богу! Я прошу только об одном – дайте подснять крупно ваше горе! Вы же не прикидываетесь?
– Нет.
– Все честно: вы плачете, вас снимают.
– Но вы хотите, чтобы мы рыдали над Кувалдышевым!
– Мне на него вообще плевать! Но меня просили показать, какое горе!
– Ну так и снимайте их горе.
– Разве это горе? Лица официальные, как на собрании. Вы бы хотели, чтобы над вашим гробом стояли с такими физиономиями?
– Я не умер!
– Конечно. Когда видишь такие постные рожи, умирать не хочется! Так мы договорились?
– Отстаньте! Задурили голову. На душе было так тяжело, теперь черте что!
Никаких крупных планов! Кувалдышев там, мы тут. У каждого своя компания!
– Вон у вас женщина ревет белугой! Какой звук! Кто она?
– Мать покойного!
– Ах как она… Ладно, иду вам навстречу. Запишем только звук. Лица их, звук ваш. По звуку никто не узнает, кто над кем рыдал. Давайте прикреплю микрофон.
Бегите, а то у ваших слезы кончатся!
– Какой вы… Ничего святого!
– Работа такая. -…А когда репортаж?
– Сегодня где-то в 22.45 по второй программе.
– Выходит, все увидят, как хоронят его, а звук на самом деле наш.
– Опять! Никто не узнает!
– Обидно. Все-таки звук – это память. На поминках поставили бы кассету и будто Сережа с нами.
– Ради Бога! Кассету я дам!
– А как докажешь, что плакали именно мы? Я не могу сейчас подойти к родным и сказать: плачьте за двоих, нас записывают для чужих похорон!
– Да, это бестактно.
– Слушайте, у вас в конце титры будут: ну там оператор, режиссер, редактор, звукорежиссер…
– Конечно.
– Чтобы все было честно, дайте в конце наши фамилии, сейчас запишу. Только не вздумайте писать: плакали такие-то… Просто напишите: съемочная группа благодарит таких-то. А я своим объясню, что это мы и есть.
– Как скажете.
– Вот список.
– Учтите, дубля не будет. Сами понимаете, второй раз хоронить никто никого не будет. Поэтому убивайтесь с полной отдачей, как будто видите его в последний раз.
– Не беспокойтесь! Такого горя вы еще не видели! Серегу так любили, второй раз хоронить не придется.
Старость
– Люсенька, мы вчера вместе в такси ехали после презентации, я к вам не приставал?
– Да вы что, Сергей Палыч, как можно!
– Анекдоты пошлые не рассказывал?
– Ничего подобного! Только о литературе говорили.
– И при этом не хватал вас за разные места ваши?
– Да за кого вы меня принимаете?!
– И не предлагал выйти на травку, поиграть в табун лошадей, при этом не ржал по-лошадиному разве?
– Сергей Палыч, да вы ничего не помните, наверное, были пьяны.
– Был пьян и не приставал?
– Ничем!
– Раньше за мной такого не замечалось! Значит, состарился…
Привязанности
Звери живут стаями, люди семьями. Кто завел себе жену, деток, кто рыбок, собачек. А все от страха. «Стану помирать, кто стакан воды подаст?» Рыбка, что ли? Но привыкают. Привязывается живое к живому незримыми нитями.
Нет, кто спорит, бессловесная тварь лучше твари словесной. Никогда поперек не скажет. Ее и ногой пнуть можно в сердцах.
А когда настроение хорошее, после еды, за ухом почесал – и кошке приятно, и руки вытер.
Отчего живность, повизгивая, на шею бросается? Жрать хочет. Вот основа привязанности: все хотят жрать. Кто дал пожрать, тот и любимый. И у людей тоже.
Малыш всосал любовь к родителям с молоком матери. Всосал молоко и с ним любовь.
Любовь – чувство благодарности за кормежку. Говорят, по Фрейду все через секс, а я говорю: все по Павлову через жратву. А после привязанность. После еды. Но привязанность – палка о двух концах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36