Если это действительно обезьяна, ее надлежит поймать и водворить в новый обезьяний питомник, где животные каждый день разыгрывают перед зрителями – главным образом родителями с детьми – церемонию чаепития.
* * *
Эдди вышел на шоссе и остановил попутку. На нем была знаменитая куртка в стиле Дикого Запада. Вуси с Чарльзом еще спали – это был их способ убить время, – но Джой встала рано и видела, как Эдди уходил. Она не стала будить остальных, а потом долго колебалась – сказать об этом Чарльзу и Вуси, когда они проснутся.
За рулем автофургона сидел чернокожий. Они поболтали о футболе. Эдди не попросил высадить его в городке, где Джой и миссис Наас Клоппер совершали покупки. А доехал до самого Йоханнесбурга.
У входа в супермаркет он не сдал вещи – по той простой причине, что их не было – и не стал брать корзину или тележку с номером. Он вел себя как посетитель на выставке: проходил ряд за рядом, время от времени останавливаясь и рассматривая этикетки, словно выискивая имя художника. Позади остались полки с консервированными фруктами и банками маринованных овощей, а также сардинами, анчоусами, тунцом, бутылками с кетчупом, аэрозолями, шоколадками, растворимым кофе, мешками с кукурузной мукой и сахаром, кошачьей и собачьей едой, моющими средствами, кастрюлями, чашками, консервными ножами, электрическими приборами для изготовления пиццы, пилами, ножовками и лампочками. За ними последовали вращающиеся стенды с дамскими колготками и поздравительными открытками юмористического, религиозного и сентиментального содержания. Вокруг белые домохозяйки толкали перед собой тележки со специальными сиденьями для маленьких детей или собачек. Чернокожие рабочие заполняли опустевшие места на полках банками с тушенкой. Другие чернокожие, служащие, пробивали цену на постоянно прибывающих упаковках с товарами. Из репродукторов неслась приятная музыка, время от времени прерываемая голосом диктора. Он приветствовал покупателей и сообщал о новинках.
Эдди провел с полчаса в отделе грампластинок и магнитофонных записей. Слушать не разрешалось, но он и так знал каждую группу и каждого солиста и хорошо представлял содержание каждой кассеты. Главное, он убедился, что в мире поп-музыки ничего не изменилось.
Потом он постоял в очереди у кассы, держа в руках несколько батареек и коробочку с мазью, которая вот уже много лет не попадалась ему на глаза – мать некогда пользовалась ею для лечения любых болячек. Со стенда рядом с кассой он, как завершающий штрих, снял солнцезащитные очки.
На улице Эдди ничем не отличался от других пешеходов. Мимо проносились подростки стайками по три-четыре человека – видимо, не имея определенной цели движения. В их возрасте большой город неудержимо влечет к себе, хотя ему и нечего вам предложить, а потом вы возвращаетесь на задворки. Другие, одного с ним возраста, ловко лавировали между машинами на своих мопедах, доставляя по назначению лекарства и документы, приказы и гамбургеры.
Город стал грязнее, отметил Эдди. На перекрестке улиц Джеппа и Бри – все те же длинные очереди на автобусной остановках – и, как следствие, канавы, полные фруктовой кожуры и банок из-под кока-колы. Португальцы в своих забегаловках по-прежнему кормили посетителей какой-то бурдой; таксисты использовали Диагональную улицу в качестве бесплатной стоянки, где они с гордостью владельцев беговых лошадей мыли, скребли и полировали свои машины. Женщины толпились у входа на рынок, где велась оптовая торговля птицей и где можно было купить по дешевке ведерко куриных потрохов.
Зато в той части города, где жили белые, не было ни уличных лотков, ни палаток – только конторы страховых компаний, банки, ухоженные аллеи, Прохожие, точно гусеницы, чинными цепочками переползали с улицы на улицу и наконец попадали в центр города. Здесь уже редко встречались люди с его цветом кожи. В тот день была суббота, и на улицах можно было заметить мулатов – художников, столяров и плотников, одетых в светлые шорты «сафари», куртки и соломенные шляпы с пестрыми лентами, как у их далеких предков – буров. На чернокожих детишках из богатых семей носили ослепительно белые гольфы, а девушки балансировали в босоножках на высоченных каблуках – в этом сезоне их носили вместе с джинсами. Вблизи можно было разглядеть, что ногти на руках и ногах у них покрыты ярко-красным лаком. Потом, когда они истратят все деньги, цветные вернутся туда, где им и полагается быть. Но все же центр города уже трудно было назвать, как пять лет назад, «только для белых».
Он долго стоял возле витрины одного из магазинов, глазея на карманные калькуляторы всех видов, фото– и видео-оборудование и портативные магнитофоны, которые, как когда-то часы, с каждым годом уменьшались в размерах. Зайдя внутрь, он рассмотрел эти изумительные творения рук человеческих вблизи. Их охотно демонстрировал молодой продавец-португалец – видимо, из тех, что бежали сюда от черных властей Мозамбика примерно в то же время, когда сам Эдди удирал от полиции Йоханнесбурга. Где-то здесь находится их управление по делам политических – симпатичное на вид здание, выкрашенное в бледно-голубой цвет и расположенное на площади Джона Вустера, в нескольких кварталах от магазина, где он примерял наушники.
– Классная вещь, правда? – спросил продавец. – Их совсем не чувствуешь на голове – такие легкие.
Португалец показал Эдди всевозможные модели, а когда тот собрался уходить («мне нужно подумать»), вручил ему визитную карточку и написал свое имя: Мануэль. «Спросите меня, и я вас с удовольствием обслужу».
В магазине готовой одежды продавец-индиец провел его вдоль ряда брюк для повседневной носки.
– Такие сейчас поголовно носит молодежь. Ярких расцветок. Сколько вам – лет двадцать восемь?
Наметанным взглядом он определил ширину талии Эдди и похвалил его куртку – «сразу видно, не местного производства». А когда Эдди «не нашел ничего подходящего», ободрил: «Заходите на следующей неделе: по вторникам у нас завоз».
Он потопал обратно, в направлении Вест-энда, надеясь сесть где-нибудь на автобус, чтобы проехать хотя бы часть пути. Возле мужского бара его приметила чернокожая девушка и подошла, но он улыбнулся – «Спасибо, сестричка» – и продолжил путь. Цепким взглядом проститутки она, единственная из всех, мигом распознала в нем чужака – даже среди таких же чернокожих.
* * *
Стэнли Доброу послал свой снимок на конкурс «Фотография года», проводимый одной из утренних газет.
Старик Грэм Фрейзер-Смит (ему было всего сорок восемь лет, но так уж его привыкли называть друзья) вообразил, будто, несмотря на близорукость, ему удалось посмотреть зверю в глаза. Он рассказывал об этом коллегам в перерывах между операциями по восстановлению разбитых человеческих лиц, которые проводил мастерски, с гораздо большей изобретательностью, чем Господь Бог, создавший женщину из ребра мужчины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
* * *
Эдди вышел на шоссе и остановил попутку. На нем была знаменитая куртка в стиле Дикого Запада. Вуси с Чарльзом еще спали – это был их способ убить время, – но Джой встала рано и видела, как Эдди уходил. Она не стала будить остальных, а потом долго колебалась – сказать об этом Чарльзу и Вуси, когда они проснутся.
За рулем автофургона сидел чернокожий. Они поболтали о футболе. Эдди не попросил высадить его в городке, где Джой и миссис Наас Клоппер совершали покупки. А доехал до самого Йоханнесбурга.
У входа в супермаркет он не сдал вещи – по той простой причине, что их не было – и не стал брать корзину или тележку с номером. Он вел себя как посетитель на выставке: проходил ряд за рядом, время от времени останавливаясь и рассматривая этикетки, словно выискивая имя художника. Позади остались полки с консервированными фруктами и банками маринованных овощей, а также сардинами, анчоусами, тунцом, бутылками с кетчупом, аэрозолями, шоколадками, растворимым кофе, мешками с кукурузной мукой и сахаром, кошачьей и собачьей едой, моющими средствами, кастрюлями, чашками, консервными ножами, электрическими приборами для изготовления пиццы, пилами, ножовками и лампочками. За ними последовали вращающиеся стенды с дамскими колготками и поздравительными открытками юмористического, религиозного и сентиментального содержания. Вокруг белые домохозяйки толкали перед собой тележки со специальными сиденьями для маленьких детей или собачек. Чернокожие рабочие заполняли опустевшие места на полках банками с тушенкой. Другие чернокожие, служащие, пробивали цену на постоянно прибывающих упаковках с товарами. Из репродукторов неслась приятная музыка, время от времени прерываемая голосом диктора. Он приветствовал покупателей и сообщал о новинках.
Эдди провел с полчаса в отделе грампластинок и магнитофонных записей. Слушать не разрешалось, но он и так знал каждую группу и каждого солиста и хорошо представлял содержание каждой кассеты. Главное, он убедился, что в мире поп-музыки ничего не изменилось.
Потом он постоял в очереди у кассы, держа в руках несколько батареек и коробочку с мазью, которая вот уже много лет не попадалась ему на глаза – мать некогда пользовалась ею для лечения любых болячек. Со стенда рядом с кассой он, как завершающий штрих, снял солнцезащитные очки.
На улице Эдди ничем не отличался от других пешеходов. Мимо проносились подростки стайками по три-четыре человека – видимо, не имея определенной цели движения. В их возрасте большой город неудержимо влечет к себе, хотя ему и нечего вам предложить, а потом вы возвращаетесь на задворки. Другие, одного с ним возраста, ловко лавировали между машинами на своих мопедах, доставляя по назначению лекарства и документы, приказы и гамбургеры.
Город стал грязнее, отметил Эдди. На перекрестке улиц Джеппа и Бри – все те же длинные очереди на автобусной остановках – и, как следствие, канавы, полные фруктовой кожуры и банок из-под кока-колы. Португальцы в своих забегаловках по-прежнему кормили посетителей какой-то бурдой; таксисты использовали Диагональную улицу в качестве бесплатной стоянки, где они с гордостью владельцев беговых лошадей мыли, скребли и полировали свои машины. Женщины толпились у входа на рынок, где велась оптовая торговля птицей и где можно было купить по дешевке ведерко куриных потрохов.
Зато в той части города, где жили белые, не было ни уличных лотков, ни палаток – только конторы страховых компаний, банки, ухоженные аллеи, Прохожие, точно гусеницы, чинными цепочками переползали с улицы на улицу и наконец попадали в центр города. Здесь уже редко встречались люди с его цветом кожи. В тот день была суббота, и на улицах можно было заметить мулатов – художников, столяров и плотников, одетых в светлые шорты «сафари», куртки и соломенные шляпы с пестрыми лентами, как у их далеких предков – буров. На чернокожих детишках из богатых семей носили ослепительно белые гольфы, а девушки балансировали в босоножках на высоченных каблуках – в этом сезоне их носили вместе с джинсами. Вблизи можно было разглядеть, что ногти на руках и ногах у них покрыты ярко-красным лаком. Потом, когда они истратят все деньги, цветные вернутся туда, где им и полагается быть. Но все же центр города уже трудно было назвать, как пять лет назад, «только для белых».
Он долго стоял возле витрины одного из магазинов, глазея на карманные калькуляторы всех видов, фото– и видео-оборудование и портативные магнитофоны, которые, как когда-то часы, с каждым годом уменьшались в размерах. Зайдя внутрь, он рассмотрел эти изумительные творения рук человеческих вблизи. Их охотно демонстрировал молодой продавец-португалец – видимо, из тех, что бежали сюда от черных властей Мозамбика примерно в то же время, когда сам Эдди удирал от полиции Йоханнесбурга. Где-то здесь находится их управление по делам политических – симпатичное на вид здание, выкрашенное в бледно-голубой цвет и расположенное на площади Джона Вустера, в нескольких кварталах от магазина, где он примерял наушники.
– Классная вещь, правда? – спросил продавец. – Их совсем не чувствуешь на голове – такие легкие.
Португалец показал Эдди всевозможные модели, а когда тот собрался уходить («мне нужно подумать»), вручил ему визитную карточку и написал свое имя: Мануэль. «Спросите меня, и я вас с удовольствием обслужу».
В магазине готовой одежды продавец-индиец провел его вдоль ряда брюк для повседневной носки.
– Такие сейчас поголовно носит молодежь. Ярких расцветок. Сколько вам – лет двадцать восемь?
Наметанным взглядом он определил ширину талии Эдди и похвалил его куртку – «сразу видно, не местного производства». А когда Эдди «не нашел ничего подходящего», ободрил: «Заходите на следующей неделе: по вторникам у нас завоз».
Он потопал обратно, в направлении Вест-энда, надеясь сесть где-нибудь на автобус, чтобы проехать хотя бы часть пути. Возле мужского бара его приметила чернокожая девушка и подошла, но он улыбнулся – «Спасибо, сестричка» – и продолжил путь. Цепким взглядом проститутки она, единственная из всех, мигом распознала в нем чужака – даже среди таких же чернокожих.
* * *
Стэнли Доброу послал свой снимок на конкурс «Фотография года», проводимый одной из утренних газет.
Старик Грэм Фрейзер-Смит (ему было всего сорок восемь лет, но так уж его привыкли называть друзья) вообразил, будто, несмотря на близорукость, ему удалось посмотреть зверю в глаза. Он рассказывал об этом коллегам в перерывах между операциями по восстановлению разбитых человеческих лиц, которые проводил мастерски, с гораздо большей изобретательностью, чем Господь Бог, создавший женщину из ребра мужчины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21