Я взлетела в воздух при первом же толчке и видела, как все двигалось, качалось, тряслось, видела, как дрожала и разверзалась земля.
Деревья ломались, гнулись, падали. Рассыпались здания. Трескались дороги. Земля проваливалась в разверзшиеся пропасти, поглощая зверей, отчаянно пытавшихся спастись бегством.
Я боюсь, Сарторис, и знаю, что ты боишься точно так же, как и я. Крики птиц, голоса зверей, треск падающих стен, грохот, стоны, вой.
Кипарисы накренились, сталкиваясь друг с другом.
Землетрясение кончается... Тишина... Слышен лишь шелест осыпающейся с ветвей хвои. Сороки кричат, жалуются, трещат. Они летают вокруг своих гнезд, которые вдруг перестали быть такими безопасными, такими надежными, но все же выдержали. Лишь некоторые веточки кое-где держатся уже не так крепко, как раньше.
Ты летишь среди полуразрушенных зданий, среди колонн и мачт, среди упавших с постаментов статуй и покосившихся стен.
Падающие водосточные трубы, черепица, карнизы, куски облупившейся, растрескавшейся известки, обрывки обоев и жести, рассыпающиеся стропила, раскалывающийся мрамор, песчаник, гранит. Дикие стоны придавленного упавшими камнями волка кого угодно способны свести с ума.
Птицы собираются стаями. Дрозды, жаворонки, скворцы, воробьи, синицы, трясогузки тучей закрыли солнце. Вороны, грачи, галки пролетают над городом...
– А я? А ты? А мы?
Остаемся или улетаем?
Сарторис взмывает так высоко в небо, как никогда еще раньше не поднимался. Над городом висят тяжелые дождевые тучи. Надо подождать.
Птицы летят к морю, на север, на юг, на запад, на восток. Они улетают... Прилетают. Спасаются бегством. Все небо покрыто перепуганными птицами, которые хотят спрятаться, хотят освободиться от овладевшего ими страха...
С моря возвращаются чайки, бакланы, поморники, пеликаны, утки, гуси, цапли, журавли... Тучи птичьей мелочи – воробьев и синиц – перелетают с дерева на дерево...
– Улететь? Остаться?
Сжавшиеся в комочки птенцы хищных птиц с большими крючковатыми клювами втискиваются в щели бетонных стен, прячутся среди камней.
Среди развалин везде валяются скорлупки разбитых яиц.
Под стенами, под деревьями умирают птенцы – множество маленьких птичек. Слепые, голенькие и уже оперившиеся, но еще не умеющие летать. Маленькие галки, грачи, вороны, сойки, сороки, голуби.
Лисы, куницы, волки, змеи душат их, раздирают на части, пожирают.
Удивительно, сколько же живой еды вдруг одновременно оказалось на земле.
Ты не хотел улетать?
А может, просто боялся улететь?
Гнездо на покосившемся кипарисе уцелело. Нужно только укрепить его гибкими веточками, вплести снизу твердые, жесткие прутики, законопатить щели мхом и пухом, замаскировать получше, пригнув соседние ветки.
Рея скоро снесет яйца.
Теперь она очень редко покидает гнездо. Самое большее, на минуту – чтобы схватить отяжелевшую от нектара пчелу или взбирающегося вверх по стволу наевшегося сверчка.
Ты остался, поэтому осталась и я.
Если бы ты улетел, я полетела бы вслед за тобой. Ведь ты же знаешь, Сарторис, что если бы ты только захотел, я забралась бы в твое гнездо и прогнала Рею.
Когда ты смотришь на меня, ты пробуждаешь во мне тоску, желание, надежду.
Я возвращаюсь к своему самцу, кормлю своих птенцов, но все время жду твоего зова, жеста, голоса, знака.
Я тоскую по тебе, хотя мы всегда так близко друг к Другу, хотя мы видим друг друга с утра до вечера, а по ночам из-за темной стены кипарисовых иголок до меня снова доносятся отзвуки твоих беспокойных снов.
Земля успокоилась, замерла, осела. Снова стала тихой, теплой, доброжелательной. Мы перестаем бояться и потихоньку забываем о землетрясении, которое так сильно изменило наш мир.
Вскоре развалины совсем зарастут травами, ромашками и вьюнками, плющом и пыреем. Мхи и грибы заполнят влажные щели.
Твои маленькие сорочата учатся летать, перепархивают с верхушки на верхушку, со стены на стену. Они так же любопытны, как ты, – суют клювы даже в трещины и щели на земле, вытаскивая оттуда мелких ужей, вытягивая за хвосты мышей-полевок.
Их спугивает тень канюка.
После разрушения города и бегства большей части живших в нем птиц, и прежде всего голубей, ястребы начали охотиться на сорок. Они больше не обращают внимания на сорочью трескотню и попытки толпой отпугнуть хищника.
Хищные птицы неожиданно нападают сверху, пытаясь поймать когтями беспокойных молодых сорок.
Получилось. Черно-белая птица трепещет в когтистых лапах. Канюк улетает, преследуемый разъяренной крикливой стаей...
Остальные, перепуганные сорочата сжимаются в комочек в родном гнезде, под крыльями Реи.
Завтра они снова будут смело обследовать неглубокие канавы, туннели, дыры, ниши в поисках шипящей и попискивающей еды.
Зима стоит настолько теплая, что большинство деревьев даже не сбросили листву.
Ураган
Яичная скорлупа и птенцы среди камней.
Твои маленькие сорочата выпали из гнезда. Они пытаются вскарабкаться обратно по растущим невысоко побегам и веткам. Но их коготки еще слабы, а в крыльях не отросли достаточно длинные маховые перья.
Ночью ты слышишь отчаянные крики умирающих. Росомахи, рыси, кошки, ласки, куницы, еноты, выдры кружат по улицам -хватают, раздирают на части, пожирают.
Во сне скелеты снова сгоняют тебя с дерева. Тебе страшно, ты боишься, спасаешься бегством. Сороки собираются вокруг твоего гнезда... Ты хочешь найти своих сорочат. Их нет под деревом... Лишь мелкие перышки и черно-белый пух. Рея поднимает клювом перья и зовет, зовет, зовет...
Над водой скользят зеленые весенние стрекозы и хрупкие подёнки.
У меня больше нет сил бороться со снами, со страхом, с оцепенением и инерцией.
Я боюсь заснуть, потому что по ту сторону сна меня ждут прячущиеся там скелеты, змеи, незнакомые, непослушные сороки.
Коварные чужие птицы пугают меня размерами своих крючковатых клювов и когтей. Я уже не знаю, где сон, а где – действительность, не знаю, где кончается сон и начинается явь.
Теперь я стал бояться еще больше, чем раньше. Страх стал сильнее, чем тогда, когда я был маленьким, неоперившимся сорочонком. Прочные стенки гнезда и родительское тепло охраняли, защищали меня от темноты, холода, голода, от моих страхов. Сейчас, меня ничто не защищает, кроме моих же собственных крыльев, когтей и клюва. И этих хорошо знакомых мне сорок, которые всегда летят вслед за мной, слушаются моих команд и призывов.
Умение маскироваться, прятаться, передразнивать других, хитрость и ловкость до сих пор давали мне преимущество. Дерзость и громкая трескотня должны были убедить всех в том, что я силен, должны были вызывать страх у всех, кто мельче и слабее меня... Но эти столь важные здесь, наяву, черты во сне не имеют никакого значения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77