Многих животных уже забрали их новые владельцы, и на рынке остались лишь продавцы, которые стояли под окружавшими площадь платанами, пересчитывая выручку и обсуждая сделки. Листья на деревьях пожелтели и опали, смешавшись с навозом и мочой, запах которых разносился по всей округе. Питер-младший сидел с каким-то приятелем за столиком около кабачка. Перед каждым стояла кружка пива. Занятый разговором, Питер меня не увидел — даже когда я молча подошла и стала рядом с их столиком. В конце концов меня заметил приятель Питера и толкнул его локтем.
— Мне надо с тобой поговорить, — поспешно сказала я, не дожидаясь даже, пока на его лице отразится удивление.
Его приятель тут же вскочил и предложил мне свой стул.
— Может, пройдемся? — спросила я, кивая в сторону площади.
— Пожалуйста, — сказал Питер. Он кивнул своему приятелю и пошел за мной. По его выражению трудно было сказать, рад он встрече со мной или нет.
— И как сегодня прошли аукционы? — неловко спросила я. Я совсем не умела болтать о пустяках.
Питер пожал плечами, взял меня за локоть, чтобы я не угодила в кучу навоза, потом отпустил мою руку. Нет, придется говорить напрямик.
— На рынке сплетничают про меня, — бухнула я.
— На рынке всегда о ком-то сплетничают, — ответил он сдержанным тоном.
— Это неправда. Я не собираюсь позировать вместе с Ван Рейвеном.
— Отец говорит, что Ван Рейвен обращает на тебя внимание.
— Все равно я не буду позировать вместе с ним.
— У него большая власть.
— Поверь, Питер, я говорю правду.
— У него большая власть, — повторил он, — а ты всего лишь служанка. И ты надеешься, что твоя возьмет?
— А ты думаешь, что я стану такой же, как служанка в красном платье?
— Только если позволишь ему напоить тебя, — сказал Питер, глядя мне в лицо.
— Мой хозяин не хочет рисовать меня вместе с Ван Рейвеном, — немного поколебавшись, сказала я. Мне не хотелось упоминать хозяина.
— Вот и отлично. Я тоже не хочу, чтобы он тебя рисовал.
Я закрыла глаза. Мне становилось нехорошо от густого запаха навоза.
— Ты попалась, Грета, — более ласковым голосом сказал Питер. — Тебе нечего там делать. Они все чужие.
Я открыла глаза и отступила на шаг.
— Я пришла сказать тебе, чтобы ты не верил сплетням, а не слушать твои обвинения. И вижу, что пришла зря.
— Не говори так. Я тебе верю. — Он вздохнул. — Но ты невольна распоряжаться собственной судьбой. Неужели тебе это не ясно? — Не дождавшись от меня ответа, он добавил: — А если бы твой хозяин хотел нарисовать тебя с Ван Рейвеном — ты смогла бы отказаться?
Я сама задавала себе этот вопрос, но ответа на него не нашла.
— Спасибо, что ты напомнил мне, как я беззащитна, — огрызнулась я.
— Со мной ты не была бы беззащитна. Мы вели бы собственное дело, зарабатывали собственные деньги, сами распоряжались бы собственной жизнью. Разве тебе этого не хочется?
Я смотрела на него, на его ясные глаза, золотистые кудри, оживленное надеждой лицо. Какая же я дура, что отталкиваю его.
— Я пришла поговорить с тобой вовсе не об этом. Я еще слишком молода, — прибегла я к прежней отговорке и подумала, что может наступить время, когда я уже буду недостаточно молода.
— Я никогда не знаю, о чем ты думаешь, Грета, — просительно сказал он. — Ты всегда так спокойна. От тебя слова не добьешься. Но про себя ты думаешь много всякого. Иногда я вижу это в глубине твоих глаз.
Я поправила капор, проверяя, не выбились ли из-под него отдельные волоски.
— Все, что я хотела сказать, — это то, что картины не будет, — заявила я, ничего не ответив на его последние слова. — Мария Тинс мне это обещала. Но не говори об этом никому. Если кто-нибудь на рынке спросит тебя обо мне, не отвечай ничего. Не пытайся меня защищать. Иначе об этом может прослышать Ван Рейвен, и ты нам только навредишь.
Питер уныло кивнул и поддел носком башмака кучку грязной соломы.
«Придет день, когда я не смогу его уговорить, и он махнет на меня рукой», — подумала я.
В награду за сговорчивость я позволила ему затащить меня в проулок недалеко от Скотного рынка и там обнимать себя и гладить мне грудь. Я старалась получить от этого удовольствие, но меня все еще подташнивало от запаха навоза.
Что бы я ни говорила Питеру-младшему, сама я совсем не была уверена, что Марии Тинс удастся сдержать свое обещание. У нее было замечательно чутье и большая воля, она умела настоять на своем, но не могла соперничать с Ван Рейвеном. Я плохо представляла себе, как они сумеют выкрутиться и не выполнить желание Ван Рейвена. Он пожелал картину, в которой его жена смотрела бы прямо на художника, и хозяин написал такую картину. Он хотел картину со служанкой в красном платье — и получил ее. Если он теперь хочет меня, почему бы ему меня не заполучить?
И вот настал день, когда трое мужчин привезли к дому клавесин, прочно привязанный к телеге. За ними следовал мальчик, который тащил контрабас размером больше него самого. Эти инструменты не принадлежали Ван Рейвену, но были одолжены одним из его родственников, который любил музыку. Весь дом собрался посмотреть, как рабочие втаскивают клавесин по крутой лестнице. Корнелия стояла у подножия лестницы — если бы они уронили инструмент, он упал бы прямо на нее. Я хотела оттащить ее в сторону, и если бы это был любой другой из детей, я так и сделала бы. Но тут я не стала вмешиваться. Наконец, Катарина приказала Корнелии отойти в безопасное место.
Клавесин подняли по лестнице и по указанию хозяина затащили в мастерскую. Когда рабочие ушли, он позвал Катарину. За ней наверх поднялась Мария Тинс. Через несколько мгновений мы услышали звуки клавесина. Девочки сидели на ступеньках лестницы, а мы с Таннеке стояли в прихожей и слушали.
— Кто это играет? — спросила я Таннеке. — Катарина или твоя хозяйка?
Я не могла поверить, что это играла одна из женщин: может быть, играл хозяин, а Катарину он просто пригласил послушать?
— Конечно, это играет молодая госпожа, — понизив голос, ответила Таннеке. — С чего бы иначе он стал звать ее наверх? Она хорошо играет. Ее учили музыке, когда она была девочкой. Но ее отец оставил клавесин у себя, когда разошелся с моей хозяйкой. Неужели ты не слышала, как молодая госпожа жалуется, что у них нет денег на клавесин?
— Нет.
Подумав, я спросила:
— Может быть, он собирается нарисовать ее вместе с Ван Рейвеном?
Таннеке наверняка слышала рыночные сплетни, но не обмолвилась об этом ни словом.
— Нет, хозяин никогда ее не рисует. Она не может сидеть спокойно.
На следующий день он пододвинул к инструментам стол и стулья и поднял крышку клавесина, на которой был нарисован пейзаж: камни, деревья и небо. Он постелил скатерть, а контрабас задвинул под стол.
Через несколько дней Мария Тинс позвала меня к себе в комнату с распятием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
— Мне надо с тобой поговорить, — поспешно сказала я, не дожидаясь даже, пока на его лице отразится удивление.
Его приятель тут же вскочил и предложил мне свой стул.
— Может, пройдемся? — спросила я, кивая в сторону площади.
— Пожалуйста, — сказал Питер. Он кивнул своему приятелю и пошел за мной. По его выражению трудно было сказать, рад он встрече со мной или нет.
— И как сегодня прошли аукционы? — неловко спросила я. Я совсем не умела болтать о пустяках.
Питер пожал плечами, взял меня за локоть, чтобы я не угодила в кучу навоза, потом отпустил мою руку. Нет, придется говорить напрямик.
— На рынке сплетничают про меня, — бухнула я.
— На рынке всегда о ком-то сплетничают, — ответил он сдержанным тоном.
— Это неправда. Я не собираюсь позировать вместе с Ван Рейвеном.
— Отец говорит, что Ван Рейвен обращает на тебя внимание.
— Все равно я не буду позировать вместе с ним.
— У него большая власть.
— Поверь, Питер, я говорю правду.
— У него большая власть, — повторил он, — а ты всего лишь служанка. И ты надеешься, что твоя возьмет?
— А ты думаешь, что я стану такой же, как служанка в красном платье?
— Только если позволишь ему напоить тебя, — сказал Питер, глядя мне в лицо.
— Мой хозяин не хочет рисовать меня вместе с Ван Рейвеном, — немного поколебавшись, сказала я. Мне не хотелось упоминать хозяина.
— Вот и отлично. Я тоже не хочу, чтобы он тебя рисовал.
Я закрыла глаза. Мне становилось нехорошо от густого запаха навоза.
— Ты попалась, Грета, — более ласковым голосом сказал Питер. — Тебе нечего там делать. Они все чужие.
Я открыла глаза и отступила на шаг.
— Я пришла сказать тебе, чтобы ты не верил сплетням, а не слушать твои обвинения. И вижу, что пришла зря.
— Не говори так. Я тебе верю. — Он вздохнул. — Но ты невольна распоряжаться собственной судьбой. Неужели тебе это не ясно? — Не дождавшись от меня ответа, он добавил: — А если бы твой хозяин хотел нарисовать тебя с Ван Рейвеном — ты смогла бы отказаться?
Я сама задавала себе этот вопрос, но ответа на него не нашла.
— Спасибо, что ты напомнил мне, как я беззащитна, — огрызнулась я.
— Со мной ты не была бы беззащитна. Мы вели бы собственное дело, зарабатывали собственные деньги, сами распоряжались бы собственной жизнью. Разве тебе этого не хочется?
Я смотрела на него, на его ясные глаза, золотистые кудри, оживленное надеждой лицо. Какая же я дура, что отталкиваю его.
— Я пришла поговорить с тобой вовсе не об этом. Я еще слишком молода, — прибегла я к прежней отговорке и подумала, что может наступить время, когда я уже буду недостаточно молода.
— Я никогда не знаю, о чем ты думаешь, Грета, — просительно сказал он. — Ты всегда так спокойна. От тебя слова не добьешься. Но про себя ты думаешь много всякого. Иногда я вижу это в глубине твоих глаз.
Я поправила капор, проверяя, не выбились ли из-под него отдельные волоски.
— Все, что я хотела сказать, — это то, что картины не будет, — заявила я, ничего не ответив на его последние слова. — Мария Тинс мне это обещала. Но не говори об этом никому. Если кто-нибудь на рынке спросит тебя обо мне, не отвечай ничего. Не пытайся меня защищать. Иначе об этом может прослышать Ван Рейвен, и ты нам только навредишь.
Питер уныло кивнул и поддел носком башмака кучку грязной соломы.
«Придет день, когда я не смогу его уговорить, и он махнет на меня рукой», — подумала я.
В награду за сговорчивость я позволила ему затащить меня в проулок недалеко от Скотного рынка и там обнимать себя и гладить мне грудь. Я старалась получить от этого удовольствие, но меня все еще подташнивало от запаха навоза.
Что бы я ни говорила Питеру-младшему, сама я совсем не была уверена, что Марии Тинс удастся сдержать свое обещание. У нее было замечательно чутье и большая воля, она умела настоять на своем, но не могла соперничать с Ван Рейвеном. Я плохо представляла себе, как они сумеют выкрутиться и не выполнить желание Ван Рейвена. Он пожелал картину, в которой его жена смотрела бы прямо на художника, и хозяин написал такую картину. Он хотел картину со служанкой в красном платье — и получил ее. Если он теперь хочет меня, почему бы ему меня не заполучить?
И вот настал день, когда трое мужчин привезли к дому клавесин, прочно привязанный к телеге. За ними следовал мальчик, который тащил контрабас размером больше него самого. Эти инструменты не принадлежали Ван Рейвену, но были одолжены одним из его родственников, который любил музыку. Весь дом собрался посмотреть, как рабочие втаскивают клавесин по крутой лестнице. Корнелия стояла у подножия лестницы — если бы они уронили инструмент, он упал бы прямо на нее. Я хотела оттащить ее в сторону, и если бы это был любой другой из детей, я так и сделала бы. Но тут я не стала вмешиваться. Наконец, Катарина приказала Корнелии отойти в безопасное место.
Клавесин подняли по лестнице и по указанию хозяина затащили в мастерскую. Когда рабочие ушли, он позвал Катарину. За ней наверх поднялась Мария Тинс. Через несколько мгновений мы услышали звуки клавесина. Девочки сидели на ступеньках лестницы, а мы с Таннеке стояли в прихожей и слушали.
— Кто это играет? — спросила я Таннеке. — Катарина или твоя хозяйка?
Я не могла поверить, что это играла одна из женщин: может быть, играл хозяин, а Катарину он просто пригласил послушать?
— Конечно, это играет молодая госпожа, — понизив голос, ответила Таннеке. — С чего бы иначе он стал звать ее наверх? Она хорошо играет. Ее учили музыке, когда она была девочкой. Но ее отец оставил клавесин у себя, когда разошелся с моей хозяйкой. Неужели ты не слышала, как молодая госпожа жалуется, что у них нет денег на клавесин?
— Нет.
Подумав, я спросила:
— Может быть, он собирается нарисовать ее вместе с Ван Рейвеном?
Таннеке наверняка слышала рыночные сплетни, но не обмолвилась об этом ни словом.
— Нет, хозяин никогда ее не рисует. Она не может сидеть спокойно.
На следующий день он пододвинул к инструментам стол и стулья и поднял крышку клавесина, на которой был нарисован пейзаж: камни, деревья и небо. Он постелил скатерть, а контрабас задвинул под стол.
Через несколько дней Мария Тинс позвала меня к себе в комнату с распятием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55