Роберт Мамарчов, или просто Боб, как его называла Джейн, его супруга, вернулся в Болгарию из Юнайтед Стейтс оф Эмерика. «Да это же просто-напросто Америка! — воскликнула как-то жена учителя музыки. — И что это они нос дерут, юнайтед стейтс, подумаешь, велика важность!»… Но тем не менее Роберт прибыл действительно из Америки, причем в то время, когда Болгария была пристегнута к Тройственному пакту, то бишь к «оси Рим-Берлин-Токио», а американцы были ее естественными неприятелями. Во всей этой истории по сей день много неясного. Зачем, к примеру, родственнику легендарного капитана Мамарчова понадобилось с другого конца света приезжать в военное время в страну, где его будут окружать военные и политические враги… Но, как бы там ни было, факт остается фактом.
Сыновей Роберта Мамарчова звали, бог знает почему, Джон и Иван, хотя Джон по-английски — это Иван, а Иван в переводе с болгарского, соответственно, Джон. Вполне вероятно, то была одна из очередных шуток Боба Мамарчова, а может, у него на то были более веские причины, во всяком случае американцы в глазах европейцев всегда выглядели немного чокнутыми. Двое пострелят ничем не отличались от обыкновенных болгарских пацанов, разве что носили смешные панталоны до колен и разношенные, облепленные пестрыми наклейками, бутсы для бейсбола.
Добралиеь до Джейн Мамарчовой. Джейн — женщина-бабочка, легкая, изящная как паутинка, нежное видение в ночных грезах мужчин, фея с развевающимися на ветру золотистыми волосами, тоненькая, как тростинка, шаловливая, как ребенок, обладательница точеных рук, плавно круживших в воздухе, когда она бежала по улице…
Взволновала ли нас встреча с Джейн Мамарчовой? Не будем отрицать.
Джейн Мамарчова носила брюки. Это само по себе вызвало интерес: в те годы не было принято, чтобы женщина одевалась, как мужчина. Но у Джейн Мамарчовой было три пары брюк, целых три пары, которые сидели на ней в обтяжку, и, боже, что это было за зрелище, когда она шла в этих брюках по улице…
Когда она шла…
Но стоп, стоп! Давайте проследим за дальнейшими событиями хладнокровно, как то и подобает квартальному хроникеру, а не рассказчику скабрезных историй. Вторые брюки Джейн Мамарчовой были из белой легкой материи, с широкими штанинами, в талии они переходили во что-то наподобие блузки, только без спины. И все это снежно-белое великолепие было усеяно бледно-розовыми кружочками и освещено золотым сиянием, исходившим от ее волос. И когда Джейн Мамарчова шла по улице…
Третьи ее брюки тоже были белого цвета. Правда, очень короткими — гораздо выше колен. «Шорт, — как-то объяснил своей жене автор маршевых текстов, — по-английски значит — короткий. Значит, шорты — это короткие панталоны».
В те достопамятные годы школьницы на уроках физического воспитания выполняли гимнастические упражнения в черных сатиновых шароварах. Таков был порядок.
Кроме того, Джейн Мамарчова курила и никогда не пользовалась дверью, чтобы попасть в свою квартиру. Прямо с улицы или со двора она вскакивала на подоконник, одаряла оцепеневших от изумления окружающих ослепительной улыбкой, потом еще одной — и соскакивала вовнутрь. Доброжелатели попытались ей втолковать, что двери созданы именно для того, чтобы… А она отвечала, что слишком много времени будет уходить на то, чтобы каждый раз обходить весь дом, а время, мои дорогие, — это деньги, как любят говорить в Америке.
Кроме того, Джейн Мамарчова целовалась со своим мужем прямо на глазах у окружающих. А один раз даже играла в снежки со своими сыновьями, да так, что вся посинела от холода, одна губа у нее распухла, но она была счастлива и заливалась своим очаровательным звонким смехом!
Помимо всего прочего, Джейн Мамарчова делала подарки по всякому поводу и без оного. Не какие-нибудь там дорогие подарки, а так, по мелочам, пирожные собственного изготовления или разные картинки для детей. Рвала цветы с соседней заросшей сорняками клумбы и плела венки, которые затем дарила соседям… И вообще…
Наш дом, улица, весь квартал — все обсуждали Джейн Мамарчову, обсуждали и осуждали, подтрунивали и издевались над ней, радовались ей и тайно желали ее, восхищались и восторгались ею — тоже тайно. Женщины, вполне естественно, ненавидели ее, хотя усердно скрывали это, лишь время от времени позволяя себе устраивать мужьям короткие и злые скандалы. Некоторые пытались осторожно подражать ей, но их тут же поднимали на смех: то, что позволительно сумасбродным американцам, непозволительно для болгар.
Тем временем один за другим следовали аншлюсы, создавались фронты, распевался «Хорст Вессель», разносились тревожные новости, символами тех дней стали запечатанные красным воском радиоприемники, решетки и камеры, атмосфера была пронизана напряжением, ужасом и скорбью, а обитатели кооператива «Единство» и соседних домов жили одной лишь Джейн Мамарчовой — женщиной в брюках, перепрыгивавшей через окно и целовавшейся со своим мужем на глазах у посторонних, этой очаровательной Джейн Мамарчовой!
Так уж устроена душа чиновника, скажет кто-нибудь, таково сердце служащего. Таков человек, по утрам натягивающий черные нарукавники, чтобы не протирались рукава пиджака, и снимающий их только вечером. А дома он надевает старые, аккуратно залатанные брюки, чтобы не облить рабочие супом, оставшимся от обеда. Таким был чиновник той прежней, уже забытой Болгарии: будильники, ссуды, взятые в Народном банке, годовые проценты, повседневная экономия, мелкие расходы на мелкие радости, гостиная с разостланными повсюду вязаными крахмальными салфетками и скатерками, репетитор немецкого языка для детей дважды в неделю, ничтожные сплетни ничтожных людишек, ничтожные порывы и еще более ничтожные возможности, и вдруг — Джейн Мамарчова.
Но внезапно, совсем неожиданно…
К дому подкатили полицейские машины. Облава. Четверо у парадного подъезда, двое у черного хода. Еще один у выхода со двора, возле мусорных ящиков. Восемь в униформе и еще столько же в гражданском на каждом этаже, перед каждой дверью, долгие звонки в четыре часа утра. Сонные испуганные люди смотрят через «глазки» дверей. «Откройте-полиция!», черные пистолеты, уткнувшиеся в животы людей, одетых в пижамы и ночные сорочки. «Лицом к стене!» — испуганные ребятишки таращатся в своих кроватках — облава.
Взмывают в воздух одеяла, простыни и матрасы, все разбрасывается, переворачивается вверх дном, вышибаются ящики столов, опоражниваются шкафчики, поднимаются половики, снимаются с антресолей чемоданы, высыпается на пол зола, извлеченная из поддувала печки, — где, где спрятаны остальные листовки, на которых черным по белому выведено: «Долой царя, смерть толстосумам!»?
Автор текстов к военным маршам пытается робко вставить:
1 2 3
Сыновей Роберта Мамарчова звали, бог знает почему, Джон и Иван, хотя Джон по-английски — это Иван, а Иван в переводе с болгарского, соответственно, Джон. Вполне вероятно, то была одна из очередных шуток Боба Мамарчова, а может, у него на то были более веские причины, во всяком случае американцы в глазах европейцев всегда выглядели немного чокнутыми. Двое пострелят ничем не отличались от обыкновенных болгарских пацанов, разве что носили смешные панталоны до колен и разношенные, облепленные пестрыми наклейками, бутсы для бейсбола.
Добралиеь до Джейн Мамарчовой. Джейн — женщина-бабочка, легкая, изящная как паутинка, нежное видение в ночных грезах мужчин, фея с развевающимися на ветру золотистыми волосами, тоненькая, как тростинка, шаловливая, как ребенок, обладательница точеных рук, плавно круживших в воздухе, когда она бежала по улице…
Взволновала ли нас встреча с Джейн Мамарчовой? Не будем отрицать.
Джейн Мамарчова носила брюки. Это само по себе вызвало интерес: в те годы не было принято, чтобы женщина одевалась, как мужчина. Но у Джейн Мамарчовой было три пары брюк, целых три пары, которые сидели на ней в обтяжку, и, боже, что это было за зрелище, когда она шла в этих брюках по улице…
Когда она шла…
Но стоп, стоп! Давайте проследим за дальнейшими событиями хладнокровно, как то и подобает квартальному хроникеру, а не рассказчику скабрезных историй. Вторые брюки Джейн Мамарчовой были из белой легкой материи, с широкими штанинами, в талии они переходили во что-то наподобие блузки, только без спины. И все это снежно-белое великолепие было усеяно бледно-розовыми кружочками и освещено золотым сиянием, исходившим от ее волос. И когда Джейн Мамарчова шла по улице…
Третьи ее брюки тоже были белого цвета. Правда, очень короткими — гораздо выше колен. «Шорт, — как-то объяснил своей жене автор маршевых текстов, — по-английски значит — короткий. Значит, шорты — это короткие панталоны».
В те достопамятные годы школьницы на уроках физического воспитания выполняли гимнастические упражнения в черных сатиновых шароварах. Таков был порядок.
Кроме того, Джейн Мамарчова курила и никогда не пользовалась дверью, чтобы попасть в свою квартиру. Прямо с улицы или со двора она вскакивала на подоконник, одаряла оцепеневших от изумления окружающих ослепительной улыбкой, потом еще одной — и соскакивала вовнутрь. Доброжелатели попытались ей втолковать, что двери созданы именно для того, чтобы… А она отвечала, что слишком много времени будет уходить на то, чтобы каждый раз обходить весь дом, а время, мои дорогие, — это деньги, как любят говорить в Америке.
Кроме того, Джейн Мамарчова целовалась со своим мужем прямо на глазах у окружающих. А один раз даже играла в снежки со своими сыновьями, да так, что вся посинела от холода, одна губа у нее распухла, но она была счастлива и заливалась своим очаровательным звонким смехом!
Помимо всего прочего, Джейн Мамарчова делала подарки по всякому поводу и без оного. Не какие-нибудь там дорогие подарки, а так, по мелочам, пирожные собственного изготовления или разные картинки для детей. Рвала цветы с соседней заросшей сорняками клумбы и плела венки, которые затем дарила соседям… И вообще…
Наш дом, улица, весь квартал — все обсуждали Джейн Мамарчову, обсуждали и осуждали, подтрунивали и издевались над ней, радовались ей и тайно желали ее, восхищались и восторгались ею — тоже тайно. Женщины, вполне естественно, ненавидели ее, хотя усердно скрывали это, лишь время от времени позволяя себе устраивать мужьям короткие и злые скандалы. Некоторые пытались осторожно подражать ей, но их тут же поднимали на смех: то, что позволительно сумасбродным американцам, непозволительно для болгар.
Тем временем один за другим следовали аншлюсы, создавались фронты, распевался «Хорст Вессель», разносились тревожные новости, символами тех дней стали запечатанные красным воском радиоприемники, решетки и камеры, атмосфера была пронизана напряжением, ужасом и скорбью, а обитатели кооператива «Единство» и соседних домов жили одной лишь Джейн Мамарчовой — женщиной в брюках, перепрыгивавшей через окно и целовавшейся со своим мужем на глазах у посторонних, этой очаровательной Джейн Мамарчовой!
Так уж устроена душа чиновника, скажет кто-нибудь, таково сердце служащего. Таков человек, по утрам натягивающий черные нарукавники, чтобы не протирались рукава пиджака, и снимающий их только вечером. А дома он надевает старые, аккуратно залатанные брюки, чтобы не облить рабочие супом, оставшимся от обеда. Таким был чиновник той прежней, уже забытой Болгарии: будильники, ссуды, взятые в Народном банке, годовые проценты, повседневная экономия, мелкие расходы на мелкие радости, гостиная с разостланными повсюду вязаными крахмальными салфетками и скатерками, репетитор немецкого языка для детей дважды в неделю, ничтожные сплетни ничтожных людишек, ничтожные порывы и еще более ничтожные возможности, и вдруг — Джейн Мамарчова.
Но внезапно, совсем неожиданно…
К дому подкатили полицейские машины. Облава. Четверо у парадного подъезда, двое у черного хода. Еще один у выхода со двора, возле мусорных ящиков. Восемь в униформе и еще столько же в гражданском на каждом этаже, перед каждой дверью, долгие звонки в четыре часа утра. Сонные испуганные люди смотрят через «глазки» дверей. «Откройте-полиция!», черные пистолеты, уткнувшиеся в животы людей, одетых в пижамы и ночные сорочки. «Лицом к стене!» — испуганные ребятишки таращатся в своих кроватках — облава.
Взмывают в воздух одеяла, простыни и матрасы, все разбрасывается, переворачивается вверх дном, вышибаются ящики столов, опоражниваются шкафчики, поднимаются половики, снимаются с антресолей чемоданы, высыпается на пол зола, извлеченная из поддувала печки, — где, где спрятаны остальные листовки, на которых черным по белому выведено: «Долой царя, смерть толстосумам!»?
Автор текстов к военным маршам пытается робко вставить:
1 2 3