Конечно, он с удовольствием и в
ресторан бы отправился - он слышал, что в ресторанах хорошо
кормят, да и открыты они всегда допоздна - но там же никогда мест
свободных не бывает. Да и одежда, надо признаться, у Феди для
ресторана ну никак не подходила. Хорошую-то одежду ведь как-то
доставать надо, а он не любил, знаете, по пунктам распределения
шататься да в очередях стоять. Вот и не мог себе никак гардероб
хороший справить. Правда, он по этому поводу не переживал
особенно - раз не хочется ему эту одежду добывать, значит, думал
Федя, нет у него в одежде разумной потребности.
У Феди логика железно работала.
А потому пошел он на поиски забегаловки попроще. И надо же
было такому случиться - в забегаловке, которую он, наконец,
отыскал, совсем недавно ревизия была. Ну буквально на днях. Ну
чуть ли не вчера. И следующая, значит, не скоро ожидалась. А
потому кормили там в тот вечер гадостью несусветной - даже по
Фединым понятиям. Да и чем, скажите на милость, стали бы они
кормить, если ревизоров было много, и каждый еще что-то с собой
унес? Так что работников этой забегаловки и понять можно, и
простить. И Федя, конечно, и понял бы, и простил, и даже съел бы
то, что ему на раздаче выдали. Если бы только колышки в той
забегаловке хорошо наточены были. Они там, на Абсолюте этой,
привыкли, знаете, на колышках во время еды сидеть. Не то это
пищеварению способствует, не то просто обычай такой - врать не
буду, не знаю. И вот Федя, как ни старался, не мог на колышке как
следует устроиться. Мучился-мучился, наконец плюнул и ушел домой
голодным. Даже дверью хлопнул с досады.
А вообще-то он очень вежливым был.
Он даже хотел вернуться и извиниться.
А потом передумал.
Пришел домой и принял ложку цианистого калия, чтобы
успокоиться. Потом зацепил веревку за крюк в потолке, сунул
голову в петлю и спрыгнул со стремянки.
Только не надо пугаться.
Это он не покончить с жизнью хотел. Вовсе нет.
Это они так спят на Абсолюте этой.
А что, очень даже удобно. Места совсем немного занимают.
Кровати, опять же, не нужны.
Только вот веревка всегда в дефиците.
И мыло.
Ну без мыла Федя как-то еще обходился. Привык. А вот веревка у
него была... Одно название, что веревка. Вся из обрывков разных,
растрепанная, узел на узле. То и дело рвалась.
В общем, грохнулся он на пол.
Ушибся, конечно. Не то чтобы очень сильно, но все равно
обидно. Так ему обидно стало, что он даже вставать не стал. Лежал
себе и лежал на полу. И думал. Мысли, значит, его одолели.
Вот ведь, думал он, как все нескладно в мире получается.
Работать, конечно, интересно, но иногда и есть хочется. И спать.
Попробуй-ка не поесть и не поспать - никакая работа мила не будет.
В общем, начал Федя размышлять. Вопросы сам себе стал задавать
всякие.
Почему, скажем, он работает изо всех сил, план, сверху
спускаемый, выполняет по мере возможности, а иногда так и
перевыполняет, если приходит такое указание, и все равно в
какой-то дыре обитает да еще голодный в эту дыру заползает? Вон
Жора - тот никогда, наверное, не бывает голодным. Всегда сыт и
всегда всем доволен. А если внимательно "Труды и речи" почитать,
то ясно становится, что все должны довольными быть, что не может
он, Федя, недовольным оставаться. Противоречие получается.
Выходит, он, Федя, несознательный, потому что недоволен. А Жора,
наоборот, сознательный. Хотя Жора, сказать по правде, "Труды и
речи " и не открывал никогда, а политэкономию так и вовсе не
учил. А всем и всегда доволен, на него смотреть приятно. И одет
Жора всегда шикарно, Феде такая одежда и не снилась. И живет в
отличном доме. И экипаж у него самодвижущийся последней модели.
Хотя он совсем рядом с работой живет, ему не надо, как Феде,
куда-то на окраину ездить. А вот поди ж ты, решили при
распределении, что ему, Жоре, экипаж нужнее.
Почему?
Думал Федя, думал и, представьте себе, додумался.
Понял он, откуда у Жоры все берется. Только не надо над его
открытием смеяться. Это нам с вами все заранее понятно, потому
что мы в другом мире живем и по-другому воспитаны. А абсолютийцы в
своем общественном развитии нас здорово обогнали, так что для них
все в этих вопросах туманом покрыто было. Неудивительно - мы же с
вами тоже кое что позабыли. Не каждый, скажем, сумеет мамонта
выследить.
К тому же Федя инженером был. А на Абсолюте инженеры - это
вообще особенные существа. Не от мира сего. Их такими долго
делали и многого добились. Вот потому для Феди его открытие и
было совершенно неожиданным.
В общем, догадался он, что Жора свои сэкономленные продукты
выменивает. И на одежду, и на места в лучших ресторанах, и на
путевки всякие - любил он на курортах свое цветущее здоровье
поправлять. Вот почему он с собой постоянно кастрюлю таскал. И не
один Жора такой - их таких много. Тех, у кого потребности
высокие. А потому Федя, куда бы он ни пошел, везде отказ
получает.
А Жора наоборот.
И стало Феде как-то очень обидно.
Нет, он Жоре не завидовал. И не стал бы меняться с ним
местами. Он свою работу ни на какую другую не променял бы.
Нравилось ему работать. И думать нравилось. А поскольку все равно
не спалось, он стал думать дальше.
И до того, представьте себе, додумался, что целую систему
разработал. Мол, для того, чтобы по потребностям получать, надо
что-то на обмен приносить. Скажем, Жора всюду с собой продукты
таскает - Жоре везде почет. Кто-то еще одежду носит - и перед ним
все двери раскрыты. А вот что он, Федя, на обмен предложить
может? Не шайбы же свои. Кому они больно нужны, его шайбы? Можно
было бы, конечно, начать сувениры штамповать. Но и сувениры не
всем нужны. Скажем, принесет он на пункт распределения одежды
сувенир и получит в обмен куртку. А потом брюки потребуются - что
делать? Тому, кто на пункте этом работает, второй сувенир уже ни
к чему.
Значит, надо такую штуку придумать, которая бы в любых
количествах нужна была. Даже пища и то тут не подойдет.
В общем, додумался он к утру до всеобщего эквивалента. До денег
то есть. Правда, деньгами он их, конечно, не назвал. Деньги у них
там, на Абсолюте, страшным ругательством были. Хотя никто,
конечно, не знал, что это такое, но в "Трудах и речах" ясно было
сказано, что деньги - это фу, гадость. Так что назвал Федя свое
изобретение по-другому. Кругляшами он их, деньги то есть, назвал.
И вот почему.
Он так рассудил: какой, дескать, прок ему, Феде, от всеобщего
эквивалента будет, если у него самого этого эквивалента не
окажется? Если окажется он, скажем, у того же Жоры? Никакого
прока. И если бы Федя о себе только думал, о своих личных
потребностях - не беда. Перебился бы. Привык.
1 2 3
ресторан бы отправился - он слышал, что в ресторанах хорошо
кормят, да и открыты они всегда допоздна - но там же никогда мест
свободных не бывает. Да и одежда, надо признаться, у Феди для
ресторана ну никак не подходила. Хорошую-то одежду ведь как-то
доставать надо, а он не любил, знаете, по пунктам распределения
шататься да в очередях стоять. Вот и не мог себе никак гардероб
хороший справить. Правда, он по этому поводу не переживал
особенно - раз не хочется ему эту одежду добывать, значит, думал
Федя, нет у него в одежде разумной потребности.
У Феди логика железно работала.
А потому пошел он на поиски забегаловки попроще. И надо же
было такому случиться - в забегаловке, которую он, наконец,
отыскал, совсем недавно ревизия была. Ну буквально на днях. Ну
чуть ли не вчера. И следующая, значит, не скоро ожидалась. А
потому кормили там в тот вечер гадостью несусветной - даже по
Фединым понятиям. Да и чем, скажите на милость, стали бы они
кормить, если ревизоров было много, и каждый еще что-то с собой
унес? Так что работников этой забегаловки и понять можно, и
простить. И Федя, конечно, и понял бы, и простил, и даже съел бы
то, что ему на раздаче выдали. Если бы только колышки в той
забегаловке хорошо наточены были. Они там, на Абсолюте этой,
привыкли, знаете, на колышках во время еды сидеть. Не то это
пищеварению способствует, не то просто обычай такой - врать не
буду, не знаю. И вот Федя, как ни старался, не мог на колышке как
следует устроиться. Мучился-мучился, наконец плюнул и ушел домой
голодным. Даже дверью хлопнул с досады.
А вообще-то он очень вежливым был.
Он даже хотел вернуться и извиниться.
А потом передумал.
Пришел домой и принял ложку цианистого калия, чтобы
успокоиться. Потом зацепил веревку за крюк в потолке, сунул
голову в петлю и спрыгнул со стремянки.
Только не надо пугаться.
Это он не покончить с жизнью хотел. Вовсе нет.
Это они так спят на Абсолюте этой.
А что, очень даже удобно. Места совсем немного занимают.
Кровати, опять же, не нужны.
Только вот веревка всегда в дефиците.
И мыло.
Ну без мыла Федя как-то еще обходился. Привык. А вот веревка у
него была... Одно название, что веревка. Вся из обрывков разных,
растрепанная, узел на узле. То и дело рвалась.
В общем, грохнулся он на пол.
Ушибся, конечно. Не то чтобы очень сильно, но все равно
обидно. Так ему обидно стало, что он даже вставать не стал. Лежал
себе и лежал на полу. И думал. Мысли, значит, его одолели.
Вот ведь, думал он, как все нескладно в мире получается.
Работать, конечно, интересно, но иногда и есть хочется. И спать.
Попробуй-ка не поесть и не поспать - никакая работа мила не будет.
В общем, начал Федя размышлять. Вопросы сам себе стал задавать
всякие.
Почему, скажем, он работает изо всех сил, план, сверху
спускаемый, выполняет по мере возможности, а иногда так и
перевыполняет, если приходит такое указание, и все равно в
какой-то дыре обитает да еще голодный в эту дыру заползает? Вон
Жора - тот никогда, наверное, не бывает голодным. Всегда сыт и
всегда всем доволен. А если внимательно "Труды и речи" почитать,
то ясно становится, что все должны довольными быть, что не может
он, Федя, недовольным оставаться. Противоречие получается.
Выходит, он, Федя, несознательный, потому что недоволен. А Жора,
наоборот, сознательный. Хотя Жора, сказать по правде, "Труды и
речи " и не открывал никогда, а политэкономию так и вовсе не
учил. А всем и всегда доволен, на него смотреть приятно. И одет
Жора всегда шикарно, Феде такая одежда и не снилась. И живет в
отличном доме. И экипаж у него самодвижущийся последней модели.
Хотя он совсем рядом с работой живет, ему не надо, как Феде,
куда-то на окраину ездить. А вот поди ж ты, решили при
распределении, что ему, Жоре, экипаж нужнее.
Почему?
Думал Федя, думал и, представьте себе, додумался.
Понял он, откуда у Жоры все берется. Только не надо над его
открытием смеяться. Это нам с вами все заранее понятно, потому
что мы в другом мире живем и по-другому воспитаны. А абсолютийцы в
своем общественном развитии нас здорово обогнали, так что для них
все в этих вопросах туманом покрыто было. Неудивительно - мы же с
вами тоже кое что позабыли. Не каждый, скажем, сумеет мамонта
выследить.
К тому же Федя инженером был. А на Абсолюте инженеры - это
вообще особенные существа. Не от мира сего. Их такими долго
делали и многого добились. Вот потому для Феди его открытие и
было совершенно неожиданным.
В общем, догадался он, что Жора свои сэкономленные продукты
выменивает. И на одежду, и на места в лучших ресторанах, и на
путевки всякие - любил он на курортах свое цветущее здоровье
поправлять. Вот почему он с собой постоянно кастрюлю таскал. И не
один Жора такой - их таких много. Тех, у кого потребности
высокие. А потому Федя, куда бы он ни пошел, везде отказ
получает.
А Жора наоборот.
И стало Феде как-то очень обидно.
Нет, он Жоре не завидовал. И не стал бы меняться с ним
местами. Он свою работу ни на какую другую не променял бы.
Нравилось ему работать. И думать нравилось. А поскольку все равно
не спалось, он стал думать дальше.
И до того, представьте себе, додумался, что целую систему
разработал. Мол, для того, чтобы по потребностям получать, надо
что-то на обмен приносить. Скажем, Жора всюду с собой продукты
таскает - Жоре везде почет. Кто-то еще одежду носит - и перед ним
все двери раскрыты. А вот что он, Федя, на обмен предложить
может? Не шайбы же свои. Кому они больно нужны, его шайбы? Можно
было бы, конечно, начать сувениры штамповать. Но и сувениры не
всем нужны. Скажем, принесет он на пункт распределения одежды
сувенир и получит в обмен куртку. А потом брюки потребуются - что
делать? Тому, кто на пункте этом работает, второй сувенир уже ни
к чему.
Значит, надо такую штуку придумать, которая бы в любых
количествах нужна была. Даже пища и то тут не подойдет.
В общем, додумался он к утру до всеобщего эквивалента. До денег
то есть. Правда, деньгами он их, конечно, не назвал. Деньги у них
там, на Абсолюте, страшным ругательством были. Хотя никто,
конечно, не знал, что это такое, но в "Трудах и речах" ясно было
сказано, что деньги - это фу, гадость. Так что назвал Федя свое
изобретение по-другому. Кругляшами он их, деньги то есть, назвал.
И вот почему.
Он так рассудил: какой, дескать, прок ему, Феде, от всеобщего
эквивалента будет, если у него самого этого эквивалента не
окажется? Если окажется он, скажем, у того же Жоры? Никакого
прока. И если бы Федя о себе только думал, о своих личных
потребностях - не беда. Перебился бы. Привык.
1 2 3