Возможно, в
детстве такое путешествие вызывало больше эмоций, нежели в
зрелом возрасте, но, повторим еще раз, все зависит от цели,
которую в каждом конкретном случае ставили себе создатели этого
медленного, громоздкого, но экологически безвредного
приспособления. Взять хотя бы фуникулер. Эта разновидность
максимально приближена к реальной жизни, протекающей за
пределами безлюдного, как правило, и неудобного для пешей
ходьбы пространства, скрасить которое и призван фуникулер.
Более всего он напоминает трамвай, лишенный, так сказать,
собственной воли: несмотря на внешнее сходство, вагоны
фуникулера непосредственно зависят от прицепленного к головному
вагону каната, влекомого все тем же невидимым колесом. Сходство
усиливается и рельсами, по которым движутся вагоны, но есть
одно отличие, которое не бросается в глаза, однако при
внимательном рассмотрении дискредитирует даже самую идею
сравнения с трамваем. На крыше каждого вагона установлено
небольшое блестящее колесико, которое движется по тонкому
канату; скорее всего, электричество там не проходит (незачем),
и это навершие созерцателю технически необразованному служит
как бы напоминанием о генеральном колесе (роторе, вале),
выступающем первопричиной происходящего. Впрочем, здесь есть
наверняка какой-либо полезный смысл, но вряд ли кто-либо из
пассажиров часто задумывается о нем.
Тбилисский фуникулер -- с него мы, пожалуй, начнем --
обладает одним признаком, который позволяет ему держаться в
стороне от иных, более или менее праздных собратьев. Он берет
начало у подножия величественной и древней горы Мтацминда --
надо ли говорить, что конечной точкой как раз и является ее
вершина. Пока вы проплываете под весьма крутым углом мимо
суровых и торжественных елей на склоне, ум склоняется к
аскетическим мыслям и вечным вопросам; если приглядеться к
лицам попутчиков-туристов, они испытывают почти то же самое.
Разговоры смолкают сами собой; мамы придерживают за плечи
внезапно угомонившихся малышей и сами впадают в некоторое
подобие транса, словно на похоронах начальника или народной
артистки. Это неизбежно, ведь вы приближаетесь к дорогим сердцу
каждого грузина могилам: на Мтацминде покоятся Грибоедов, Нина
Чавчавадзе и еще кто-то, чьи имена забываются сразу же после
того, как фуникулер отчалит обратно. Вообще-то в этом
путешествии есть нечто странное: наверху, где человеческое
сознание помещает блаженные небесные сферы, находятся
усыпальницы. Может быть, Мтацминда недостаточно высока, но если
вспомнить Гермеса Трисмегиста с его "что наверху, то и внизу",
выходит, все правильно. Лично мне видится здесь торжество
цивилизации: с помощью таких незамысловатых средств, как
рельсы, колесо и электричество путник с комфортом и в большой
компании посещает места, откуда, по некоторым сведениям, нет
возврата.
Киевский фуникулер устроен почти так же, но без особой
метафизической нагрузки. Он соединяет речной вокзал и
Владимирскую горку -- даже если вам ничего не говорят эти
названия, можно догадаться, что под таким же острым углом
неутомимое колесо влечет там по склону вереницу вагонов.
Пользуются им и туристы, и местные жители; детям здесь можно
шуметь, а женщинам -- шлепать их, не испытывая внутреннего
дискомфорта. Владимирской горке не придают статуса кладбища;
историк бы возразил, но жизнь берет свое, и поэтому никому не
приходит в голову воспринимать киевский фуникулер как метафору.
В семействе канатных фуникулеры занимают самую высшую
ступень. Они вызывающе безопасны, предназначены для семейного
отдыха и в целом не слишком выделяются на фоне прочих
транспортных средств. То ли дело, например, горнолыжный
подъемник. Здесь все напоминает о риске и романтике: утлое
сиденьице, раскачивающееся над бездной, могучий склон с
миниатюрными фигурками, одной из которых еще совсем недавно
были вы; наконец, предвкушение очередного спуска и подъема.
Впрочем, подъемник достаточно банален: его задача проста и
однозначна и укладывается в хорошо известную схему "любишь
кататься...", напоминающую о каком-то неизбежном возмездии.
Совсем другое дело -- канатная дорога. По правде говоря,
аналогов ей я не встречал, и здесь позволю себе ненадолго
принять патриотическую позу, поскольку если и есть в нашем
городе нечто особо примечательное, так это именно она --
канатная дорога, в миру -- "канатка". Само по себе это
словосочетание странно: оно наводит на мысль о канатоходце и
его незавидной судьбе. Сущность канатки очевидно отрицает
принцип фуникулера: в нашем городе отсутствуют горы, а все
могилы расположены в значительном удалении от нее. Впрочем, и
здесь не обошлось без аналогий: канатная дорога проложена над
глубоким оврагом; ныне там запущенный ботанический сад, а во
время войны здесь кого-то расстреливали; существует даже
памятник погибшим, но к тому пространству, которое охватывает
взор с высоты, это не имеет никакого отношения -- попросту
говоря, кроме разнообразных зеленых массивов, оттуда ничего не
видно. Однако об этом после.
Канатная дорога начинается (если здесь уместно говорить о
каком-либо начале) в цэпэкэио имени пролетарского писателя --
сомневаюсь, что он удостоился войти в нынешнюю школьную
программу. Судя по названию, моим детским воспоминаниям и букве
"цэ" (Центральный) в аббревиатуре, парк знавал лучшие времена;
реформы не коснулись лишь нескольких предметов: едкого чада,
который всегда ассоциировался с блюдами кавказской кухни,
нестареющих бабушек--хранительниц аттракционов и пятен
ржавчины, покрывающих эти самые аттракционы. Ныне цэпэкэио
переживает своего рода промежуточное состояние -- тибетцы
называют его бардо, однако тот сон, который снится парку в
перерыве между так называемыми бодрствованиями, отнюдь не
ужасен: его заполняют привычные детские возгласы, стук домино и
птичьи крики -- как ни странно, на птиц не влияют социальные
катаклизмы. Есть и заметные положительные перемены: например,
платное катание верхом, так что к упомянутым звукам
прибавляется еще и цоканье копыт. Говорят, что скоро цэпэкэио
будет реконструировать богатый концерн, владеющий вещевым
рынком; бардо прервется, и взамен социалистического балагана
построят капиталистический.
Воспоминания о детстве соотносятся, в основном, с
несуществующими предметами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
детстве такое путешествие вызывало больше эмоций, нежели в
зрелом возрасте, но, повторим еще раз, все зависит от цели,
которую в каждом конкретном случае ставили себе создатели этого
медленного, громоздкого, но экологически безвредного
приспособления. Взять хотя бы фуникулер. Эта разновидность
максимально приближена к реальной жизни, протекающей за
пределами безлюдного, как правило, и неудобного для пешей
ходьбы пространства, скрасить которое и призван фуникулер.
Более всего он напоминает трамвай, лишенный, так сказать,
собственной воли: несмотря на внешнее сходство, вагоны
фуникулера непосредственно зависят от прицепленного к головному
вагону каната, влекомого все тем же невидимым колесом. Сходство
усиливается и рельсами, по которым движутся вагоны, но есть
одно отличие, которое не бросается в глаза, однако при
внимательном рассмотрении дискредитирует даже самую идею
сравнения с трамваем. На крыше каждого вагона установлено
небольшое блестящее колесико, которое движется по тонкому
канату; скорее всего, электричество там не проходит (незачем),
и это навершие созерцателю технически необразованному служит
как бы напоминанием о генеральном колесе (роторе, вале),
выступающем первопричиной происходящего. Впрочем, здесь есть
наверняка какой-либо полезный смысл, но вряд ли кто-либо из
пассажиров часто задумывается о нем.
Тбилисский фуникулер -- с него мы, пожалуй, начнем --
обладает одним признаком, который позволяет ему держаться в
стороне от иных, более или менее праздных собратьев. Он берет
начало у подножия величественной и древней горы Мтацминда --
надо ли говорить, что конечной точкой как раз и является ее
вершина. Пока вы проплываете под весьма крутым углом мимо
суровых и торжественных елей на склоне, ум склоняется к
аскетическим мыслям и вечным вопросам; если приглядеться к
лицам попутчиков-туристов, они испытывают почти то же самое.
Разговоры смолкают сами собой; мамы придерживают за плечи
внезапно угомонившихся малышей и сами впадают в некоторое
подобие транса, словно на похоронах начальника или народной
артистки. Это неизбежно, ведь вы приближаетесь к дорогим сердцу
каждого грузина могилам: на Мтацминде покоятся Грибоедов, Нина
Чавчавадзе и еще кто-то, чьи имена забываются сразу же после
того, как фуникулер отчалит обратно. Вообще-то в этом
путешествии есть нечто странное: наверху, где человеческое
сознание помещает блаженные небесные сферы, находятся
усыпальницы. Может быть, Мтацминда недостаточно высока, но если
вспомнить Гермеса Трисмегиста с его "что наверху, то и внизу",
выходит, все правильно. Лично мне видится здесь торжество
цивилизации: с помощью таких незамысловатых средств, как
рельсы, колесо и электричество путник с комфортом и в большой
компании посещает места, откуда, по некоторым сведениям, нет
возврата.
Киевский фуникулер устроен почти так же, но без особой
метафизической нагрузки. Он соединяет речной вокзал и
Владимирскую горку -- даже если вам ничего не говорят эти
названия, можно догадаться, что под таким же острым углом
неутомимое колесо влечет там по склону вереницу вагонов.
Пользуются им и туристы, и местные жители; детям здесь можно
шуметь, а женщинам -- шлепать их, не испытывая внутреннего
дискомфорта. Владимирской горке не придают статуса кладбища;
историк бы возразил, но жизнь берет свое, и поэтому никому не
приходит в голову воспринимать киевский фуникулер как метафору.
В семействе канатных фуникулеры занимают самую высшую
ступень. Они вызывающе безопасны, предназначены для семейного
отдыха и в целом не слишком выделяются на фоне прочих
транспортных средств. То ли дело, например, горнолыжный
подъемник. Здесь все напоминает о риске и романтике: утлое
сиденьице, раскачивающееся над бездной, могучий склон с
миниатюрными фигурками, одной из которых еще совсем недавно
были вы; наконец, предвкушение очередного спуска и подъема.
Впрочем, подъемник достаточно банален: его задача проста и
однозначна и укладывается в хорошо известную схему "любишь
кататься...", напоминающую о каком-то неизбежном возмездии.
Совсем другое дело -- канатная дорога. По правде говоря,
аналогов ей я не встречал, и здесь позволю себе ненадолго
принять патриотическую позу, поскольку если и есть в нашем
городе нечто особо примечательное, так это именно она --
канатная дорога, в миру -- "канатка". Само по себе это
словосочетание странно: оно наводит на мысль о канатоходце и
его незавидной судьбе. Сущность канатки очевидно отрицает
принцип фуникулера: в нашем городе отсутствуют горы, а все
могилы расположены в значительном удалении от нее. Впрочем, и
здесь не обошлось без аналогий: канатная дорога проложена над
глубоким оврагом; ныне там запущенный ботанический сад, а во
время войны здесь кого-то расстреливали; существует даже
памятник погибшим, но к тому пространству, которое охватывает
взор с высоты, это не имеет никакого отношения -- попросту
говоря, кроме разнообразных зеленых массивов, оттуда ничего не
видно. Однако об этом после.
Канатная дорога начинается (если здесь уместно говорить о
каком-либо начале) в цэпэкэио имени пролетарского писателя --
сомневаюсь, что он удостоился войти в нынешнюю школьную
программу. Судя по названию, моим детским воспоминаниям и букве
"цэ" (Центральный) в аббревиатуре, парк знавал лучшие времена;
реформы не коснулись лишь нескольких предметов: едкого чада,
который всегда ассоциировался с блюдами кавказской кухни,
нестареющих бабушек--хранительниц аттракционов и пятен
ржавчины, покрывающих эти самые аттракционы. Ныне цэпэкэио
переживает своего рода промежуточное состояние -- тибетцы
называют его бардо, однако тот сон, который снится парку в
перерыве между так называемыми бодрствованиями, отнюдь не
ужасен: его заполняют привычные детские возгласы, стук домино и
птичьи крики -- как ни странно, на птиц не влияют социальные
катаклизмы. Есть и заметные положительные перемены: например,
платное катание верхом, так что к упомянутым звукам
прибавляется еще и цоканье копыт. Говорят, что скоро цэпэкэио
будет реконструировать богатый концерн, владеющий вещевым
рынком; бардо прервется, и взамен социалистического балагана
построят капиталистический.
Воспоминания о детстве соотносятся, в основном, с
несуществующими предметами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12