Это копье оставляло одну рану, но скрывало тридцать зазубрин, и нельзя было его выдернуть, не обрезав мяса кругом. Метнул это страшное копье Кухулин, оно пробило крепкие доспехи Фердиада и поразило героя насмерть.
Одним прыжком перепрыгнув через брод, Кухулин оказался у тела мертвого Фердиада. Он перенес его вместе с оружием на северную сторону, чтобы не оставлять на южной, среди противников. Когда Кухулин опустил его на землю и посмотрел в лицо мертвому Фердиаду, свет померк в его глазах, слабость напала на него, и он лишился чувств. Очнувшись, Кухулин начинает свой прекрасный плач по Фердиаду:
Из-за предательства, о Фердиад,
Гибель твоя мне горше стократ!
Ты умер. Я жив. Наш жребий таков,
Не встретимся мы во веки веков!
Когда мы жили в восточном краю,
У Скатах, учась побеждать в бою,
Казалось, что будем друзьями всегда,
Вплоть до дня Страшного суда!
Мил мне был облик прекрасный твой:
Нежных ланит цвет огневой,
Синяя ясность твоих очей,
Благородство осанки, мудрость речей!
Не ходил в бой, не получал ран,
Гневом битвенным не был пьян,
Рамена не прикрывал щитом из кож, —
Кто на сына Дамана был бы похож.
Как пал Айфе единственный сын —
С той поры боец ни один
Ни красотой, ни силой, ни ловкостью боевой
Не мог напомнить мне облик твой.
Горька кровавая круговерть,
Где повстречал сын Дамана смерть.
Увы! Кровавую чашу друг
Принял из моих собственных рук.
Если бы эллином был я! Вмиг,
Услышав брата предсмертный крик,
С жизнью своей расстался б и я!
Мы вместе прервали б нить бытия!
Настал поистине скорбный час!
Воспитала Скатах обоих нас.
Из ран моих сочится кровь,
А ты не взойдешь на колесницу вновь!
Настал поистине скорбный час,
Воспитала Скатах обоих нас.
Кровь сочится из ран моих,
А тебя нет и не будет в живых!
Настал поистине скорбный час.
Вместе Скатах воспитала нас.
Ты погиб, а я уцелел!
Беспощадность битвы — мужей удел!
Таким образом, судьба Кухулина, как и любого эпического героя, трагична. В отличие от божественных персонажей, способных обмануть судьбу, герой должен постоянно делать выбор между чувством и долгом и твердо следовать избранному пути, хотя он и знает, куда этот путь его приведет. Может быть, наиболее ярко и драматично рассказывает об этом трагическом выборе героя короткая повесть о Кондле, единственном сыне Кухулина, которого родила ему великанша Айфе.
Выполняя данное Кухулину обещание, Айфе отправила сына в Ирландию. Улады же приняли Кондлу за иноземного захватчика и напали на него. Кондла защищался с поразительным мужеством и искусством. Естественно, что Кухулин, обязанный защищать родную землю, вышел навстречу отважному юноше и потребовал, чтобы тот назвал свое имя. Кондла, однако, не мог сделать это: на нем лежал зарок, когда-то наложенный самим Кухулином, — никому не называть своего имени и никогда не отказываться от поединка. Постепенно Кухулин догадывается об истине, но поединка уже нельзя избежать, и ему остается только сказать: «Даже если это мой сын, я обязан убить его ради чести всех уладов». Победив незнакомого юношу, он берет на руки его бездыханное тело, кладет перед Конхобаром и уладскими воинами и восклицает: «Вот вам, улады, мой сын!»
Смерть героя тоже должна быть героической, не умаляющей его высокого достоинства и благородства. Следовательно, против него должна действовать сила не героического происхождения, а, наоборот, противоположная героической. Этой «антигероической силой» может быть либо предательство, либо колдовство. Кухулина победили колдуны, которые сумели повернуть против него его собственную судьбу, заставив нарушить лежащие на нем зароки — гейсы. Кельты считали, что нарушение гейсов — верный знак приближающейся смерти. Если гейсы останутся ненарушенными, герой может спастись, какие бы опасности ему не угрожали. Но обычно, когда смерть неизбежна, герой попадает в такие ситуации, когда он вынужден нарушать один за другим все свои гейсы.
Кухулин некогда убил Калатина и двадцать семь его сыновей, но жена Калатина после смерти мужа родила сразу шестерых детей: троих сыновей и трех дочерей. Королева Медб, готовя гибель героя, воспитала этих детей, сделав из них колдунов. Для этого сыновьям отрубили правую ногу и левую руку, а дочерям выкололи левый глаз. Это — инициационное увечье магов, известное и по другим мифам. В течение семнадцати лет дети Калатина путешествовали по миру, изучая магию. Еще семь лет они ковали магические копья — орудия мести Кухулину. Затем Медб объединила «четыре провинции Ирландии», чтобы напасть на Улад; она выбрала момент, когда все улады, кроме Кухулина, были поражены магической болезнью и не могли сражаться. Кухулин должен был принять бой с врагами в одиночку. Предчувствуя, что битва эта будет для него последней, улады попытались удержать Кухулина. Однако он не мог видеть разорение родного края. После некоторых колебаний Кухулин решил положиться на совет Ниам, жены Конала Победоносного. Тогда враги прибегли к помощи волшебства: в то время как Ниам отлучилась из дома, они создали ее призрак, который убедил Кухулина выехать на бой.
Перед началом похода целый ряд знамений предупреждает Кухулина о неминуемой гибели. Оружие упало со стены. Когда герой надевал плащ, пряжка выскользнула из его пальцев, упала и вонзилась ему в ногу. Когда Кухулин попытался запрячь лошадей, Серый из Махи повернулся к своему хозяину левым боком, а в ответ на упрек («Не таков был твой обычай, о Серый из Махи, чтобы отвечать зловещим знаком на мой призыв») заплакал кровавыми слезами.
Многие пытались остановить Кухулина. Богиня войны Морриган ночью специально сломала его колесницу, чтобы он не смог выехать из дому. Когда герой все же выехал из ворот, его встретила заклинательница Леборхам и тоже попыталась уговорить его вернуться. Тем временем трижды по пятьдесят женщин королевского рода, любившие Кухулина, испустили крики скорби и тоски, потому что поняли, что их возлюбленному не суждено вернуться. Далее на своем пути Кухулин заехал в дом кормилицы, поскольку было у него в обычае заезжать к ней всякий раз по пути на юг, и всегда были у нее в запасе для него молоко и пиво. На этот раз поднесенное ему молоко превратилось в кровь. Затем встретились ему две прекрасные девушки: в горе и печали стирали они у брода окровавленную одежду, и это была одежда Кухулина.
После этого Кухулин встретил дочерей Калатина — старух, слепых на левый глаз. Старухи сидели вокруг костра и на вертелах из рябиновых прутьев жарили собачье мясо, приправляя его ядом и заклинаниями. На Кухулине лежал гейс, запрещавший есть мясо его тезки — пса; в то же время другой гейс не позволял ему проехать мимо очага, где готовилась пища, не разделив трапезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Одним прыжком перепрыгнув через брод, Кухулин оказался у тела мертвого Фердиада. Он перенес его вместе с оружием на северную сторону, чтобы не оставлять на южной, среди противников. Когда Кухулин опустил его на землю и посмотрел в лицо мертвому Фердиаду, свет померк в его глазах, слабость напала на него, и он лишился чувств. Очнувшись, Кухулин начинает свой прекрасный плач по Фердиаду:
Из-за предательства, о Фердиад,
Гибель твоя мне горше стократ!
Ты умер. Я жив. Наш жребий таков,
Не встретимся мы во веки веков!
Когда мы жили в восточном краю,
У Скатах, учась побеждать в бою,
Казалось, что будем друзьями всегда,
Вплоть до дня Страшного суда!
Мил мне был облик прекрасный твой:
Нежных ланит цвет огневой,
Синяя ясность твоих очей,
Благородство осанки, мудрость речей!
Не ходил в бой, не получал ран,
Гневом битвенным не был пьян,
Рамена не прикрывал щитом из кож, —
Кто на сына Дамана был бы похож.
Как пал Айфе единственный сын —
С той поры боец ни один
Ни красотой, ни силой, ни ловкостью боевой
Не мог напомнить мне облик твой.
Горька кровавая круговерть,
Где повстречал сын Дамана смерть.
Увы! Кровавую чашу друг
Принял из моих собственных рук.
Если бы эллином был я! Вмиг,
Услышав брата предсмертный крик,
С жизнью своей расстался б и я!
Мы вместе прервали б нить бытия!
Настал поистине скорбный час!
Воспитала Скатах обоих нас.
Из ран моих сочится кровь,
А ты не взойдешь на колесницу вновь!
Настал поистине скорбный час,
Воспитала Скатах обоих нас.
Кровь сочится из ран моих,
А тебя нет и не будет в живых!
Настал поистине скорбный час.
Вместе Скатах воспитала нас.
Ты погиб, а я уцелел!
Беспощадность битвы — мужей удел!
Таким образом, судьба Кухулина, как и любого эпического героя, трагична. В отличие от божественных персонажей, способных обмануть судьбу, герой должен постоянно делать выбор между чувством и долгом и твердо следовать избранному пути, хотя он и знает, куда этот путь его приведет. Может быть, наиболее ярко и драматично рассказывает об этом трагическом выборе героя короткая повесть о Кондле, единственном сыне Кухулина, которого родила ему великанша Айфе.
Выполняя данное Кухулину обещание, Айфе отправила сына в Ирландию. Улады же приняли Кондлу за иноземного захватчика и напали на него. Кондла защищался с поразительным мужеством и искусством. Естественно, что Кухулин, обязанный защищать родную землю, вышел навстречу отважному юноше и потребовал, чтобы тот назвал свое имя. Кондла, однако, не мог сделать это: на нем лежал зарок, когда-то наложенный самим Кухулином, — никому не называть своего имени и никогда не отказываться от поединка. Постепенно Кухулин догадывается об истине, но поединка уже нельзя избежать, и ему остается только сказать: «Даже если это мой сын, я обязан убить его ради чести всех уладов». Победив незнакомого юношу, он берет на руки его бездыханное тело, кладет перед Конхобаром и уладскими воинами и восклицает: «Вот вам, улады, мой сын!»
Смерть героя тоже должна быть героической, не умаляющей его высокого достоинства и благородства. Следовательно, против него должна действовать сила не героического происхождения, а, наоборот, противоположная героической. Этой «антигероической силой» может быть либо предательство, либо колдовство. Кухулина победили колдуны, которые сумели повернуть против него его собственную судьбу, заставив нарушить лежащие на нем зароки — гейсы. Кельты считали, что нарушение гейсов — верный знак приближающейся смерти. Если гейсы останутся ненарушенными, герой может спастись, какие бы опасности ему не угрожали. Но обычно, когда смерть неизбежна, герой попадает в такие ситуации, когда он вынужден нарушать один за другим все свои гейсы.
Кухулин некогда убил Калатина и двадцать семь его сыновей, но жена Калатина после смерти мужа родила сразу шестерых детей: троих сыновей и трех дочерей. Королева Медб, готовя гибель героя, воспитала этих детей, сделав из них колдунов. Для этого сыновьям отрубили правую ногу и левую руку, а дочерям выкололи левый глаз. Это — инициационное увечье магов, известное и по другим мифам. В течение семнадцати лет дети Калатина путешествовали по миру, изучая магию. Еще семь лет они ковали магические копья — орудия мести Кухулину. Затем Медб объединила «четыре провинции Ирландии», чтобы напасть на Улад; она выбрала момент, когда все улады, кроме Кухулина, были поражены магической болезнью и не могли сражаться. Кухулин должен был принять бой с врагами в одиночку. Предчувствуя, что битва эта будет для него последней, улады попытались удержать Кухулина. Однако он не мог видеть разорение родного края. После некоторых колебаний Кухулин решил положиться на совет Ниам, жены Конала Победоносного. Тогда враги прибегли к помощи волшебства: в то время как Ниам отлучилась из дома, они создали ее призрак, который убедил Кухулина выехать на бой.
Перед началом похода целый ряд знамений предупреждает Кухулина о неминуемой гибели. Оружие упало со стены. Когда герой надевал плащ, пряжка выскользнула из его пальцев, упала и вонзилась ему в ногу. Когда Кухулин попытался запрячь лошадей, Серый из Махи повернулся к своему хозяину левым боком, а в ответ на упрек («Не таков был твой обычай, о Серый из Махи, чтобы отвечать зловещим знаком на мой призыв») заплакал кровавыми слезами.
Многие пытались остановить Кухулина. Богиня войны Морриган ночью специально сломала его колесницу, чтобы он не смог выехать из дому. Когда герой все же выехал из ворот, его встретила заклинательница Леборхам и тоже попыталась уговорить его вернуться. Тем временем трижды по пятьдесят женщин королевского рода, любившие Кухулина, испустили крики скорби и тоски, потому что поняли, что их возлюбленному не суждено вернуться. Далее на своем пути Кухулин заехал в дом кормилицы, поскольку было у него в обычае заезжать к ней всякий раз по пути на юг, и всегда были у нее в запасе для него молоко и пиво. На этот раз поднесенное ему молоко превратилось в кровь. Затем встретились ему две прекрасные девушки: в горе и печали стирали они у брода окровавленную одежду, и это была одежда Кухулина.
После этого Кухулин встретил дочерей Калатина — старух, слепых на левый глаз. Старухи сидели вокруг костра и на вертелах из рябиновых прутьев жарили собачье мясо, приправляя его ядом и заклинаниями. На Кухулине лежал гейс, запрещавший есть мясо его тезки — пса; в то же время другой гейс не позволял ему проехать мимо очага, где готовилась пища, не разделив трапезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91