Я считаю, что сейчас во всем мире действительно еще имеется несколько дюжин писателей. Могут они жить за счет того, что другие живут за счет их существования, сказать трудно: иные, возможно, и могут, иные - нет, - все это покрыто мраком. Если поискать сравнение, то, пожалуй, можно сказать, что несметное число людей живет за счет того, что есть куры, что есть рыба; но рыба и куры не живут за счет этого, они из-за этого умирают. Можно было бы даже отметить, что наши куры и рыба сами некоторое время живут благодаря тому, что они должны умереть. Но все это сравнение оказывается несостоятельным, так как об этих существах мы знаем, что они такое, знаем, что они действительно существуют и что они не приносят с собой помех в разведение рыб и кур, в то время как писатель является весьма решительной помехой сделкам, базирующимся на писательстве. Если у него есть деньги или везение, к нему не будут особенно придираться; но едва он осмелится без того и другого заявить о своем праве первородства, он неизбежно, где ни появится, покажется не чем иным, как призраком, которому пришло в голову напомнить нам о ссуде, предоставленной нашим предкам во времена древних греков. После некоторых ничего не значащих возвышенных заверений в издательствах спросили бы, думает ли он, что сумеет изготовить поэтическое произведение, которому гарантирован минимальный тираж в 30 тысяч экземпляров; в редакции ему предложили бы написать небольшие рассказы, но они должны, - что, конечно, совершенно естественно, - соответствовать потребностям газеты. Он же должен был бы ответить, что не согласен на это; и в отделах распространения пьес, в советах книжных объединений и других культурных товариществах он тоже вызвал бы лишь справедливое неудовольствие. Ибо всюду к нему расположены, и поскольку он не способен создавать ни кассовых пьес, ни развлекательных романов, ни звуковых фильмов, то, соединив воедино все то, чего этот человек не умеет, нельзя не испытывать смутного чувства, что возможно, он действительно является необыкновенным дарованием. Но в таком случае ему нельзя и помочь, и надо не быть человеком, чтобы в конце концов не обидеться на него за это и таким образом успокоить собственную совесть.
Когда однажды подобный призрак, изнывая от жажды, бродил вокруг берлинских источников дохода, один молодой, расторопный, блистательный сочинитель, старавшийся захватить все возможные источники дохода и потому считавший, что и ему жизнь нелегко дается, потрясенно выразил это в словах: "Господи, будь у меня столько таланта, сколько у этого осла, чего бы я достиг!". Он ошибался.
СРЕДИ СПЛОШНЫХ ПОЭТОВ И МЫСЛИТЕЛЕЙ
Говорят, ныне нет великих книг и писатели не в состоянии больше создавать великое. С этим можно и не спорить; но что, если попробовать перевернуть фразу и проверить предположение, будто немецкие читатели не в состоянии больше читать? Не растет ли во все увеличивающейся степени вместе с удлинением списка прочитанного, в особенности если это действительно литература, пока еще не разгаданное сопротивление, которое не есть неприятие? Похоже на то, что вход, через который должна войти книга, болезненно раздражен и туго раскрывается. Ныне многие люди, читая книгу, пребывают не в нормальном состоянии, а словно подвергаются операции, в которую они не верят.
Если искать причину и прислушаться к разговорам об этом, можно узнать, что читатель - хороший читатель, не пропускающий ни одной значительной книги и определяющий гениев дня и века! - даже этот читатель большей частью вероломно готов признать, - стоит ему только натолкнуться на достаточно сильное сопротивление, - что, если действительно говорить серьезно, поощряемый им гений, возможно, и не является гением и что настоящих гениев сегодня, пожалуй, вообще нет. Это относится отнюдь не только к художественной литературе. И медицина сбилась с пути, и математику занесло, и философия потеряла представление о своей сути, - так на всех углах и перекрестках разглагольствует профан о профессионале. И поскольку всякий профессионал в сотнях других профессий является профаном, создается огромное количество дурных мнений.
Разумеется, трудно с точностью до сантиметра определить, насколько велики существующие поэты, мыслители и ученые; но ведь вовсе и не о том речь, - очень скоро обнаруживается, что это явление по своему характеру похоже на старую известную детскую игру "Черный Петер". Поэты, скажем, не себя считают никчемными, а ученых, мыслителей, инженеров и других светоносцев; точно так же обстоит дело и с ними самими. Одним словом, в принципе причина этого культурного пессимизма, который как будто удручает всех, всегда кроется "в других". Если коротко резюмировать: человек как потребитель культуры вероломно выражает недовольство человеком как производителем культуры.
Непостижимым образом это уживается со своей противоположностью: не реже, чем жалобы на то, что подлинных героев больше нет, можно услышать, что у нас одни только гении. Если некоторое время просматривать хронику и критические статьи в наших журналах и газетах, нельзя не удивиться, как много в течение всего лишь нескольких месяцев появляется потрясающих сердцеведов, глубочайших, величайших, наивеличайших мастеров; и как часто на протяжении этого короткого времени нации дарится "наконец-то снова истинный поэт"; как часто пишется самая прекрасная история про зверей и лучший роман последнего десятилетия. Спустя несколько недель вряд ли кто-нибудь еще может вспомнить об этом незабываемом впечатлении.
С этим связано и другое наблюдение: истоки почти всех подобных суждений находятся в несообщающихся герметически закупоренных сферах. Они создаются связанными друг с другом издательствами, авторами, критиками, газетами, читателями и успехами, не выходящими за их пределы; и все эти кружочки и круги, чьи размеры соответствуют определенной приверженности или политической партии, имеют своего гения или на крайний случай свое ничтожество с предикатом "а-разве-есть-кто-нибудь-другой". Правда, вокруг самых удачливых образуется круг из всех кругов, но это не должно, собственно, вводить в заблуждение; похоже, пожалуй, на то, что подлинно значимое ведь не может быть неоцененным, и всегда найдется нация, готовая его воспринять, но в действительности широковещательный успех имеет очень противоречивых родителей: не столько то вызывает восхищение, что обогащает чем-то всех, а скорее то, что дает каждому свое. И так же как слава есть смесь разнородных элементов, так и прославленные составляют смешанное общество.
Если не ограничиваться художественной литературой, то групповой портрет этого общества явит грандиозную картину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33