Теперь я уже делаю первые шаги по траве, меня уже лихорадит и стучат зубы, но я продвигаюсь, превозмогая весь ужас, который бушует во мне. Женщина глядела на меня, а у меня подгибались ноги. Я остановился в десяти шагах от нее и пристально вглядывался в ее лицо. Она была прекрасна, стройна, глаза ее смотрели. на меня каким— то синим, мерцающим блеском. В ее фигуре присутствовало и изящество, и достоинство, и женственность, и сила.
— Не бойся меня, — сказала она тихим голосом, походящим на легкий перезвон ручья.
— Но кто ты? — прошептал я. — Меня зовут Дельфания.
— Как это Дельфания, я не знаю таких имен. Кто ты?
— Не бойся меня, Владимир, я — такой же человек, как и ты.
— Откуда ты знаешь мое имя? — спросил я и вдруг понял, что я не произношу слов, мы ведем мысленный диалог!
— Я видела тебя в прошлый раз, когда ты прятался вон на той горе, — и она показала рукой на, место, где мы наблюдали за ней той таинственной осенней ночью.
— Если ты человек, то как ты могла так долго плавать, что я тебя не заметил, когда ты вышла из воды?
— Я, Владимир, человек, только с той лишь разницей, что вы живете на суше, а я в море, с дельфинами.
Мне показалось, что она улыбнулась, будто ей было приятно наблюдать смену масок удивления и недоумения на моем лице.
— Ты шутишь! — сказал я почти с раздражением. — Да нет же! — рассмеялась она. — Я действительно живу в море!
Я уже был на грани нервного срыва, но ее почти детский, искренний смех, обнаживший белые зубы, чуть откинутая голова и легкое движение темных, густых волос, заискрившиеся глаза подействовали на меня несколько умиротворяюще, что во мне вдруг обвалилась стена страха, возбуждения, напряжения и мне стало так легко, будто с меня свалился многопудовый груз.
— Нет, правда, в море? — переспросил я.
— А почему бы и нет? — она светилась доброй улыбкой. — Ведь воды на планете больше, чем суши, так почему бы не поселиться в море?
— А твое странное имя что значит?
— Мама назвала меня Анной, — произнесла она, и легкая тень печали прошлась по ее лицу. — Дельфания — соединение моего имени со словом дельфин.
— Так у тебя была мама?
— Конечно, Владимир, ведь у тебя тоже была мама? — Была, — произнес я и почувствовал, что в глубине сердца потревожилась старая боль. — Только теперь ее уже нет, она умерла.
Между нами вдруг образовалась какая-то странная пауза, и я не мог объяснить, что происходит.
— Моя мама тоже умерла, — произнесла тихим голосом Дельфания. — Когда мне еще не было годика. После этих слов я понял, что происходило в пространстве между нами. Будто невидимые нити души протянулись вот здесь и сейчас между совершенно незнакомыми, совершенно разными людьми. От сердца к сердцу был переброшен мостик, основаниями которого и на одной и на другой стороне была общая боль — потеря самого близкого человека на земле.
— Знаешь, Вова, —. произнесла она и, спохватившись, спросила, — можно я так тебя буду называть?
Я кивнул головой и внутри у меня все дрогнуло, будто треснул лед, сковывающий уже столетие ручей, и теплая вода из недр души устремилась наружу. Ведь таким именем меня называла только мама, и интонация, с какой Дельфания произнесла мое имя, была очень похожа на мамин голос. Внутри меня все как-то поплыло. Я опустил затуманенный взгляд.
— Знаешь, Вова, ведь МАМА — это самое сокровенное понятие во вселенной и во всех других мирах, потому что после Творца — Всевышнего, женщина-мать — единственная, кто творит, создает жизнь на земле.
Дельфания стояла рядом со мной и, видя мое переживание, приподняла ладонь; как бы желая прикоснуться ко мне в знак сопереживания и желания успокоить, но не решилась, и ее открытая ладонь висела в воздухе.
— Спасибо тебе, — произнес я. — И понял вопреки всякой логике и здравому смыслу, что эта незнакомка — совсем не чужой мне человек, что я ей доверяю, как ни странно. Но самое удивительное то, что мне показалось, что я знал ее всегда и мы знакомы с Дельфанией с давних времен, просто очень долго были в разлуке, а вот теперь встретились.
— Что же случилось с твоей мамой? — спросил я. — Ее звали Мария, — произнесла Дельфания, опустила руку и посмотрела куда-то вдаль сквозь меня. — Ее убили. Ее застрелили плохие люди.
— Как же это случилось?
— Не надо об этом, — произнесла Дельфания и отвернулась. — Не сейчас, потом как-нибудь я расскажу тебе о своей жизни. А сейчас, — она резко развернулась, махнула головой — волосы разлетелись веером, из-под них виднелась ее улыбка искренности и игривости, — бери свою собаку и пошли. Скоро светать начнет, мне нужно успеть к морю.
Она посмотрела на мое вопросительное лицо и объяснила.
— На сушу я выхожу редко, только на сбор зверей, который происходит в ночь осеннего равноденствия.
— Но сегодня весеннее…
— А ты разве не догадался, что в этот раз я сделала исключение ради тебя! — и она посмотрела прямо мне в глаза так, что я покраснел до ушей. — Для кого же я оставила тогда раковину на берегу если не для тебя?
Я почувствовал себя так глупо, будто я был не сорокалетним мужчиной, а наивным мальчиком. И как мальчик, окрыленный новым знакомством, я бежал за Ассоль, которая скулила и лаяла из нашего убежища, оповещая весь лес о том, что ее привязали к дереву. Привязал я собаку механически, лишь только увидел незнакомку на поляне, опасаясь, что собака может кинуться на женщину, к тому же выходить на встречу с женщиной с волкодавом, по меньшей мере, неприлично. Ассоль, отпущенная на волю, выскочила на поле, подскочила к Дельфании и, став лапами на грудь, лизнула в лицо — Дельфания рассмеялась звонким смехом и устояла, хотя порой я теряю равновесие от таких нападений — выражений собачьей ласки. Потом она носилась, как собака Баскервилей, по серебристым просторам ночного раздолья, спрятанного между гор.
Мы шагали к морю по темному лесу. Я молчал, а Дельфания напевала какую-то странную мелодию, похожую на ту, что извлекалась из ее раковины. Я продолжал слышать ее внутренним слухом. Когда позволяла дорога, мы шли рядом, а когда становилось узко, то она шла впереди меня, где-то сзади легким бегом семенила Ассоль. Я посматривал на стройную, упругую фигуру женщины, и легкость, с какой она продвигалась по земле, напоминала движение балерины по сцене. Я чувствовал, что от нее ко мне передаются тонкие вибрации, и мое существо наполнялось какой-то неизведанной, счастливой истомой, и нарастало чувство прикосновения к чему-то неведомому, к миру, который можно только вообразить, к сказке, которая вдруг отворила двери и впустила меня в свое действо. Парадоксальность ситуации заключалась в том, что во мне период ожидания, неизвестности, страха достиг своего апогея и почти мгновенно преобразился в озеро покоя, тихой радости и счастья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88