Но когда в лабораторию принесли путевку в Англию по линии молодежного туризма, дорогую, но в принципе, доступную, я сразу решила, что поеду.
Мы с Колей как раз собирались покупать диван - не помню уже, что я ему наплела, как мне удалось его убедить не говорить до поры ничего маме, но скоро я уже сидела в самолете. Я чувствовала себя, как спутник, уклонившийся от заданной орбиты, летящий неведомо куда и, скорей всего, в тар-тарары. Но поездка в Англию, как ни странно, поначалу напомнила экскурсию в Прибалтику - нас возили по маленьким городкам, мы чинно ходили по игрушечным улочкам, а в самом конце поездки нас расселили по семьям, и я встретилась с Чарльзом. Его жена и дочери сразу подарили мне джинсы и мягкий большой свитер. Я никогда не была красавицей, но, посмотревшись в зеркало в этом свитере, я почувствовала, что в моей жизни кроме сопряжения блоков да штопания Колиных носков должно быть что-то еще, и Чарльз, дружелюбные и внимательные взгляды которого я часто ловила, кажется, тоже это почувствовал.
Через месяц он приехал в наш город по делам фирмы, позвонил мне, мы встретились. Была весна, он с неподдельным интересом удивлялся очередям за огурцами, спрашивал: "У вас так любят огурцы?" С таким же любопытным восхищением он воспринимал чепуху, которую я городила, приглашал в гостиничный бар, звал посмотреть номер.
Когда Чарльз уехал, пообещав писать, я поняла, что уже не смогу вот так сидеть и ждать его писем. Однажды я отпросилась у Коли к родственникам на дачу, надела свой английский свитер и пошла с подружкой в бар, где бывала с Чарльзом. К нам сразу же подсели два кудрявых итальянца, они ни слова не говорили по-русски, мы же понимали только звукосочетания, связанные с музыкой - престо, форте, пиано... Нам было почему-то ужасно смешно слышать эти музыкальные восклицанья в их непонятной речи, и итальянцы в ответ тоже хохотали, сверкая крепкими белыми зубами. И этот веселый урок музыки продолжался до утра, вся ночь пронеслась у меня с моим итальянцем в одном невероятном крещендо. Выходя утром из номера, я вспомнила, что не спросила даже, как его зовут, но всерьез пожалела об этом позже, поняв, что у меня будет ребенок.
Мой ребеночек родился с черными бархатными глазищами, черными кудряшками и бровями. Я рыжая, Коля белобрысый, но свекровь уверяла всех, что ее внук - копия прапрадеда цыгана. Чарльзу я тоже написала, что отец ребенка - он, и Чарльз принялся регулярно посылать сюда то ползунки, то пинетки.
Сейчас моему ребенку три года, на работу я, однако, не собираюсь: продавая шмотки, которыми добросовестно снабжает нас Чарльз, я зарабатываю больше. Свекровь, не одобряя моего образа жизни, зудит, Коля мямлит что-то про работу и блоки, я же, глядя на бархатные глазки моего нарядного сыночка, только улыбаюсь. Я хожу на курсы итальянского, втихаря переписываюсь с бюро международных знакомств, чтобы у всех моих следующих детей тоже были такие же бархатные глазки. И чтобы, когда они вырастут, они смогли беззаботно и весело хохотать, сверкая зубами. А музыкальные термины слетали бы с их губ праздничным фейерверком.
1993
Разве бывают такие груши?
Мы знакомимся случайно, мы рекламные агенты, я продаю синтетический дубитель, он предлагает пресс-формы для литья из пластмасс. Когда дубитель идет совсем туго, я сажусь на телефон и звоню подряд по всем номерам. Номер его АОНа не отвечает, и когда он мне перезванивает, я не отслеживаю, откуда он взялся. Я предлагаю дубитель, он пытается втюхать пресс-формы, недовольные друг другом, мы расстаемся. Но, не вычеркнув телефон из списка, я звоню опять, теми же словами предлагаю дубитель, и не могу понять, отчего возмущается тот же голос. Он диктует номер, я ахаю, вычеркиваю, обещаюсь навсегда оставить его в покое. Но чуть позже он звонит уже сам, говорит, что "навсегда" - очень грустное слово, и предлагает встретиться после работы.
Если бы ребенок был дома, у меня, конечно, не было бы и мысли. Но дочка уехала с гимназией во Францию, и я так устала от длиннющих семизначных столбцов с телефонами, от многократно повторяемого стандартного вопроса, а не нужен ли кому-нибудь синтетический дубитель, от того, что он, зараза, никому, кажется, больше не нужен, а пять процентов, полученные от последней сделки, почти все ухнулись на поездку ребенка, и надо платить за теннис, и англичанке, придется, кажется, опять менять доллары, и даже страшно посмотреть, как мало их уже там лежит.
Мы встречаемся: он немолодой, растрепанный, зовут Леша, по ленвестовским кандалам и пуховику, похожему на взбитую перину, видно, что, и правда, пресс-формы не очень идут. Он сразу вываливает, что был главным технологом на заводе, а теперь завязался с крутыми ребятишками, отмывающими мафиозные миллиарды. Радуясь разнообразию жизни, он говорит, что много встречается сейчас и с теми ребятами, рассказывает про американца Криса, которому сватает своих мафиози. Увлеченно жестикулируя в облачке вылетающих из пуховика мелких перьев, он похож на завсегдатая конторской курилки, и я, бывало, стаивала там, слушая таких соловьев. Он ведет меня в кафе, где, глянув на цены, я порываюсь, развернувшись, уйти, но он, вытаскивая из кармана толстую пачку, говорит, что удалось сегодня кое-что заработать, и бестрепетно заказывает, что подороже.
И пока нет ребенка, после ежедневных бесплодных попыток толкнуть дубитель, я гуляю с Лешей по улицам: мы больше не ходим в кафе - толстая пачка в его кармане, растаяв, не возобновляется, дома у меня старики, он, вообще, непонятно где живет.
Мы ходим по городу мимо хроников, трущихся у ларьков, и их ужасных подружек, мимо юношей со стеклянными глазами и непрограммируемыми движениями, мимо сидящих в подземных переходах чумазых детей, истово крестящихся стариков и бесноватых старух; мне кажется, кто-нибудь из них может в один прекрасный момент изловчиться и схватить меня за ногу, и я стараюсь держаться ближе к середине.
Леша говорит, что зато эта жизнь интереснее прежней, и если Крис заключит с мафиози контракт, он, Леша, сможет купить себе на проценты жилье, окопаться в нем и хоть с каким-то комфортом отслеживать будущее.
Я же, разменяв перед приездом дочки последнюю стодолларовую купюру, спрашиваю у Леши, а не снимет ли его Крис на лето мою квартиру, а мы тогда до осени перебьемся в садоводстве. Леша смотрит в недоумении, я объясняю ситуацию с дубителем и говорю, что не вижу другой возможности продержаться.
И, почесав затылок, Леша заводит меня в пиццерию, велит ждать, а через час заявляется с толстым розовощеким Крисом. Выложив на стол калькулятор, Леша принимается вкручивать Крису, как выгодно тому купить у меня дубитель, а Крис поглощает пиво банками, повторяет "окей" и смотрит мимо цифр на мои коленки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Мы с Колей как раз собирались покупать диван - не помню уже, что я ему наплела, как мне удалось его убедить не говорить до поры ничего маме, но скоро я уже сидела в самолете. Я чувствовала себя, как спутник, уклонившийся от заданной орбиты, летящий неведомо куда и, скорей всего, в тар-тарары. Но поездка в Англию, как ни странно, поначалу напомнила экскурсию в Прибалтику - нас возили по маленьким городкам, мы чинно ходили по игрушечным улочкам, а в самом конце поездки нас расселили по семьям, и я встретилась с Чарльзом. Его жена и дочери сразу подарили мне джинсы и мягкий большой свитер. Я никогда не была красавицей, но, посмотревшись в зеркало в этом свитере, я почувствовала, что в моей жизни кроме сопряжения блоков да штопания Колиных носков должно быть что-то еще, и Чарльз, дружелюбные и внимательные взгляды которого я часто ловила, кажется, тоже это почувствовал.
Через месяц он приехал в наш город по делам фирмы, позвонил мне, мы встретились. Была весна, он с неподдельным интересом удивлялся очередям за огурцами, спрашивал: "У вас так любят огурцы?" С таким же любопытным восхищением он воспринимал чепуху, которую я городила, приглашал в гостиничный бар, звал посмотреть номер.
Когда Чарльз уехал, пообещав писать, я поняла, что уже не смогу вот так сидеть и ждать его писем. Однажды я отпросилась у Коли к родственникам на дачу, надела свой английский свитер и пошла с подружкой в бар, где бывала с Чарльзом. К нам сразу же подсели два кудрявых итальянца, они ни слова не говорили по-русски, мы же понимали только звукосочетания, связанные с музыкой - престо, форте, пиано... Нам было почему-то ужасно смешно слышать эти музыкальные восклицанья в их непонятной речи, и итальянцы в ответ тоже хохотали, сверкая крепкими белыми зубами. И этот веселый урок музыки продолжался до утра, вся ночь пронеслась у меня с моим итальянцем в одном невероятном крещендо. Выходя утром из номера, я вспомнила, что не спросила даже, как его зовут, но всерьез пожалела об этом позже, поняв, что у меня будет ребенок.
Мой ребеночек родился с черными бархатными глазищами, черными кудряшками и бровями. Я рыжая, Коля белобрысый, но свекровь уверяла всех, что ее внук - копия прапрадеда цыгана. Чарльзу я тоже написала, что отец ребенка - он, и Чарльз принялся регулярно посылать сюда то ползунки, то пинетки.
Сейчас моему ребенку три года, на работу я, однако, не собираюсь: продавая шмотки, которыми добросовестно снабжает нас Чарльз, я зарабатываю больше. Свекровь, не одобряя моего образа жизни, зудит, Коля мямлит что-то про работу и блоки, я же, глядя на бархатные глазки моего нарядного сыночка, только улыбаюсь. Я хожу на курсы итальянского, втихаря переписываюсь с бюро международных знакомств, чтобы у всех моих следующих детей тоже были такие же бархатные глазки. И чтобы, когда они вырастут, они смогли беззаботно и весело хохотать, сверкая зубами. А музыкальные термины слетали бы с их губ праздничным фейерверком.
1993
Разве бывают такие груши?
Мы знакомимся случайно, мы рекламные агенты, я продаю синтетический дубитель, он предлагает пресс-формы для литья из пластмасс. Когда дубитель идет совсем туго, я сажусь на телефон и звоню подряд по всем номерам. Номер его АОНа не отвечает, и когда он мне перезванивает, я не отслеживаю, откуда он взялся. Я предлагаю дубитель, он пытается втюхать пресс-формы, недовольные друг другом, мы расстаемся. Но, не вычеркнув телефон из списка, я звоню опять, теми же словами предлагаю дубитель, и не могу понять, отчего возмущается тот же голос. Он диктует номер, я ахаю, вычеркиваю, обещаюсь навсегда оставить его в покое. Но чуть позже он звонит уже сам, говорит, что "навсегда" - очень грустное слово, и предлагает встретиться после работы.
Если бы ребенок был дома, у меня, конечно, не было бы и мысли. Но дочка уехала с гимназией во Францию, и я так устала от длиннющих семизначных столбцов с телефонами, от многократно повторяемого стандартного вопроса, а не нужен ли кому-нибудь синтетический дубитель, от того, что он, зараза, никому, кажется, больше не нужен, а пять процентов, полученные от последней сделки, почти все ухнулись на поездку ребенка, и надо платить за теннис, и англичанке, придется, кажется, опять менять доллары, и даже страшно посмотреть, как мало их уже там лежит.
Мы встречаемся: он немолодой, растрепанный, зовут Леша, по ленвестовским кандалам и пуховику, похожему на взбитую перину, видно, что, и правда, пресс-формы не очень идут. Он сразу вываливает, что был главным технологом на заводе, а теперь завязался с крутыми ребятишками, отмывающими мафиозные миллиарды. Радуясь разнообразию жизни, он говорит, что много встречается сейчас и с теми ребятами, рассказывает про американца Криса, которому сватает своих мафиози. Увлеченно жестикулируя в облачке вылетающих из пуховика мелких перьев, он похож на завсегдатая конторской курилки, и я, бывало, стаивала там, слушая таких соловьев. Он ведет меня в кафе, где, глянув на цены, я порываюсь, развернувшись, уйти, но он, вытаскивая из кармана толстую пачку, говорит, что удалось сегодня кое-что заработать, и бестрепетно заказывает, что подороже.
И пока нет ребенка, после ежедневных бесплодных попыток толкнуть дубитель, я гуляю с Лешей по улицам: мы больше не ходим в кафе - толстая пачка в его кармане, растаяв, не возобновляется, дома у меня старики, он, вообще, непонятно где живет.
Мы ходим по городу мимо хроников, трущихся у ларьков, и их ужасных подружек, мимо юношей со стеклянными глазами и непрограммируемыми движениями, мимо сидящих в подземных переходах чумазых детей, истово крестящихся стариков и бесноватых старух; мне кажется, кто-нибудь из них может в один прекрасный момент изловчиться и схватить меня за ногу, и я стараюсь держаться ближе к середине.
Леша говорит, что зато эта жизнь интереснее прежней, и если Крис заключит с мафиози контракт, он, Леша, сможет купить себе на проценты жилье, окопаться в нем и хоть с каким-то комфортом отслеживать будущее.
Я же, разменяв перед приездом дочки последнюю стодолларовую купюру, спрашиваю у Леши, а не снимет ли его Крис на лето мою квартиру, а мы тогда до осени перебьемся в садоводстве. Леша смотрит в недоумении, я объясняю ситуацию с дубителем и говорю, что не вижу другой возможности продержаться.
И, почесав затылок, Леша заводит меня в пиццерию, велит ждать, а через час заявляется с толстым розовощеким Крисом. Выложив на стол калькулятор, Леша принимается вкручивать Крису, как выгодно тому купить у меня дубитель, а Крис поглощает пиво банками, повторяет "окей" и смотрит мимо цифр на мои коленки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30