Он снял ботинки и на цыпочках подошел к двери. Дверь была плотно прикрыта. Егорышев отворил ее и заглянул в спальню. На туалетном столике горела лампа под абажуром. Кровать была не смята. Наташи не было.
Егорышева бросило в жар. Кровь отлила от лица, сердце замерло. Он вошел в комнату, оглянулся и… увидел Наташу. Она спала в кресле одетая.
У Егорышева ослабели колени. Он перевел дыхание и сел на край кровати. Наташа лежала, неловко подвернув ногу. Платье сбилось, обнажив круглое колено… Наташа спала, подложив под щеку ладонь. Ее губы были полуоткрыты, ресницы чуть вздрагивали: наверно, она видела какой-то сон…
Егорышев поцеловал ее руку, вдохнул знакомый и родной теплый запах Наташиного тела и подумал, что если бы вдруг эта женщина ушла от него, его жизнь была бы кончена и никакая любимая работа никогда не возместила бы ему страшной утраты…
Он на цыпочках вернулся в столовую, лег на диван, погасил лампу, но до самого рассвета не мог успокоиться, и сердце его вздрагивало и болело от пережитого страха.
5
Утром Егорышев проводил Наташу до троллейбуса.
— Не волнуйся,все это дело нескольких дней, — сказал он. — Не так уж трудно выяснить, жив ли Матвей и где он живет. Можно, например, съездить в Министерство геологии и узнать все про этого Гольдберга. Наверно, они вместе работали, раз Матвей подарил ему свою картину…
Наташа из окошка грустно махнула ему рукой в черной перчатке. Со вчерашнего вечера она не произнесла ни слова.
В управлении Егорышев сидел как на иголках, беспрестанно поглядывая на часы. Ровно в пять он запер стол и вышел на улицу. Он торопился. Рабочий день в Министерстве геологии и охраны недр заканчивался, как он узнал, в шесть часов.
Министерство помещалось на площади Восстания, напротив высотного дома, где жил Лебедянский. Это совпадение почему-то не понравилось Егорышеву.
Он поднялся по чистой белой лестнице на третий этаж и постучал в кабинет, на двери которого висела табличка «Заместитель министра по кадрам, член коллегии министерства Ф. М. Заярский».
Из-за стола поднялся стройный, загорелый мужчина с черными усиками, похожий на грузина или на армянина. На лацкане его пиджака блестела золотая медаль лауреата Ленинской премии.
— Льва Алексеевича Гольдберга я хорошо знал, — сказал он, внимательно выслушав Егорышева. — Это был замечательный человек с очень сложной судьбой. Прекрасный, талантливый геолог. Своего рода подвижник… Что касается Строганова… В каком году, говорите, он окончил институт?
— В пятьдесят первом.
— Насколько мне известно, он у нас в министерстве не работал и к Гольдбергу отношения не. имел. Я ничего не слышал о таком геологе. Все экспедиции Гольдберга комплектовались в Москве, и участники их хорошо известны. Впрочем, мы можем это уточнить.
Заярский вызвал секретаршу и попросил разыскать личные дела геологов, участвовавших в экспедициях Гольдберга.
— Какой период вас интересует? — спросил заместитель министра, когда секретарша положила на стол несколько пыльных папок.
— Последние пять лет. С пятьдесят второго по пятьдесят седьмой… — ответил Егорышев, рассчитав, что Матвей Строганов мог быть знаком с Гольдбергом именно в эти годы.
Заярский выбрал три папки и раскрыл одну из них:
— Давайте посмотрим… Ну вот… за эти годы Гольдберг три раза выезжал в экспедиции. В Тибет, в Красноярский край и, наконец, в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году в Торжу. После этого он заболел и уже не ездил. Вот, пожалуйста. Во всех экспедициях участвовали одни и те же люди: геологи Паторжинский, Коровин, Мальков и Николаенко. Были еще коллекторы и рабочие,но они в счет не идут… Строганова тут нет.
— А почему одни и те же люди? — машинально спросил Егорышев.
— Это сразу не объяснишь. Дело в том, что Гольдберг придерживался таких взглядов, которые… Как бы вам попроще сказать… Ну, словом, они не разделялись большинством геологов и тогдашним руководством министерства. У Гольдберга было несколько последователей, которые верили в .него. Считали себя его учениками. Они и ездили с ним в экспедиции.
— Понятно, — сказал Егорышев.
Он вышел из кабинета Заярского растерянный и обескураженный. Он не мог себе представить, что все это так сложно.
На улицах зажглись фонари. Белела громада высотного дома; этот дом, освещенный снизу прожекторами, показался Егорышеву похожим на айсберг, как их рисуют на картинках. Вот о такие айсберги разбиваются корабли, застигнутые штормом где-нибудь в Ледовитом океане… Егорышев тоже был застигнут штормом… Он миновал высотный дом и спустился в метро.
Наташа работала, склонившись над чертежной доской. Она не услышала, как вошел Егорышев, и он остановился в дверях, глядя на нее. Он любил смотреть на нее, когда она работала. Если замысел ее удавался, она улыбалась, и ее лицо становилось юным и одухотворенным. В такие вечера она пела, смеялась, тормошила Егорышева. Он с бьющимся сердцем обнимал ее, целовал и говорил так тихо, что она не слышала:
— Моя дорогая ладушка, лада… Умница моя. Вслух произносить эти слова было нельзя, и Наташа не знала, как называл ее Егорышев. Но он и не хотел, чтобы она знала.
Сейчас Наташа не пела и не улыбалась. Она рассеянно смотрела на чертежную доску.
— Вот и я, — негромко сказал Егорышев. Она подняла на него глаза.
— Я был в Министерстве геологии. Там ничего не знают о Матвее. Оказывается, все это очень сложно… Ты не огорчайся, я все равно узнаю. Просто нужно избрать другой путь.
— Какой же путь ты решил избрать? — негромко спросила она.
— Я еще не думал об этом, — виновато ответил Егорышев. — Но завтра я схожу в милицию. Существует же там какой-нибудь центральный адресный стол…
— Наверно, существует, — согласилась Наташа, как-то странно глядя на Егорышева. Она встала, убрала чертежную доску и принесла из кухни ужин.
— А ты? — спросил Егорышев.
— Я уже ужинала…
Убрав со стола, Наташа продолжала работать, а Егорышев прилег на диван с газетой. В одиннадцать часов его сморило. Он закрыл глаза, в этот момент Наташа спросила:
— Ты пойдешь в милицию после работы?
— Да, — сонно ответил Егорышев. — Днем меня не отпустят…
— Хорошо. Я тебе верю… Делай, как знаешь. Я верю, что ты все сделаешь правильно, — помолчав, сказала Наташа.
Она погасила свет и ушла к себе, но с Егорышева сон сразу слетел. Ему показалось, что Наташа как-то особенно произнесла эти слова: «Я тебе верю», и он встревожился, но через некоторое время сумел убедить себя, что тревожиться нечего. Разве не естественно, что она верит ему и надеется на него? Подумав так, он уснул.
…Никакого центрального адресного бюро в милиции не существовало. Это объяснил Егорышеву дежурный капитан с красной повязкой на рукаве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Егорышева бросило в жар. Кровь отлила от лица, сердце замерло. Он вошел в комнату, оглянулся и… увидел Наташу. Она спала в кресле одетая.
У Егорышева ослабели колени. Он перевел дыхание и сел на край кровати. Наташа лежала, неловко подвернув ногу. Платье сбилось, обнажив круглое колено… Наташа спала, подложив под щеку ладонь. Ее губы были полуоткрыты, ресницы чуть вздрагивали: наверно, она видела какой-то сон…
Егорышев поцеловал ее руку, вдохнул знакомый и родной теплый запах Наташиного тела и подумал, что если бы вдруг эта женщина ушла от него, его жизнь была бы кончена и никакая любимая работа никогда не возместила бы ему страшной утраты…
Он на цыпочках вернулся в столовую, лег на диван, погасил лампу, но до самого рассвета не мог успокоиться, и сердце его вздрагивало и болело от пережитого страха.
5
Утром Егорышев проводил Наташу до троллейбуса.
— Не волнуйся,все это дело нескольких дней, — сказал он. — Не так уж трудно выяснить, жив ли Матвей и где он живет. Можно, например, съездить в Министерство геологии и узнать все про этого Гольдберга. Наверно, они вместе работали, раз Матвей подарил ему свою картину…
Наташа из окошка грустно махнула ему рукой в черной перчатке. Со вчерашнего вечера она не произнесла ни слова.
В управлении Егорышев сидел как на иголках, беспрестанно поглядывая на часы. Ровно в пять он запер стол и вышел на улицу. Он торопился. Рабочий день в Министерстве геологии и охраны недр заканчивался, как он узнал, в шесть часов.
Министерство помещалось на площади Восстания, напротив высотного дома, где жил Лебедянский. Это совпадение почему-то не понравилось Егорышеву.
Он поднялся по чистой белой лестнице на третий этаж и постучал в кабинет, на двери которого висела табличка «Заместитель министра по кадрам, член коллегии министерства Ф. М. Заярский».
Из-за стола поднялся стройный, загорелый мужчина с черными усиками, похожий на грузина или на армянина. На лацкане его пиджака блестела золотая медаль лауреата Ленинской премии.
— Льва Алексеевича Гольдберга я хорошо знал, — сказал он, внимательно выслушав Егорышева. — Это был замечательный человек с очень сложной судьбой. Прекрасный, талантливый геолог. Своего рода подвижник… Что касается Строганова… В каком году, говорите, он окончил институт?
— В пятьдесят первом.
— Насколько мне известно, он у нас в министерстве не работал и к Гольдбергу отношения не. имел. Я ничего не слышал о таком геологе. Все экспедиции Гольдберга комплектовались в Москве, и участники их хорошо известны. Впрочем, мы можем это уточнить.
Заярский вызвал секретаршу и попросил разыскать личные дела геологов, участвовавших в экспедициях Гольдберга.
— Какой период вас интересует? — спросил заместитель министра, когда секретарша положила на стол несколько пыльных папок.
— Последние пять лет. С пятьдесят второго по пятьдесят седьмой… — ответил Егорышев, рассчитав, что Матвей Строганов мог быть знаком с Гольдбергом именно в эти годы.
Заярский выбрал три папки и раскрыл одну из них:
— Давайте посмотрим… Ну вот… за эти годы Гольдберг три раза выезжал в экспедиции. В Тибет, в Красноярский край и, наконец, в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году в Торжу. После этого он заболел и уже не ездил. Вот, пожалуйста. Во всех экспедициях участвовали одни и те же люди: геологи Паторжинский, Коровин, Мальков и Николаенко. Были еще коллекторы и рабочие,но они в счет не идут… Строганова тут нет.
— А почему одни и те же люди? — машинально спросил Егорышев.
— Это сразу не объяснишь. Дело в том, что Гольдберг придерживался таких взглядов, которые… Как бы вам попроще сказать… Ну, словом, они не разделялись большинством геологов и тогдашним руководством министерства. У Гольдберга было несколько последователей, которые верили в .него. Считали себя его учениками. Они и ездили с ним в экспедиции.
— Понятно, — сказал Егорышев.
Он вышел из кабинета Заярского растерянный и обескураженный. Он не мог себе представить, что все это так сложно.
На улицах зажглись фонари. Белела громада высотного дома; этот дом, освещенный снизу прожекторами, показался Егорышеву похожим на айсберг, как их рисуют на картинках. Вот о такие айсберги разбиваются корабли, застигнутые штормом где-нибудь в Ледовитом океане… Егорышев тоже был застигнут штормом… Он миновал высотный дом и спустился в метро.
Наташа работала, склонившись над чертежной доской. Она не услышала, как вошел Егорышев, и он остановился в дверях, глядя на нее. Он любил смотреть на нее, когда она работала. Если замысел ее удавался, она улыбалась, и ее лицо становилось юным и одухотворенным. В такие вечера она пела, смеялась, тормошила Егорышева. Он с бьющимся сердцем обнимал ее, целовал и говорил так тихо, что она не слышала:
— Моя дорогая ладушка, лада… Умница моя. Вслух произносить эти слова было нельзя, и Наташа не знала, как называл ее Егорышев. Но он и не хотел, чтобы она знала.
Сейчас Наташа не пела и не улыбалась. Она рассеянно смотрела на чертежную доску.
— Вот и я, — негромко сказал Егорышев. Она подняла на него глаза.
— Я был в Министерстве геологии. Там ничего не знают о Матвее. Оказывается, все это очень сложно… Ты не огорчайся, я все равно узнаю. Просто нужно избрать другой путь.
— Какой же путь ты решил избрать? — негромко спросила она.
— Я еще не думал об этом, — виновато ответил Егорышев. — Но завтра я схожу в милицию. Существует же там какой-нибудь центральный адресный стол…
— Наверно, существует, — согласилась Наташа, как-то странно глядя на Егорышева. Она встала, убрала чертежную доску и принесла из кухни ужин.
— А ты? — спросил Егорышев.
— Я уже ужинала…
Убрав со стола, Наташа продолжала работать, а Егорышев прилег на диван с газетой. В одиннадцать часов его сморило. Он закрыл глаза, в этот момент Наташа спросила:
— Ты пойдешь в милицию после работы?
— Да, — сонно ответил Егорышев. — Днем меня не отпустят…
— Хорошо. Я тебе верю… Делай, как знаешь. Я верю, что ты все сделаешь правильно, — помолчав, сказала Наташа.
Она погасила свет и ушла к себе, но с Егорышева сон сразу слетел. Ему показалось, что Наташа как-то особенно произнесла эти слова: «Я тебе верю», и он встревожился, но через некоторое время сумел убедить себя, что тревожиться нечего. Разве не естественно, что она верит ему и надеется на него? Подумав так, он уснул.
…Никакого центрального адресного бюро в милиции не существовало. Это объяснил Егорышеву дежурный капитан с красной повязкой на рукаве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39