Просто Эрьян никогда ни с кем не ссорился. Он лишь дружелюбно объяснял свою точку зрения — до тех пор, пока изнемогший от его повторов противник не сдавался.
Бывали случаи, когда из-за этой его кажущейся мягкости я теряла терпение и впадала в детство — пинала мебель, выбегала из комнаты, хлопала дверями. Эрьян как будто не замечал, и со временем я перестала это делать: у меня было такое чувство, словно я даю ему дополнительные баллы за артистизм исполнения.
Однажды я смяла «Дагенс нюхетер» и закидала Эрьяна бумажными мячиками из ее страниц. Мы потратили на эту газету полсубботы: надо было обсудить все предназначенные для обсуждения статьи, отметить все культурные мероприятия (даже если они происходили за тридцать миль от нас), посмеяться над комиксами про Эрни и обговорить пикантный ужин из вяленых помидоров (по рецепту из газеты). Во мне нарастало ощущение, что я упускаю реальную жизнь, что, пока мы заняты чтением, она проносится мимо, поэтому я схватила газету и ринулась в атаку. В карих глазах Эрьяна отразилось такое волнение, что мне оставалось либо стукнуть мужа, либо заплакать.
Естественно, я выбрала слезы — и разревелась. Ведь самое печальное было то, что обычно я не успевала дойти до второй части газеты, как он уже надевал зеленые сапоги и с биноклем в руках отправлялся в реальную жизнь: наблюдать за птицами.
— Тебе всегда нужно иметь между собой и действительностью бинокль, — прогнусавила я, чувствуя себя тем более непонятой, что и сама себя не понимала.
Через несколько дней Эрьян мимоходом дружески похлопал меня по руке и сунул статью о предменструальном синдроме. Я хотела скомкать газету и швырнуть в него, но не успела: он уже отпер свой кроссовый велосипед и выехал со двора.
Поначалу я была влюблена в Эрьяна. Я сочиняла вызывавшие у него улыбку любовные послания — гекзаметром. Я залезала на хрупкие ветки, чтобы сделать для него фотографии птичьих гнезд, и подолгу простаивала в ледяной воде, чтобы к ногам присосались пиявки, — если ему нужно было их исследовать.
Вероятно, я увлеклась им из-за внешности. Темноволосый, смуглый, кареглазый, высокий и стройный, с красивыми сильными руками, которым всегда находилось дело. Мне было приятно, что на него заглядываются женщины… а потом с изумлением обнаруживают рядом невзрачную меня. (Да-да! Я сумела охмурить этого молодца, и тут, девки, есть чему поучиться!)
Похвальбушка! Я ведь и сама не знаю, чем его «охмурила». Обычно я вызываю у красавчиков не больше интереса, чем обои, выбранные для квартиры сотрудником муниципального департамента жилья.
И все же с тех пор, как Эрьян углядел меня (я тогда работала в справочном отделе библиотеки и помогла ему найти английские журналы по зоологии), он, похоже, твердо решил, что я должна стать Его Женщиной — той единственной, которой он собирается отдавать предпочтение перед всеми другими (примерно как отдавал предпочтение товарам фирмы «Фьелльрэвен» ).
В первое время он, по-видимому, со всех сторон проверял меня, тестировал качество, как это делает с разными вещами Управление потребительских товаров. В лесу. В постели. В кино и за разговорами в кафе, где мы сидели потом. Острых углов нигде не обнаружилось. Все наши взгляды и мнения совмещались друг с другом, как две спицы из одного вязания, и нам обоим нравился получающийся узор.
Тогда мы взяли и поженились — и оба вздохнули с облегчением. Экзамен на зрелость сдан, пора переходить к следующему жизненному этапу.
Мы только-только начали с улыбкой переглядываться у витрин с детскими колясками, как вдруг Эрьян погиб. Ранним утром поехал на велосипеде слушать глухариный ток, и его сбило грузовиком. У него в плейере стояла кассета с птичьими голосами, и то ли он сам не услышал грузовик и вырулил на середину дороги, то ли шофер уснул за рулем.
От Эрьяна осталась лишь скромная плита у меня перед глазами. И я ужасно на него злюсь: как он мог бросить меня без предупреждения, ничего заранее не обсудив?.. Теперь мне уже никогда не узнать, кто он был такой.
Я вынула из сумки записную книжку (маленькую синюю книжицу в твердом переплете, на первой странице которой изображен парусник на фоне ярко-голубого неба) и аккуратным почерком занесла туда две строки:
Конечно всякая рана стремится затянуться
а ходики хотят чтобы им подтянули гири
Я не претендую на то, что пишу Стихи, что творю истинную Поэзию. Просто я пытаюсь с помощью образов уловить действительность. И прибегаю к этому средству ежедневно — как другие организуют свою повседневную жизнь, составляя списки дел. Эти строки никому не придется читать… я же никому не рассказываю своих снов. У каждого собственный способ разбираться в жизни и решать ее проблемы.
Лесовладелец исподволь поглядывает на меня. «Глазей на здоровье, — думаю я, — и воображай себе, что я Образцовая Домохозяйка, раз в неделю подсчитывающая семейный бюджет».
Только я завинтила колпачок авторучки (мои соображения следует записывать чернилами, и мне удалось раздобыть вечное перо), как появилась мать с дочкой (девочке года три-четыре). Они пришли навестить могилу через одну от меня, рядом с Лесовладельцевой. Девочка, словно королевские регалии, несла в руках ярко-розовую игрушечную лейку (видимо, новую). Мать начала, шурша бумагой, разворачивать цветы и ставить их в высокие вазы; девчушка бегала вокруг и поливала все подряд. Внезапно она стукнула себя по лбу и, округлив глаза, в ужасе закричала:
— Мама! Я полила надпись! Теперь дедушка на меня рассердится!
Я невольно расплылась в улыбке и бросила взгляд на Лесовладельца. Он тоже посмотрел на меня.
И тоже улыбнулся. И…
Я не в состоянии описать его улыбку иначе, чем языком рекламных клипов.
В ней было все: солнце, и щебет птиц, и вкус земляники, и сверкающая гладь морского залива. И она была обращена ко мне — доверчивая и гордая улыбка ребенка, который только что вручил имениннику свой неумело завернутый подарок. Мой рот остался растянутым до ушей. И я готова поклясться, что между нами пробежала вольтова дуга — такой синий разряд, который умел вызывать на каком-то приборе наш учитель физики. Минуло три часа… или три секунды.
Затем мы синхронно, словно нас обоих дернули за веревочку, повернули головы вперед. Солнце скрылось в облаках, и я с закрытыми глазами прокрутила улыбку Лесовладельца в замедленном темпе.
Если бы об улыбке, которой мы с ним обменялись, рассказала Мэрта — моя лучшая, если не единственная подруга, — я бы отнесла это на счет Мэртиной способности преображать и приукрашивать действительность.
Я завидую этой ее способности. Сама я устроена иначе, а потому склонна объяснять улыбку младенца облегчением от того, что у него отошли газы, рассматривать падающую звезду как отработавший свое спутник, слышать в пении птиц предостережение непрошеному гостю и полагать, что Иисуса Христа никогда не существовало — или, во всяком случае, он не участвовал в известное время в известных событиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Бывали случаи, когда из-за этой его кажущейся мягкости я теряла терпение и впадала в детство — пинала мебель, выбегала из комнаты, хлопала дверями. Эрьян как будто не замечал, и со временем я перестала это делать: у меня было такое чувство, словно я даю ему дополнительные баллы за артистизм исполнения.
Однажды я смяла «Дагенс нюхетер» и закидала Эрьяна бумажными мячиками из ее страниц. Мы потратили на эту газету полсубботы: надо было обсудить все предназначенные для обсуждения статьи, отметить все культурные мероприятия (даже если они происходили за тридцать миль от нас), посмеяться над комиксами про Эрни и обговорить пикантный ужин из вяленых помидоров (по рецепту из газеты). Во мне нарастало ощущение, что я упускаю реальную жизнь, что, пока мы заняты чтением, она проносится мимо, поэтому я схватила газету и ринулась в атаку. В карих глазах Эрьяна отразилось такое волнение, что мне оставалось либо стукнуть мужа, либо заплакать.
Естественно, я выбрала слезы — и разревелась. Ведь самое печальное было то, что обычно я не успевала дойти до второй части газеты, как он уже надевал зеленые сапоги и с биноклем в руках отправлялся в реальную жизнь: наблюдать за птицами.
— Тебе всегда нужно иметь между собой и действительностью бинокль, — прогнусавила я, чувствуя себя тем более непонятой, что и сама себя не понимала.
Через несколько дней Эрьян мимоходом дружески похлопал меня по руке и сунул статью о предменструальном синдроме. Я хотела скомкать газету и швырнуть в него, но не успела: он уже отпер свой кроссовый велосипед и выехал со двора.
Поначалу я была влюблена в Эрьяна. Я сочиняла вызывавшие у него улыбку любовные послания — гекзаметром. Я залезала на хрупкие ветки, чтобы сделать для него фотографии птичьих гнезд, и подолгу простаивала в ледяной воде, чтобы к ногам присосались пиявки, — если ему нужно было их исследовать.
Вероятно, я увлеклась им из-за внешности. Темноволосый, смуглый, кареглазый, высокий и стройный, с красивыми сильными руками, которым всегда находилось дело. Мне было приятно, что на него заглядываются женщины… а потом с изумлением обнаруживают рядом невзрачную меня. (Да-да! Я сумела охмурить этого молодца, и тут, девки, есть чему поучиться!)
Похвальбушка! Я ведь и сама не знаю, чем его «охмурила». Обычно я вызываю у красавчиков не больше интереса, чем обои, выбранные для квартиры сотрудником муниципального департамента жилья.
И все же с тех пор, как Эрьян углядел меня (я тогда работала в справочном отделе библиотеки и помогла ему найти английские журналы по зоологии), он, похоже, твердо решил, что я должна стать Его Женщиной — той единственной, которой он собирается отдавать предпочтение перед всеми другими (примерно как отдавал предпочтение товарам фирмы «Фьелльрэвен» ).
В первое время он, по-видимому, со всех сторон проверял меня, тестировал качество, как это делает с разными вещами Управление потребительских товаров. В лесу. В постели. В кино и за разговорами в кафе, где мы сидели потом. Острых углов нигде не обнаружилось. Все наши взгляды и мнения совмещались друг с другом, как две спицы из одного вязания, и нам обоим нравился получающийся узор.
Тогда мы взяли и поженились — и оба вздохнули с облегчением. Экзамен на зрелость сдан, пора переходить к следующему жизненному этапу.
Мы только-только начали с улыбкой переглядываться у витрин с детскими колясками, как вдруг Эрьян погиб. Ранним утром поехал на велосипеде слушать глухариный ток, и его сбило грузовиком. У него в плейере стояла кассета с птичьими голосами, и то ли он сам не услышал грузовик и вырулил на середину дороги, то ли шофер уснул за рулем.
От Эрьяна осталась лишь скромная плита у меня перед глазами. И я ужасно на него злюсь: как он мог бросить меня без предупреждения, ничего заранее не обсудив?.. Теперь мне уже никогда не узнать, кто он был такой.
Я вынула из сумки записную книжку (маленькую синюю книжицу в твердом переплете, на первой странице которой изображен парусник на фоне ярко-голубого неба) и аккуратным почерком занесла туда две строки:
Конечно всякая рана стремится затянуться
а ходики хотят чтобы им подтянули гири
Я не претендую на то, что пишу Стихи, что творю истинную Поэзию. Просто я пытаюсь с помощью образов уловить действительность. И прибегаю к этому средству ежедневно — как другие организуют свою повседневную жизнь, составляя списки дел. Эти строки никому не придется читать… я же никому не рассказываю своих снов. У каждого собственный способ разбираться в жизни и решать ее проблемы.
Лесовладелец исподволь поглядывает на меня. «Глазей на здоровье, — думаю я, — и воображай себе, что я Образцовая Домохозяйка, раз в неделю подсчитывающая семейный бюджет».
Только я завинтила колпачок авторучки (мои соображения следует записывать чернилами, и мне удалось раздобыть вечное перо), как появилась мать с дочкой (девочке года три-четыре). Они пришли навестить могилу через одну от меня, рядом с Лесовладельцевой. Девочка, словно королевские регалии, несла в руках ярко-розовую игрушечную лейку (видимо, новую). Мать начала, шурша бумагой, разворачивать цветы и ставить их в высокие вазы; девчушка бегала вокруг и поливала все подряд. Внезапно она стукнула себя по лбу и, округлив глаза, в ужасе закричала:
— Мама! Я полила надпись! Теперь дедушка на меня рассердится!
Я невольно расплылась в улыбке и бросила взгляд на Лесовладельца. Он тоже посмотрел на меня.
И тоже улыбнулся. И…
Я не в состоянии описать его улыбку иначе, чем языком рекламных клипов.
В ней было все: солнце, и щебет птиц, и вкус земляники, и сверкающая гладь морского залива. И она была обращена ко мне — доверчивая и гордая улыбка ребенка, который только что вручил имениннику свой неумело завернутый подарок. Мой рот остался растянутым до ушей. И я готова поклясться, что между нами пробежала вольтова дуга — такой синий разряд, который умел вызывать на каком-то приборе наш учитель физики. Минуло три часа… или три секунды.
Затем мы синхронно, словно нас обоих дернули за веревочку, повернули головы вперед. Солнце скрылось в облаках, и я с закрытыми глазами прокрутила улыбку Лесовладельца в замедленном темпе.
Если бы об улыбке, которой мы с ним обменялись, рассказала Мэрта — моя лучшая, если не единственная подруга, — я бы отнесла это на счет Мэртиной способности преображать и приукрашивать действительность.
Я завидую этой ее способности. Сама я устроена иначе, а потому склонна объяснять улыбку младенца облегчением от того, что у него отошли газы, рассматривать падающую звезду как отработавший свое спутник, слышать в пении птиц предостережение непрошеному гостю и полагать, что Иисуса Христа никогда не существовало — или, во всяком случае, он не участвовал в известное время в известных событиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42