Она помнила этот почерк; помнила этого человека. В его имени и фамилии она ощущала противоречивость его натуры, неуверенной и склонной к внешним эффектам. Тут она подумала о письмах, что он ей присылал из Парижа, — полных безудержных изъявлений любви и мальчишеского оптимизма, — и ей стало очень грустно. Она ведь любила Льюиса, подумалось ей, хотя он не был в состоянии это понять; правда, любила она его не так, как следовало бы, а как мать может любить своего ребенка. Такую любовь он никогда не был способен принять.
Любовь-защита. Она тихо стояла, глядя на озеро. Несколько парочек и подростки катались в лодках на солнышке. Вокруг, на газонах у маленькой эстрады, люди сидели в шезлонгах — читали, дремали или просто нежились, запрокинув лица к солнцу. Эдуард прав, внезапно решила она; прав — только от этого не легче.
Она повернулась спиной к озеру и эстраде и быстрым шагом направилась к северной границе парка. И сразу же ее вновь охватило безудержное счастье. В такой день она не могла быть несчастной; никоим образом; это было физически невозможно.
Свадьба должна была состояться в замке на Луаре, точнее, в сельском городке километрах в десяти от имения. Разумеется, гражданская свадьба; у нее, как у женщины разведенной, другого выбора не было. Простое и скромное бракосочетание, как они оба хотели. Без шумихи. Без гостей. Несколько самых близких людей — и все. Конечно, будет Кристиан — сегодня Эдуард собирался его пригласить — и Энн Нил; Мадлен — она и сама вскоре выходит замуж; Касси, обзаведшаяся по этому случаю новым нарядом, которым непомерно гордилась; и Кэт, даже не подозревавшая обо всех сложностях, с какими сопряжена свадьба матери; Кэт, которая, казалось, забыла, что когда-то знала человека по имени Льюис Синклер; Кэт, семилетняя девочка, обожающая Эдуарда, — для нее эта свадьба была самым радостным, самым волнующим и самым естественным событием на свете.
Элен улыбнулась про себя и прибавила шагу. Все так же на север, к тенистым улицам и тихим переулкам Сент-Джонс-Вуд. Мимо пышных и довольно вульгарных домов на Авеню-роуд, неизменно напоминавших ей про Голливуд, в переплетение закоулочков и зеленых садов. Цвела сирень; громадные тяжелые гроздья нежно-белых соцветий свешивались над тротуаром; она остановилась вдохнуть их аромат.
Теперь она любит Лондон, подумала она с неожиданной страстью. Любит так, как Париж и деревеньки Луары, потому что все эти места связаны у нее с Эдуардом и с их взаимной любовью. Они часто приезжали в Лондон, и сейчас, когда она гуляла по городу, многое пробуждало воспоминания. Вот здесь они проезжали; тут как-то обнаружили миленький ресторанчик; там однажды были на приеме, а потом, уже поздно вечером, шли, взявшись за руки, по безлюдным улицам, никуда, собственно, не направляясь, просто шли и разговаривали. И все эти места — в Париже, когда она любовалась Иль-де-ла-Сите с противоположного берега Сены; в департаменте Луара на местном рынке, где они иногда бывали, возможно, потому, что оба любили рынки; здесь, у подножия Примроуз-Хилл, где они как-то гуляли ночью и остановились на вершине холма обозреть Лондон; и даже многолюдные места — площадь Пиккадилли, Бейсуотер-роуд, один уголок в Найтсбридже — были одушевлены для нее присутствием Эдуарда. Все это принадлежало им, а то, что другие мужчины и женщины, другие влюбленные проходили и называли — или еще когда-нибудь пройдут и назовут — эти уголки своими, лишь увеличивало силу их чувства.
Она тихо постояла у куста сирени. На миг их любовь показалась ей чем-то безмерным, великим и таким могучим, что заставила умолкнуть огромный город. А в следующую секунду — чем-то маленьким, но исполненным жизни, частицей бесконечного круговращения бытия. Влюбленные — и город. Она еще раз прибавила шагу и ощутила, как на нее снизошли великие безмятежность и удовлетворение. Теперь, чувствовала она, они с Эдуардом стали частью лондонского прошлого, причастились гению этого города.
…Мастерская Энн Нил располагалась ныне в саду увитого плющом белого дома с остроконечной крышей, где, по преданию, Эдуард VII как-то принимал Лили Лэнгтри. Внутри мастерская очень напоминала ее старую студию в Челси, от которой она немедленно отказалась, как только поветрия моды начали превращать Челси в фешенебельный район.
— На месте зеленной лавки открыли магазин одежды, — сердито жаловалась она. — И нет чтоб назвать его просто «Одежда» или, на худой конец, «Готовое платье», — нет, обозвали бутик. По всей Кингз-роуд теперь не купишь вилка цветной капусты. Съезжаю.
Она съехала — со всей обстановкой. В гостиной ее нового дома лежали все те же выцветшие плетеные турецкие коврики, стояла все та же пара толстых, обитых бархатом кресел, на каминной полке красовались все те же гладкие камушки и ваза с птичьими перьями. В новой мастерской порядка было не больше, чем в старой.
Сегодня Элен вошла в мастерскую с замиранием сердца, ибо Энн писала портрет Кэт — подарок Эдуарду к свадьбе. Сюрприз! И сейчас ей предстояло впервые его увидеть. Когда она вошла, Кэт как раз кончила позировать, и Энн, судя по всему, осталась довольна: у нее был очень сердитый вид, что, как и в случае с Касси, обычно являлось добрым знаком. Кэт сидела, балансируя на краешке стола, и ела апельсин с очаровательным безразличием к тому, что пачкает все вокруг. Сок стекал по ее загорелой ручонке, она слизала его и наградила Элен липким поцелуем.
— Все равно что писать угря, — пожаловалась Энн своим самым занудливым голосом. — Я ее подкупала. Я ее стращала. Все без толку. Она не способна высидеть больше пяти секунд. Никогда и ни за что не возьмусь за портрет ребенка ее возраста…
Кэт скроила воинственную мину; Энн, заметив это, с трудом подавила улыбку и обратилась к Элен:
— Тем не менее. Сейчас, думаю, можешь посмотреть.
Она подвела Элен к мольберту, скрестила на груди руки и хмуро уставилась на картину. Но Элен не обманули ни ее тон, ни недовольное выражение лица. Замерев, она смотрела на полотно.
Кэт была изображена почти в том же виде, как ее застала Элен, — присевшей на краешек стола, словно ей, как всегда, не терпится сорваться и убежать. За спиной у нее в высоком окне мастерской зеленел дикий запущенный сад Энн. Сад походил на Кэт: цветущий, щедрый, непослушный и столь же прекрасный. Перед ней была ее дочь — пока что малышка, но уже с инстинктивной грацией жеста, чуть настороженным, живым, готовым расплыться в улыбке лицом — выражением, очень ей свойственным и одновременно (теперь Элен это увидела) до странности взрослым.
Она долго глядела на картину, тронутая до глубины души. Повернулась к Энн и крепко ее обняла:
— Ой, Энн, какая красота! Ты показала мне мою дочь — и показала женщину, какой она станет…
Энн позволила себе улыбнуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Любовь-защита. Она тихо стояла, глядя на озеро. Несколько парочек и подростки катались в лодках на солнышке. Вокруг, на газонах у маленькой эстрады, люди сидели в шезлонгах — читали, дремали или просто нежились, запрокинув лица к солнцу. Эдуард прав, внезапно решила она; прав — только от этого не легче.
Она повернулась спиной к озеру и эстраде и быстрым шагом направилась к северной границе парка. И сразу же ее вновь охватило безудержное счастье. В такой день она не могла быть несчастной; никоим образом; это было физически невозможно.
Свадьба должна была состояться в замке на Луаре, точнее, в сельском городке километрах в десяти от имения. Разумеется, гражданская свадьба; у нее, как у женщины разведенной, другого выбора не было. Простое и скромное бракосочетание, как они оба хотели. Без шумихи. Без гостей. Несколько самых близких людей — и все. Конечно, будет Кристиан — сегодня Эдуард собирался его пригласить — и Энн Нил; Мадлен — она и сама вскоре выходит замуж; Касси, обзаведшаяся по этому случаю новым нарядом, которым непомерно гордилась; и Кэт, даже не подозревавшая обо всех сложностях, с какими сопряжена свадьба матери; Кэт, которая, казалось, забыла, что когда-то знала человека по имени Льюис Синклер; Кэт, семилетняя девочка, обожающая Эдуарда, — для нее эта свадьба была самым радостным, самым волнующим и самым естественным событием на свете.
Элен улыбнулась про себя и прибавила шагу. Все так же на север, к тенистым улицам и тихим переулкам Сент-Джонс-Вуд. Мимо пышных и довольно вульгарных домов на Авеню-роуд, неизменно напоминавших ей про Голливуд, в переплетение закоулочков и зеленых садов. Цвела сирень; громадные тяжелые гроздья нежно-белых соцветий свешивались над тротуаром; она остановилась вдохнуть их аромат.
Теперь она любит Лондон, подумала она с неожиданной страстью. Любит так, как Париж и деревеньки Луары, потому что все эти места связаны у нее с Эдуардом и с их взаимной любовью. Они часто приезжали в Лондон, и сейчас, когда она гуляла по городу, многое пробуждало воспоминания. Вот здесь они проезжали; тут как-то обнаружили миленький ресторанчик; там однажды были на приеме, а потом, уже поздно вечером, шли, взявшись за руки, по безлюдным улицам, никуда, собственно, не направляясь, просто шли и разговаривали. И все эти места — в Париже, когда она любовалась Иль-де-ла-Сите с противоположного берега Сены; в департаменте Луара на местном рынке, где они иногда бывали, возможно, потому, что оба любили рынки; здесь, у подножия Примроуз-Хилл, где они как-то гуляли ночью и остановились на вершине холма обозреть Лондон; и даже многолюдные места — площадь Пиккадилли, Бейсуотер-роуд, один уголок в Найтсбридже — были одушевлены для нее присутствием Эдуарда. Все это принадлежало им, а то, что другие мужчины и женщины, другие влюбленные проходили и называли — или еще когда-нибудь пройдут и назовут — эти уголки своими, лишь увеличивало силу их чувства.
Она тихо постояла у куста сирени. На миг их любовь показалась ей чем-то безмерным, великим и таким могучим, что заставила умолкнуть огромный город. А в следующую секунду — чем-то маленьким, но исполненным жизни, частицей бесконечного круговращения бытия. Влюбленные — и город. Она еще раз прибавила шагу и ощутила, как на нее снизошли великие безмятежность и удовлетворение. Теперь, чувствовала она, они с Эдуардом стали частью лондонского прошлого, причастились гению этого города.
…Мастерская Энн Нил располагалась ныне в саду увитого плющом белого дома с остроконечной крышей, где, по преданию, Эдуард VII как-то принимал Лили Лэнгтри. Внутри мастерская очень напоминала ее старую студию в Челси, от которой она немедленно отказалась, как только поветрия моды начали превращать Челси в фешенебельный район.
— На месте зеленной лавки открыли магазин одежды, — сердито жаловалась она. — И нет чтоб назвать его просто «Одежда» или, на худой конец, «Готовое платье», — нет, обозвали бутик. По всей Кингз-роуд теперь не купишь вилка цветной капусты. Съезжаю.
Она съехала — со всей обстановкой. В гостиной ее нового дома лежали все те же выцветшие плетеные турецкие коврики, стояла все та же пара толстых, обитых бархатом кресел, на каминной полке красовались все те же гладкие камушки и ваза с птичьими перьями. В новой мастерской порядка было не больше, чем в старой.
Сегодня Элен вошла в мастерскую с замиранием сердца, ибо Энн писала портрет Кэт — подарок Эдуарду к свадьбе. Сюрприз! И сейчас ей предстояло впервые его увидеть. Когда она вошла, Кэт как раз кончила позировать, и Энн, судя по всему, осталась довольна: у нее был очень сердитый вид, что, как и в случае с Касси, обычно являлось добрым знаком. Кэт сидела, балансируя на краешке стола, и ела апельсин с очаровательным безразличием к тому, что пачкает все вокруг. Сок стекал по ее загорелой ручонке, она слизала его и наградила Элен липким поцелуем.
— Все равно что писать угря, — пожаловалась Энн своим самым занудливым голосом. — Я ее подкупала. Я ее стращала. Все без толку. Она не способна высидеть больше пяти секунд. Никогда и ни за что не возьмусь за портрет ребенка ее возраста…
Кэт скроила воинственную мину; Энн, заметив это, с трудом подавила улыбку и обратилась к Элен:
— Тем не менее. Сейчас, думаю, можешь посмотреть.
Она подвела Элен к мольберту, скрестила на груди руки и хмуро уставилась на картину. Но Элен не обманули ни ее тон, ни недовольное выражение лица. Замерев, она смотрела на полотно.
Кэт была изображена почти в том же виде, как ее застала Элен, — присевшей на краешек стола, словно ей, как всегда, не терпится сорваться и убежать. За спиной у нее в высоком окне мастерской зеленел дикий запущенный сад Энн. Сад походил на Кэт: цветущий, щедрый, непослушный и столь же прекрасный. Перед ней была ее дочь — пока что малышка, но уже с инстинктивной грацией жеста, чуть настороженным, живым, готовым расплыться в улыбке лицом — выражением, очень ей свойственным и одновременно (теперь Элен это увидела) до странности взрослым.
Она долго глядела на картину, тронутая до глубины души. Повернулась к Энн и крепко ее обняла:
— Ой, Энн, какая красота! Ты показала мне мою дочь — и показала женщину, какой она станет…
Энн позволила себе улыбнуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80