Поскольку Яше соблюдать правила игры незачем, его история несколько отличается от официальной.
– Жизнь на Брайтоне появилась в конце девятнадцатого века, в восьмидесятых годах, когда железная дорога докатилась до Брайтон и Кони Айлэнд пляжей. Локомотив не успел добежать до океана, как умные люди выстроили четыре гостиницы, Брайтон Бич отель – наибольшая из них. Тогда же, к удовольствию нью-йоркцев, Брайтон обзавёлся ипподромом.
Что такое злачное место и где был Лас Вегас конца девятнадцатого – начала двадцатого века? Два вопроса – в одном. Это казино на Ошеан парквэй, театры, рестораны, аттракционы, собачьи и лошадиные бега, азартные игры, короче – всё, что вам в голову взбредёт, чтобы добровольно выпотрошить карманы любителей приключений. Это и есть Брайтон. Туристическая Мекка. Восторг и опъянение. Любовь и разорение.
А в 1911 году – всему иногда приходит конец – ипподром был перестроен. Резвые скакуны и гончие собаки уступили место новому идолу фордовской Америки – автогонкам.
Скорости в то время были, конечно, не в пример нынешним, но несчастных случаев со смертельным исходом было предостаточно. Под напором многочисленных жалоб и судебных исков владельцы автодрома дрогнули, закрыли бизнес и продали поляну. Запомните это место – район Десятого Брайтона – и смахните вековую пыль с дачных домиков. Перед вами автогонки с азартными играми, стряхните и эту пыль – собачьи и лошадиные бега… Входите во вкус?
И что вы чувствуете после этого: запах навоза или машинного масла? Вы чувствуете то, что мы имеем на этом злачном месте сейчас – тесную застройку домиков-близнецов, кафе «Глечик», книжный магазин «Чёрное море»… А раз Чёрное море, то и «Турецкие ковры»… Не густо, однако…
Но теперь самое главное: как попали сюда мы, российские евреи, кто сказал за нас слово, и кого мы должны благодарить, что в массе своей мы находимся здесь, а не где-нибудь в Коламбусе? Тоже, к слову сказать, Америка. Штат Огайо.
Молодость Брайтона – прибежище русских евреев, поселившихся здесь с первой волной эмиграции, – приходится на погромы девятьсот пятого года. В начале XX века Брайтон разговаривал на идиш. Здесь был курорт, продолжавшийся вплоть до Второй мировой войны.
А в пятидесятых годах жизнь на Брайтоне стала угасать. Молодёжь уезжала, оставляя пенсионеров доживать свой век на берегу океана. Стала меняться публика – эмигранты из Азии, местные босяки, беднота – устремились к району, где можно делать быстрые деньги. Некогда дорогие аппартменты стали стремительно падать в цене. Преступность захлестнула улицы. Бизнесы заколачивали двери и бежали прочь. Пляжи опустели. Туристы исчезли. Жители боялись выходить из дому и открывать окна.
Дядя Яша берёт паузу, чтобы слушатели осознали трагедию – гибель Помпеи, утёрли слёзы и приступили к раскопкам исчезнувшей цивилизации. Но поскольку их всего двое – Шелла и Изя – и аплодисментов не последовало, он меняет партитуру – трубы уступают место жалобному плачу скрипки. Обращённой к Изе:
– Что тебе сказать, если бабелевская Молдаванка – это аль-капоновское Чикаго, то Брайтон шестидесятых – это компот с косточками. Из Гарлема и Чикаго. За считанные годы сады белой акации превратились в кактусовые рощи. Пляжи Аркадии в голливудские сцены мафиозных разборок. Но что вы прикажете делать тем, кто в этих садах провёл юные годы? Встретил первую любовь и имел первый поцелуй? То-то и оно…
Ты что– то слышал о раввине Каханэ и “Лиге защиты евреев“? Власти не говорят об этом, но мне-то чего бояться -я ведь не собираюсь балотироваться в Президенты. В то время как белые оставили Чикаго и Дейтройт и бежали в пригороды, Брайтон оказался единственным местом в Америке, где произошла обратная картина.
С чего начиналось? Меир собрал людей, и они перекрыли Кони Айленд Авеню. Он сказал громкую речь и зажёг огонь в самых тихих сердцах. Я не был там и не могу передать дословно, но люди плакали, что он им сказал. Он задел их за живое, и это звучало примерно так: «Вы сидите по уши в яме с дерьмом и боитесь открыть рот. Так высуньте голову и чего-нибудь скажите! За вас это никто не сделает!»
Что говорить, когда до нас никому дела не было, именно Меир первым начал борьбу за право российских евреев на эмиграцию. Его люди никому не давали проходу – шумно митинговали у советского посольства, бойкотировали гастроли артистов. Конечно, они немножко нервничали и кидали бомбы. Это нехорошее дело, швырять бомбы. Но их услышали. Подключились сенаторы Лаутенберг, Джексон… Пошёл другой уровень. Деловой разговор. Мы – вам, если вы – нам. Когда надо, в Вашингтоне умеют говорить языком Молдаванки.
Вторая лекция начинается после обеда, когда Яша вытаскивает Изю пройтись по набережной. Не торопясь, доходят они до «Татьяны», и Яша приглашает племянника опрокинуть стопочку.
– Я угощаю.
Изя конфузится, и Яша сердится:
– Не морочь голову! Начнёшь работать – вернёшь две.
Закусили пирожком с мясом и продолжили прогулку.
– Слышал ты что-нибудь о Зяме Гринберге?
Изя отрицательно покачал головой, но Яша и не ждал комментариев – если в Одессе спрашивают, ответ давно лежит в кармане. В зависимости от вопроса в верхнем пиджака или в заднем брюк.
– Зяма был серьёзный человек, в Одессе директор крупного гастронома. Когда он увидел, что шантрапа не даёт людям вздохнуть, он пришёл с парой человек в полицию и говорит: «Наши дети не могут выйти на пляж и окунуть в океан ноги, чтобы не получить по морде и остаться без штанов. Наши жёны бояться зайти в лифт, чтобы не потерять сумочку или не быть изнасилованными».
– Это никуда не годится, – отвечают в полиции, – но мы не можем возле каждого лифта держать охрану, а по поводу пляжа – пусть ваши дети вечером сидят дома.
– Хорошо, – сказал Зяма, – мы понимаем ваши проблемы, но позвольте нам тихо решить свои. У нас есть хорошая традиция из нашей прежней Родины – жители гуляют по улицам и заодно смотрят за порядком. Там это была народная дружина, а здесь назовите, как хотите.
– Хорошо, – согласились в полиции, – но чтобы не было никаких грубостей. В Америке на первом месте главенствует закон.
– Что за вопрос?! – ответил Зяма, имея в кармане ответ, купленный у мальчиков Кахане. – Мы будем тихо гулять с жёнами и смотреть, чтобы после одиннадцати вечера никто громко не разговаривал.
Что дальше было, не стоит объяснять – гуляет по набережной интеллигентная пара и держит в дамской сумочке пистолет. Станиславский в таком случае говорил: пистолет стреляет, даже если его об этом не спрашивают.
На шум налетает полиция.
– Вы что-то видели?!
– Упаси Бог.
– Слышали?!
– Кажется, стреляли.
Полиция обыскивает мужчин – божьи одуванчики. А в дамские сумочки в Нью-Йорке заглядывать почему-то не принято.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Жизнь на Брайтоне появилась в конце девятнадцатого века, в восьмидесятых годах, когда железная дорога докатилась до Брайтон и Кони Айлэнд пляжей. Локомотив не успел добежать до океана, как умные люди выстроили четыре гостиницы, Брайтон Бич отель – наибольшая из них. Тогда же, к удовольствию нью-йоркцев, Брайтон обзавёлся ипподромом.
Что такое злачное место и где был Лас Вегас конца девятнадцатого – начала двадцатого века? Два вопроса – в одном. Это казино на Ошеан парквэй, театры, рестораны, аттракционы, собачьи и лошадиные бега, азартные игры, короче – всё, что вам в голову взбредёт, чтобы добровольно выпотрошить карманы любителей приключений. Это и есть Брайтон. Туристическая Мекка. Восторг и опъянение. Любовь и разорение.
А в 1911 году – всему иногда приходит конец – ипподром был перестроен. Резвые скакуны и гончие собаки уступили место новому идолу фордовской Америки – автогонкам.
Скорости в то время были, конечно, не в пример нынешним, но несчастных случаев со смертельным исходом было предостаточно. Под напором многочисленных жалоб и судебных исков владельцы автодрома дрогнули, закрыли бизнес и продали поляну. Запомните это место – район Десятого Брайтона – и смахните вековую пыль с дачных домиков. Перед вами автогонки с азартными играми, стряхните и эту пыль – собачьи и лошадиные бега… Входите во вкус?
И что вы чувствуете после этого: запах навоза или машинного масла? Вы чувствуете то, что мы имеем на этом злачном месте сейчас – тесную застройку домиков-близнецов, кафе «Глечик», книжный магазин «Чёрное море»… А раз Чёрное море, то и «Турецкие ковры»… Не густо, однако…
Но теперь самое главное: как попали сюда мы, российские евреи, кто сказал за нас слово, и кого мы должны благодарить, что в массе своей мы находимся здесь, а не где-нибудь в Коламбусе? Тоже, к слову сказать, Америка. Штат Огайо.
Молодость Брайтона – прибежище русских евреев, поселившихся здесь с первой волной эмиграции, – приходится на погромы девятьсот пятого года. В начале XX века Брайтон разговаривал на идиш. Здесь был курорт, продолжавшийся вплоть до Второй мировой войны.
А в пятидесятых годах жизнь на Брайтоне стала угасать. Молодёжь уезжала, оставляя пенсионеров доживать свой век на берегу океана. Стала меняться публика – эмигранты из Азии, местные босяки, беднота – устремились к району, где можно делать быстрые деньги. Некогда дорогие аппартменты стали стремительно падать в цене. Преступность захлестнула улицы. Бизнесы заколачивали двери и бежали прочь. Пляжи опустели. Туристы исчезли. Жители боялись выходить из дому и открывать окна.
Дядя Яша берёт паузу, чтобы слушатели осознали трагедию – гибель Помпеи, утёрли слёзы и приступили к раскопкам исчезнувшей цивилизации. Но поскольку их всего двое – Шелла и Изя – и аплодисментов не последовало, он меняет партитуру – трубы уступают место жалобному плачу скрипки. Обращённой к Изе:
– Что тебе сказать, если бабелевская Молдаванка – это аль-капоновское Чикаго, то Брайтон шестидесятых – это компот с косточками. Из Гарлема и Чикаго. За считанные годы сады белой акации превратились в кактусовые рощи. Пляжи Аркадии в голливудские сцены мафиозных разборок. Но что вы прикажете делать тем, кто в этих садах провёл юные годы? Встретил первую любовь и имел первый поцелуй? То-то и оно…
Ты что– то слышал о раввине Каханэ и “Лиге защиты евреев“? Власти не говорят об этом, но мне-то чего бояться -я ведь не собираюсь балотироваться в Президенты. В то время как белые оставили Чикаго и Дейтройт и бежали в пригороды, Брайтон оказался единственным местом в Америке, где произошла обратная картина.
С чего начиналось? Меир собрал людей, и они перекрыли Кони Айленд Авеню. Он сказал громкую речь и зажёг огонь в самых тихих сердцах. Я не был там и не могу передать дословно, но люди плакали, что он им сказал. Он задел их за живое, и это звучало примерно так: «Вы сидите по уши в яме с дерьмом и боитесь открыть рот. Так высуньте голову и чего-нибудь скажите! За вас это никто не сделает!»
Что говорить, когда до нас никому дела не было, именно Меир первым начал борьбу за право российских евреев на эмиграцию. Его люди никому не давали проходу – шумно митинговали у советского посольства, бойкотировали гастроли артистов. Конечно, они немножко нервничали и кидали бомбы. Это нехорошее дело, швырять бомбы. Но их услышали. Подключились сенаторы Лаутенберг, Джексон… Пошёл другой уровень. Деловой разговор. Мы – вам, если вы – нам. Когда надо, в Вашингтоне умеют говорить языком Молдаванки.
Вторая лекция начинается после обеда, когда Яша вытаскивает Изю пройтись по набережной. Не торопясь, доходят они до «Татьяны», и Яша приглашает племянника опрокинуть стопочку.
– Я угощаю.
Изя конфузится, и Яша сердится:
– Не морочь голову! Начнёшь работать – вернёшь две.
Закусили пирожком с мясом и продолжили прогулку.
– Слышал ты что-нибудь о Зяме Гринберге?
Изя отрицательно покачал головой, но Яша и не ждал комментариев – если в Одессе спрашивают, ответ давно лежит в кармане. В зависимости от вопроса в верхнем пиджака или в заднем брюк.
– Зяма был серьёзный человек, в Одессе директор крупного гастронома. Когда он увидел, что шантрапа не даёт людям вздохнуть, он пришёл с парой человек в полицию и говорит: «Наши дети не могут выйти на пляж и окунуть в океан ноги, чтобы не получить по морде и остаться без штанов. Наши жёны бояться зайти в лифт, чтобы не потерять сумочку или не быть изнасилованными».
– Это никуда не годится, – отвечают в полиции, – но мы не можем возле каждого лифта держать охрану, а по поводу пляжа – пусть ваши дети вечером сидят дома.
– Хорошо, – сказал Зяма, – мы понимаем ваши проблемы, но позвольте нам тихо решить свои. У нас есть хорошая традиция из нашей прежней Родины – жители гуляют по улицам и заодно смотрят за порядком. Там это была народная дружина, а здесь назовите, как хотите.
– Хорошо, – согласились в полиции, – но чтобы не было никаких грубостей. В Америке на первом месте главенствует закон.
– Что за вопрос?! – ответил Зяма, имея в кармане ответ, купленный у мальчиков Кахане. – Мы будем тихо гулять с жёнами и смотреть, чтобы после одиннадцати вечера никто громко не разговаривал.
Что дальше было, не стоит объяснять – гуляет по набережной интеллигентная пара и держит в дамской сумочке пистолет. Станиславский в таком случае говорил: пистолет стреляет, даже если его об этом не спрашивают.
На шум налетает полиция.
– Вы что-то видели?!
– Упаси Бог.
– Слышали?!
– Кажется, стреляли.
Полиция обыскивает мужчин – божьи одуванчики. А в дамские сумочки в Нью-Йорке заглядывать почему-то не принято.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33