– Тогда я в нее соберу кости.
– Да, и очистки возьми.
– Там у туалета должен существовать помойный ящик. Я сейчас вернусь. Ты не стели сама.
– Хорошо, хорошо.
…
– А знаешь, давай покуда не будем стелиться.
– Давай.
– Полежим так.
– Без расстилания?
– Без расстилания. Это где же мы едем?
– Да не понятно.
– Постой, постой, что же это за область? Как ты полагаешь? Что там должно быть по времени? Ведь уже поздно.
– Я совершенно не представляю.
– А какие у нас по пути были станции?
– Да я и не знаю.
– Видишь ли, я этим маршрутом практически никогда не ездил. Кроме Ромодана и не помню ничего.
– Ромодану еще рановато.
– Ты считаешь?
– Ромодан ночью.
– А который теперь час? Постой-ка, ничего не разберу. Девять? Десять?
– Мне сдается, десять.
– Да послушай, все одиннадцать! Я нарочно вынес часы на свет, – одиннадцать.
– Не может быть, светло еще.
– Но уже темнеет. Замечаешь?
– Темнеет, значит, – одиннадцатый час. Ты часы заводил?
– У меня часы, я тебе доложу, с пятьдесят четвертого года. Так вот. Надежные. Но бог с ними. Хорошо.
…
– Правильно мы с тобой поехали.
– Правильно.
– А самолетом было бы не интересно, да и дорого
– И опасно.
– Не думаю, чтобы опасно. Не часто же случается.
– Очень опасно. Мы могли бы упасть и разбиться.
– Не надо говорить напрасно. О плохом лучше не вспоминать. Когда предполагаешь худшее, оно и случается.
– Ты понимаешь, какое дело, мы ведь можем попасть в аварию и на поезде.
– Да господь с тобой, мы благополучно доедем.
– Дай-то бог. Но мне сейчас что-то не по себе стало.
– Что такое?
– Нам теперь хорошо?
– Хорошо.
– Никто не мешает, мы вместе. И, кажется, так всегда будет. Но через какой-нибудь час или даже минуту может произойти чрезвычайно ужасное, и мы неожиданно умрем.
– Что ты говоришь такое.
– Всякое бывает.
– Постучи по дереву.
– Мы все потеряем: и разнообразие это, и приятности общения, и тепло, и свежий ночной ветер.
– Нет, этого не должно быть.
– Например, на переезде мы столкнемся с автобусом. Тепловоз сойдет с рельс и опрокинет за собой вагоны: они как домино повалятся с насыпи. Мы со своих мест слетим, и все.
– Что все?
– Все закончится. Я ударюсь, к примеру, виском об угол столика, а тебе распорет печень.
– Перестань, Володя.
– Или пожар. Умирать от дыма, наверняка, мучительнее.
– Зачем ты этот разговор завел?
– Видишь, какое дело, мы же можем в любой момент потерять друг друга. Навсегда. Мы ведь когда-нибудь расстанемся навечно. Мы об этом не вспоминаем, а так будет. А вдруг, это произойдет сегодня ночью, в поезде? Я вдруг испугался этого.
– Я знаю твердо, что Бог каждому свой срок отмерил. Сколько положено, столько человек и живет. Это по божеской части, а не по нашей, сроки блюсти. И нечего преждевременно в будущее заглядывать. Давай стелиться и спать. Что ты молчишь? Что опять задумал?
– Всего хуже, что нас могут запросто убить.
– Час от часу не легче. Кому же мы помешали?
– Да просто так, из нечего делать. Меня, тебя, соседей за стенкой. Как раз плюнуть. Мы же ничего не успеем предпринять.
– Володя, давай укладываться.
– Ты знаешь, мне страшно.
– Не бойся ничего. Без божьего ведома ничего не произойдет.
– Быть может, он уже идет.
– Кто?
– Убийца. Мы уляжемся, а он из-за паршивого кошелька или по извращенной своей прихоти взрежет нам животы. И будет очень больно.
– Ну что ты, Володя, прекрати.
– В мягкий беззащитный живот острым ножом, – это ужасно больно. И никак не исправить, не вылечить. Только умирать беспомощно. Мы же абсолютно, понимаешь, абсолютно не защищены. И обидно умереть от руки ничтожества какого-то, урода морального. Почему это ему разрешается?
– Это никому не разрешается.
– Но если есть такая возможность: делать больно и убивать, значит, она может использоваться. Значит, она не по оплошности оставлена. Не возможно оживить мертвеца и камень превратить в младенца. А убить живого – пожалуйста. Это что же, проверка такая?
– Нам этого не понять.
– А тому, кто убивает и мучает, приятно. Он свою силу осознает. Ведь есть такие, что убивают с легким сердцем. И ничего ему после не воздается. Например, на войне.
– Ты не суди, откуда ты можешь про всякого знать? Давай ложиться.
– Мне страшно, Галочка, за всех нас.
– Не бойся, положись на провидение и будь честен. Я рядом с тобой.
– В какие переделки не попадал, чего не повидал, но так страшно никогда не было. Не чувствовал себя никогда столь беззащитным.
– Успокойся, все будет хорошо.
– Ты думаешь?
– Я уверена.
– А я вот вспомнил случай…
– Хватит. Снимай второй матрац.
– Ты обо мне очень хорошо заботишься. Мне очень приятно.
– И мне приятно. Позволь, я постелю тебе.
– Постели.
– Мы ляжем, послушаем, как колеса стучат, и уснем.
– Ты быстро засыпаешь?
– Особенно в поездах, при равномерном покачивании. Но я тебя дождусь, прежде тебя не стану засыпать. Ты слышишь, Володя? Что ты молчишь?
– Я в окошко выглянул. Где-то едем мы.
– Устраивайся поудобнее. Ты любишь на боку засыпать или на спине?
– Я, видишь ли, на спине храплю.
– Тогда укладывайся на бок.
– Хорошо.
– Свет тебе не мешает.
– Нет, ничего. Он тусклый.
– Ну, спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
– До завтра.
– До завтра.
– Спи.
– И тебе.
…
Среди спящих, как галки на возвышениях, тополей, в безветренных, обвисших плащах, проплывал облитый фонарями полустанок и принакрытые плотными тенями – его обитатели – лавочки, заграждения, платформы. Насыпи беззвучные уходили из ярких кругов, темными окнами блестели здания. Силуэтом вот проплыл какой-то завод за тополями, с трубами, – медленное движение – с вышками и фермами. Освещенные ворота для въезда, с собаками в глубине. Пологий тротуар, где – никого. И уплыли. Набегали, не спеша, столбы и мохнатые ветви, обмотанные тенями, и увитые тенями, и – уплывали. Резкий фонарик на переезде, где – никого. И уплыли. И тянулись потом бесконечными очередями богатые на запахи – ночные мазутные благовония и ароматы лип – посадки, где в чащах мусор и железнодорожный лом, но спрятанный тьмой и крапивой, и – запахи. И тянулись бесконечное долго, но внезапно с одного края рвались и шли зазубринами, и отклонялись круто в сторону, а упругой дугой, как черной стали косой, загибалось на красном крае заката поле. Величественные мелодии: непостижимые реки под мостами, небо закатное и полоса. Величественные условия для сна. Не обнаруживаемые вербы в теплой ночи. Один огонек светился за холмами в какой-то хате, все потухли давно, а он светился. И туманы, привстающие с колен, и вольный простор.

1 2 3 4 5 6 7