Идём, а город – преобразился. Все мужчины в вечерних платьях и на высоких каблуках, дамы с обнажённой грудью, а на сосках – ну, конечно, брильянты. Видимо, те самые, которые мы в особняке забыли. Светофоров нет, машин тоже – сплошные кареты. Лошади разряжены как проститутки, милиционеры – в трико и бюстгальтерах на меху.
– Зачем, – Лукас интересуется, – милиционерам бюстгальтеры?
– Вот наградил тебя бог неземной красотою, – хамит Лесин, – и он же, видимо, для баланса, отнял разум. В подвалах Лубянки была только что? Зачем Луизе Первомаевне накладная грудь? Правильно – для дел её тяжких, Родину защищать, чекистские приборы надёжно упрятывать. Вот и милиционеры, наверное, в лифчиках хранят все самое ценное и нужное для их опасной и трудной службы. Помаду, зеркальце, пудру, презервативы «для мужчин, практикующих секс с мужчинами».
– А ты, – кокетничает Лукас, – мужчина, который практикует секс с мужчинами?
– Я, милая моя, не практикую, я – теоретизирую. Моё оружие…
– Слово! Знаю. А соловья баснями не кормят. Водки хочу.
И мы пошли искать водку. Зашли сперва в магазин. Нас туда не пускают – фейсконтроль не прошли.
– Какой, – кричим, – сволочи, фейсконтроль в магазине? Мы деньги вам платить будем. За водку!
– А у нас водки нет. Есть коктейль «Дима Билан сделал новую причёску», есть пунш из гвоздик с устрицами и артишоками «Анастасия Волочкова призналась в любви к Ксении Собчак, а та проигнорировала». И есть вино из одуванчиков и настурций «Литературовед Андрей Семёнович Немзер читает интересную книгу».
– Вот что, девушка, – неточно процитировал Лесин, – неплохо бы вина выпить.
– Ну, угости, – продолжила цитату Лукас.
И мы, сметая на пути все преграды, устремились в магазин. Попытались, если быть точными, устремиться и смести.
– Па-а-звольте, па-а-апрашу вас, – стоял скалою метрдотель продуктового бутика (а вовсе не магазина, как нам, быдлам негламурным, показалось).
Пришлось уйти. В следующем магазине нас гнали уже от порога (голубиная почта сработала), а в третьем и вовсе – травили бешеными собаками породы Чихуа-хуа. Одну собаку звали Злаяжучка, другую – Злаябучка, а третью Дырбулщил Убещур Слава России.
– Нас здесь не любят, – резюмировала Лукас.
– И не ценят. А воскресенье проходит. А…
– А мы ещё ни в одном глазу… Смотри, калика перехожая, милостыньку простит, давай ограбим гадину?
Дело богоугодное. Обчистив нищую на миллионы и миллиарды евро, долларов и ещё какой-то незнакомой валюты, пошли мы искать кабак.
Нищая плакала от умиления: первый раз с ней поступили по-человечески. Избили, ограбили, ругали матом и остро критиковали, плюнули в карман и за сиську дёрнули. Не дарили духов, не приглашали на корпоративную вечеринку в Библиотеку иностранной литературы. Не предлагали съездить за казённый счёт в Париж по делу срочно. Чудо, короче, а не люди.
А кто спорит, что Лукас и Лесин чудо, а не люди? Никто не спорит. Лукас и Лесин уж точно не спорят – делать нам больше нечего, как спорить, мы давно уже идём по улице Горького, в честь какого-то воина гламура переименованной в Тверскую. А вокруг клубится модная молодёжь, проститутки с сутенёрами и диджеи в наркотическом дурмане.
– Предупреждаю, – говорит Лукас, – Если нас и в следующий кабак не пустят, я буду драться до последнего.
– А вдруг с теми, кто без брильянтов ходит, тут не дерутся? – опасается Лесин, – Тогда мы никогда не сможем опьянеть!
Но вот толпа проституток и диджеев поредела, и перед нами открылся вожделенный вход в кафе «Непафосное». Из кафе доносятся вопли какого-то певца по имени «Живая музыка». У входа генерал с аксельбантами и декольте, медведя в кокошнике на поводке держит, то есть, опять-таки поголовный фейсконтроль. Мужчины в вечерних платьях, дамы в колье и с лорнетами из платины. Иначе не пускают.
– Да нам бы выпить. Чтоб не так тошнило от вашего гламура и вашей готики. Деньжищ-то – как грязи, – заюлил Лесин, когда медведь строго на него взглянул.
– У всех деньжищ как грязи. Но никто так не ходит. Вам в рабочие кварталы надо, к быдлу поближе. Там прямо из лужи и лакайте ваш сомагон, – ответил генерал и отодвинул от нас медведя – чтобы пролетарскую хворобу какую не подцепил, сдохнет ещё, или сопьётся.
– Правильно говорить – самогон, – Лукас поправляет.
– Ах, так вы ещё и интеллигенты? Сейчас ОМОН позову, они живо вас пилками для ногтей уделают, домостроевцы.
– Кто интеллигенты? – возмутились мы, – Мы интеллигенты? Да, мы интеллигенты. Что ж нам теперь делать, божий человечек?
– Идите-ка, холопы, в Кремль, там вам и место, – постановил генерал и даже помахал в воздухе тремя большими круглыми печатями (в позолоте и драгоценных каменьях). А затем дверь кафе «Непафосного» захлопнулась для нас навсегда.
Гнали нас потом и из ресторана «Достоевский купил новые чулки», и из кафе-бара «Гагарин причислен к лику святых за модный педикюр», и из рюмочной «Противный, верни бюстгальтер». Били пилками для ногтей, ножницами для маникюра, кололи брошками, душили бусами, а одна цыганка (из столовой «Купи себе самолёт и получи в подарок презерватив») даже хотела пнуть костылём.
Столовая, кстати, хорошая. Во-первых, нас туда пустили, а во-вторых, все официанты и официантки там были кто без ноги, кто без руки, кто с двумя головами, а у бородатого шеф-повара на спине красовался шикарный бюст. И ходил он, как наверняка догадались читатели, на трёх милых кривых ногах. Рук, естественно, не было у него вовсе.
– Как же он готовит, без рук-то? – спросили мы у цыганки Изольды Прокловны.
– А он не готовит. Он писает в компот и ноги там моет. Широкой души человек.
– Да уж, – не стали мы спорить. – А как у вас насчёт выпить?
Тут-то она и попыталась костыль свой употребить.
Спаслись бегством и уже на выходе прочитали: «Безалкогольная столовая для сексуальных извращенцев – вход только для людей с физическими недостатками».
– Так вот почему нас сюда пустили, – догадалась Лукас. – Мы же для них даже не люди с физическими недостатками, а просто два ходячих физических недостатка. Но где бы нам за это выпить?
– В Кремле! – проворковал извозчик, неслышно и незаметно подъехавший сзади. Хотел нас сначала пнуть копытом своей лошади, но та побрезговала.
– Что ж, в Кремле так в Кремле, – не стал спорить Лесин. – Сколько берёшь?
– Полтора минета или 250 000 евро и 14 копеек.
Наскребли мы ему евриков с копейками, да и покатили с шиком и гиком. Город вокруг был прекрасен и удивителен – мы аж залюбовались. Пётр Великий работы Церетели стоял в ажурных чулках, на Храме Христа Спасителя вместо крестов болтались гигантские фаллоимитаторы, по небу дирижабли тащили необъятные экраны с порнографией и светомузыкой, лазерное шоу на Воробьевых горах больше напоминало все пожары Москвы вместе взятые, сколько их было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21