Две бабушки, Ребекка и Райаннон – обе умерли на следующий год с промежутком в месяц – составили потрясающую пару. Ребекка в десятилетнем возрасте подметала улицы Вены, нахлобучив отцовскую ермолку. При этом она всю жизнь оставалась ангелом света. А Райаннон, с рождения не знавшая нужды, была упрямой, злорадной и прижимистой. Несла на себе печать валлийской деревни и говорила с валлийским акцентом. Если кто думал, что «Schadenfreude» – это немецкое слово, тот изменил бы свое мнение, проведя пять минут с Райаннон. Она была совершенно беззастенчива. Даже меня могла вогнать в краску. За всю долгую жизнь у нее был только один постоянный повод для недовольства. Да, все ее дети выросли и добились успеха. Но рожала она пятнадцать раз.
В тот день, сидя у бассейна, она мне сказала:
– Я – что крольчиха. Приносила помет за пометом.
Тогда я спросила:
– Разве у валлийцев так принято? Я-то думала, только ирландцы заводят кучу детишек.
– Не то чтоб принято. Это все он, Билли. От него спасу не было. Мне хватило бы двоих. А он угомону не знал.
– Угомону не знал?
– Ни днем ни ночью не слезал: ну, давай еще разок. Бывало, твержу ему: уймись, Билли, сколько ж можно? Я и так затырканная – одна сплошная тырка.
– Кто-кто?
Она именно так и говорила: «сплошная тырка». В смысле «сплошная дырка».
Иногда мне кажется, что дело о самоубийстве Дженнифер можно описать теми же словами.
Сплошная дырка.
Изменение данных
Сегодня встречаюсь с Трейдером.
Заранее раскопала протокол допроса, который я ему устроила в тесном кабинете полицейского управления. Мои усилия были напрасными. Но собственное упорство до сих пор впечатляет. Перечитываю:
У меня есть свидетельские показания, что вы появились из подъезда в семь тридцать пять. В ярости. «Сердитый». Взвинченный. Припоминаете себя, Трейдер?
Да. Время указано правильно. Настроение – тоже.
Тогда я не придала этому значения. Сегодня надо будет уточнить. В ярости от чего?
Перед уходом полчаса вожусь с маскировочным карандашом. С пудрой и помадой. И со щипчиками, Господи прости. С вечера вымыла голову, спать легла рано. Думаю, женщине не вредно иногда проделывать такие манипуляции – для себя, чтобы не тушеваться рядом с мужчиной. Но, может быть, истинная причина заключается в том, что я запала на Трейдера. Ну и что? Это ничего не значит. Скажем так: если потребуется его утешить, я это сделаю. Тоуб провожает меня подозрительным взглядом. Вообще-то, он не скандальный мужик. Беззлобный великан. Совсем не такой, как Денисс, Шон, Джон, Дювейн.
Давным-давно я поняла, что стоящие парни – не для меня.
Сама-то я – не последнего десятка, а прибивается ко мне черт знает кто. Прибиваются никчемные.
Стоящие парни – не для меня.
Ко мне прибиваются никчемные.
* * *
Вечер оказался долгим и складывался неровно.
Трейдер въехал обратно в квартиру. Место смерти уничтожено: полным ходом идет ремонт. Стул в спальне – тот самый? – укутан белой простыней. В углу стремянка. Трейдер говорит, что пока спит не здесь, а на диване в гостиной. На сон грядущий смотрит телевизор.
– Ага, телевизор. Наконец-то приобщились к внешнему миру, – говорю я. Простые слова даются мне с трудом. – Как вам здесь живется?
– Лучше жить здесь, чем не жить здесь.
Еще раз: в общем и целом Дженнифер Рокуэлл не согласилась бы с таким мнением.
Я стояла посреди кухни, пока он наливал мне содовую. Резал лимон, колол лед. У Трейдера всегда были замедленные движения. А в этот вечер на его лицо вдобавок легла тень задумчивости. Если не знать, что он математик и еще Бог весть кто, можно было подумать, что это никудышный актер в дневном спектакле. Выведен на сцену, чтобы олицетворять грусть. Но время от времени в его карих глазах вспыхивал блеск мысли. Я пыталась вспомнить, была ли ему и прежде свойственна меланхолия. Или эта тень омрачила его лицо месяц назад, четвертого марта? В день рождения скорби. На протяжении всей нашей встречи Трейдер много пил. Виски «Джек Дэниелс». Со льдом.
Подняв стакан, он поворачивался ко мне и говорил:
– Ну, Майк?
И ни разу не спросил: «Как продвигается расследование? Что удалось выяснить?» Мне очень хотелось знать, что ему известно. А вот его абсолютно не интересовало, что известно мне.
* * *
Временами наш разговор становился – как бы поточнее выразиться – вполне связным.
Может, это из-за ребенка, Трейдер? Наверно, я по-прежнему ищу стрессовый фактор, который перевешивает все остальное. Ее мучил вопрос материнства?
На нее никто не давил. Я был бы не против, чтобы она родила, но не считал себя вправе требовать. Не хочешь ребенка – не надо. Хочешь десятерых – пожалуйста. Рожать или делать аборт – это решение женщины.
Уже ближе к цели: а как она относилась к абортам?
Это был единственный из злободневных вопросов, который ее волновал. Она относилась к абортам либерально, однако весьма неоднозначно. Как и я. Именно поэтому я не берусь выносить решения и предоставляю это женщинам.
* * *
А временами нить утрачивалась. То есть разговор становился менее связным.
– Вот, полюбуйтесь.
Он сидел в кресле, в рабочем кресле, у круглого стола, заваленного стопками книг и фотографиями в рамках. Под настольной лампой поблескивал стакан. Трейдер извлек на свет какую-то потрепанную книжицу в мягкой обложке и сказал:
– Была засунута в глубь стеллажа, переплетом к стене. Не укладывается в голове, что Дженнифер могла это читать.
– А что здесь такого?
– Бездарная писанина.
Никому не известное издательство. Заглавие – «Осмысление самоубийства». Автор – врач. Имя, фамилия, а между ними еще инициалы. Я пролистала несколько страниц. Не похоже на расплодившиеся в последнее время опусы. Написано скорее всего в помощь психологу, ведущему прием в кризисном центре: как помочь, как убедить.
– Она делала карандашные пометки, – сказала я.
– Да. По привычке. Дженнифер всегда читала с карандашом в руке. Не знаю, когда она купила эту макулатуру. В последние десять лет – точнее сказать не могу.
– Книжка надписана ее фамилией.
– Но даты покупки нет. Подпись легко узнаваема – у нее рано сформировался почерк. Почему бы вам не заняться датировкой, Майк? В вашем распоряжении весь арсенал судебной экспертизы. Бор-активационный анализ. Так это называется?
Я откинулась на спинку кресла. Мне нужно было пробить брешь в отчужденности.
– Это все из-за полковника Тома, Трейдер. Он был близок к помешательству. Мне пришлось это сделать ради полковника Тома.
– Тогда подкину вам одну идею. Это дело рук Тома.
– Что именно?
– Самоубийство Дженнифер. Убийство Дженнифер.
– Повторите?
– Против него нет никаких улик. Значит, он и есть преступник. Это же азбучная истина. Все, что от вас требуется, – чуть-чуть отступить от заведенного порядка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
В тот день, сидя у бассейна, она мне сказала:
– Я – что крольчиха. Приносила помет за пометом.
Тогда я спросила:
– Разве у валлийцев так принято? Я-то думала, только ирландцы заводят кучу детишек.
– Не то чтоб принято. Это все он, Билли. От него спасу не было. Мне хватило бы двоих. А он угомону не знал.
– Угомону не знал?
– Ни днем ни ночью не слезал: ну, давай еще разок. Бывало, твержу ему: уймись, Билли, сколько ж можно? Я и так затырканная – одна сплошная тырка.
– Кто-кто?
Она именно так и говорила: «сплошная тырка». В смысле «сплошная дырка».
Иногда мне кажется, что дело о самоубийстве Дженнифер можно описать теми же словами.
Сплошная дырка.
Изменение данных
Сегодня встречаюсь с Трейдером.
Заранее раскопала протокол допроса, который я ему устроила в тесном кабинете полицейского управления. Мои усилия были напрасными. Но собственное упорство до сих пор впечатляет. Перечитываю:
У меня есть свидетельские показания, что вы появились из подъезда в семь тридцать пять. В ярости. «Сердитый». Взвинченный. Припоминаете себя, Трейдер?
Да. Время указано правильно. Настроение – тоже.
Тогда я не придала этому значения. Сегодня надо будет уточнить. В ярости от чего?
Перед уходом полчаса вожусь с маскировочным карандашом. С пудрой и помадой. И со щипчиками, Господи прости. С вечера вымыла голову, спать легла рано. Думаю, женщине не вредно иногда проделывать такие манипуляции – для себя, чтобы не тушеваться рядом с мужчиной. Но, может быть, истинная причина заключается в том, что я запала на Трейдера. Ну и что? Это ничего не значит. Скажем так: если потребуется его утешить, я это сделаю. Тоуб провожает меня подозрительным взглядом. Вообще-то, он не скандальный мужик. Беззлобный великан. Совсем не такой, как Денисс, Шон, Джон, Дювейн.
Давным-давно я поняла, что стоящие парни – не для меня.
Сама-то я – не последнего десятка, а прибивается ко мне черт знает кто. Прибиваются никчемные.
Стоящие парни – не для меня.
Ко мне прибиваются никчемные.
* * *
Вечер оказался долгим и складывался неровно.
Трейдер въехал обратно в квартиру. Место смерти уничтожено: полным ходом идет ремонт. Стул в спальне – тот самый? – укутан белой простыней. В углу стремянка. Трейдер говорит, что пока спит не здесь, а на диване в гостиной. На сон грядущий смотрит телевизор.
– Ага, телевизор. Наконец-то приобщились к внешнему миру, – говорю я. Простые слова даются мне с трудом. – Как вам здесь живется?
– Лучше жить здесь, чем не жить здесь.
Еще раз: в общем и целом Дженнифер Рокуэлл не согласилась бы с таким мнением.
Я стояла посреди кухни, пока он наливал мне содовую. Резал лимон, колол лед. У Трейдера всегда были замедленные движения. А в этот вечер на его лицо вдобавок легла тень задумчивости. Если не знать, что он математик и еще Бог весть кто, можно было подумать, что это никудышный актер в дневном спектакле. Выведен на сцену, чтобы олицетворять грусть. Но время от времени в его карих глазах вспыхивал блеск мысли. Я пыталась вспомнить, была ли ему и прежде свойственна меланхолия. Или эта тень омрачила его лицо месяц назад, четвертого марта? В день рождения скорби. На протяжении всей нашей встречи Трейдер много пил. Виски «Джек Дэниелс». Со льдом.
Подняв стакан, он поворачивался ко мне и говорил:
– Ну, Майк?
И ни разу не спросил: «Как продвигается расследование? Что удалось выяснить?» Мне очень хотелось знать, что ему известно. А вот его абсолютно не интересовало, что известно мне.
* * *
Временами наш разговор становился – как бы поточнее выразиться – вполне связным.
Может, это из-за ребенка, Трейдер? Наверно, я по-прежнему ищу стрессовый фактор, который перевешивает все остальное. Ее мучил вопрос материнства?
На нее никто не давил. Я был бы не против, чтобы она родила, но не считал себя вправе требовать. Не хочешь ребенка – не надо. Хочешь десятерых – пожалуйста. Рожать или делать аборт – это решение женщины.
Уже ближе к цели: а как она относилась к абортам?
Это был единственный из злободневных вопросов, который ее волновал. Она относилась к абортам либерально, однако весьма неоднозначно. Как и я. Именно поэтому я не берусь выносить решения и предоставляю это женщинам.
* * *
А временами нить утрачивалась. То есть разговор становился менее связным.
– Вот, полюбуйтесь.
Он сидел в кресле, в рабочем кресле, у круглого стола, заваленного стопками книг и фотографиями в рамках. Под настольной лампой поблескивал стакан. Трейдер извлек на свет какую-то потрепанную книжицу в мягкой обложке и сказал:
– Была засунута в глубь стеллажа, переплетом к стене. Не укладывается в голове, что Дженнифер могла это читать.
– А что здесь такого?
– Бездарная писанина.
Никому не известное издательство. Заглавие – «Осмысление самоубийства». Автор – врач. Имя, фамилия, а между ними еще инициалы. Я пролистала несколько страниц. Не похоже на расплодившиеся в последнее время опусы. Написано скорее всего в помощь психологу, ведущему прием в кризисном центре: как помочь, как убедить.
– Она делала карандашные пометки, – сказала я.
– Да. По привычке. Дженнифер всегда читала с карандашом в руке. Не знаю, когда она купила эту макулатуру. В последние десять лет – точнее сказать не могу.
– Книжка надписана ее фамилией.
– Но даты покупки нет. Подпись легко узнаваема – у нее рано сформировался почерк. Почему бы вам не заняться датировкой, Майк? В вашем распоряжении весь арсенал судебной экспертизы. Бор-активационный анализ. Так это называется?
Я откинулась на спинку кресла. Мне нужно было пробить брешь в отчужденности.
– Это все из-за полковника Тома, Трейдер. Он был близок к помешательству. Мне пришлось это сделать ради полковника Тома.
– Тогда подкину вам одну идею. Это дело рук Тома.
– Что именно?
– Самоубийство Дженнифер. Убийство Дженнифер.
– Повторите?
– Против него нет никаких улик. Значит, он и есть преступник. Это же азбучная истина. Все, что от вас требуется, – чуть-чуть отступить от заведенного порядка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34