— Старая песня «битлов» — «Все одинокие люди».1
— Да, — радостно закивала Келли. — Конечно!
Это была уже музыка Нового времени, хотя и без слов. Синтезаторы, всякие акустические приспособления. Музыка выдавливалась, будто паста из тюбика.
— Могу поклясться, что ты конечно уж не поклонница «битлов»?! — произнес Сенатор все с той же дразнящей интонацией. — Слишком молода. — Это был не столько вопрос, сколько утверждение. Келли уже успела заметить, что все вопросы Сенатора звучат как утверждение, а его самого несет дальше, к чему-то новому, как и сейчас, когда он с возгласом «А вот и наш поворот!» резко затормозил и круто повернул руль, не обозначив эти свои действия никаким сигналом, так что разгневанный автомобилист, ехавший сзади, грозно прогудел, но Сенатор даже не обратил на него внимания: не из-за высокомерия, а просто не обратил — и все.
Эта скверная, изрытая колеями дорога, затерявшаяся в болотах, была известна местным как Старая паромная дорога, хотя это не подтверждалось никакими указателями, их здесь не было уже много лет.
Строго говоря, Сенатор не сбился с пути и перед тем, как случилась беда, ехал в правильном направлении, к пристани, хотя, сам не зная того, свернул на старую дорогу, ею не пользовались с тех пор, как проложили новую, асфальтированную, до поворота на которую оставалось три четверти мили.
К этому времени Сенатор опустошил свой стакан, и тогда Келли Келлер передала ему еще один, тот, что сберегла для него на дорогу.
Они только что познакомились и, по существу, совсем чужие друг другу. Но подумать только, какое взаимопонимание! Ты знаешь как это бывает твои глаза его глаза вспыхивают жаром внезапного узнавания вас окутывает нега словно вступаешь в теплую воду безупречно прекрасная женщина лежит раскинувшись в истоме словно в постели длинные волнистые рыжие волосы сладострастно разметались кожа само совершенство потрясающая кожа изящный алый, рот роскошное платье из шитой золотом парчи плотно обтягивает грудь живот шелестящие складки мягко обозначают область лона. Любовник напряженно склонился над ней глядя вниз его смуглое красивое лицо не совсем в фокусе женщина тоже смотрит на него и ей не надо улыбаться предлагая себя ведь ее нагота под парчой сама зовет ее стройные бедра нагие под платьем еле заметно подались к нему совсем чуть-чуть словно во сне иначе приглашение будет вульгарным духи в поблескивающем флаконе называются ОПИУМ духи называются ОПИУМ называются ОПИУМ — они сведут тебя с ума они превратят тебя в наркомана их продают в шикарных магазинах…
Во время их прогулки по пляжу ветер трепал ее волосы, чайки слепили глаза белоснежными крыльями, а волны бились бились бились о берег, и в такт приливу пульсировало ее лоно, его руки так уверенно обхватывали ее обнаженные плечи, а она робко тянулась к нему, не в силах сопротивляться этому естественному порыву, и думала: «Все это невозможно! Этого просто не может быть!» — и тут же: «Что-то произойдет, не может не произойти».

10
…маленькая красная стрелка показывала более сорока миль в час, когда «тойоту», подскочившую на песчаном бугре, вдруг повело в сторону, как будто сдуло, а в это время Сенатор жал изо всех сил на тормоза, бормоча что-то себе под нос, но автомобиль все больше заносило, все решительнее и целенаправленнее, словно само нажатие на тормоза рождало в машине упрямое противодействие, в машине, казавшейся до сих пор такой послушной, чем-то вроде игрушки, вроде санок, бешено мчащихся с горы, отчего холодело в животе, и вдруг, как же это могло случиться, автомобиль выбросило с дороги, его занесло, правое заднее колесо крутилось вперед, а левое переднее — назад, оградительный рельс больше не сопровождал их сбоку, проступая из темноты, — он развалился на куски, а обломки посыпались с глухим ворчанием на стекло, и хрясть! хрясть! — паутиной поползли трещины! их болтало и швыряло в машине, будто началось землетрясение, а потом машина оказалась в воде, и не в канаве, как можно было ожидать, не в какой-нибудь луже, она пошла на дно, кто бы мог вообразить такое, а черная вода пузырилась и бурлила, заливая смятый складной верх автомобиля и ветровое стекло, «тойота» резко перекосилась на сторону пассажира, дверь заклинило, и она прогнулась с легкостью алюминиевой банки фирмы «Миллер лайт» под ногой какого-нибудь парня на пляже, а Келли никак не могла набрать в легкие достаточно воздуха, чтобы закричать, впрочем, она и так не знала, как ей обращаться к нему, — имени, которое могло бы легко сорваться с ее губ, просто не было.

11
С того самого момента, когда четвертого июля в середине дня адвокат Рей Энник, любовник Баффи и друг Сенатора, учившийся с ним в Андовере, познакомил их, Келли Келлер держалась настороже — тише воды, ниже травы, словом, вела себя сдержанно, отнесясь к новому знакомству весьма скептически. Глядя со стороны, как этот известный человек крепко и с видимым удовольствием пожимал всем руки, проявляя при этом немалый энтузиазм и как бы заявляя всем своим видом, что преодолел сотни миль только для того, чтобы иметь эту возможность: пожать руку тебе, и тебе, и тебе, она думала: «Он один из них, из тех, что ведут вечную кампанию».
Но в последующие часы Келли пришлось радикально изменить свое мнение о Сенаторе.
Мы не рискнем утверждать, что в оставшиеся шесть часов Келли Келлер влюбилась в Сенатора, точно так же как не будем настаивать, что Сенатор увлекся ею, вещи это сугубо личные и покрыты тайной, а что сулило им будущее (не случись того, что случилось на самом деле), теперь уже не узнать. Известно только: Келли изменила свое мнение о Сенаторе.
Думая при этом, как поучительно, как полезно для души (и улыбалась своему отражению в зеркале ванной, примыкающей к гостевой комнате, которую Баффи предоставила ей и которая осталась бы за ней и в ночь четвертого июля, если бы не ее поспешное решение сопровождать Сенатора на материк) признать, что ты тоже можешь ошибаться, что в данном случае ты оказалась не права.
Даже если это признание делается втайне.
Даже если тот, о ком ты так опрометчиво и неправильно судила, никогда об этом не узнает.
Келли? Правильно? Келли? Келли.
Ужасно глупо, не правда ли, что сердце у нее забилось как у школьницы, когда она услышала, как он произносит ее имя, а ведь Келли Келлер была уже достаточно зрелая молодая женщина, и у нее было много любовников.
Несколько, уж точно.
Во всяком случае, со времени окончания университета Брауна у нее было одно серьезное увлечение, об этом романе она никогда никому не рассказывала.
(Почему ты никогда не говоришь о Г., интересовались подружки Келли — Баффи, Джейн и Стейси — вовсе не из праздного любопытства, а потому что тревожились за Келли, видя в этом молчании симптом разбитого сердца, в циничном отношении к мужчинам — знак начавшейся депрессии, угнетенности духа, а в том, что изредка она замыкалась в себе, не отвечая на записанные автоответчиком настойчивые просьбы позвонить, — суицидные наклонности — об этом они никогда не осмеливались говорить с Келли, только обсуждали это между собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24