ВЫСШАЯ ИСТИНА
Я пишу эти записки в надежде, что когда-нибудь они попадут в
человеческие руки. Надежда эта родилась совсем недавно, всего
несколько дней назад, и мне не хотелось бы, чтобы она оказалась
напрасной. И вовсе не в желании оставить свой след в вечности тут
дело. Я и так оставил уже этот след, сделав выбор несколько дней
назад. И Вселенная мало изменится от того, узнают ли о моем
поступке люди или нет. Во всяком случае, она совершенно не
изменится для меня самого, ибо жизни моей не хватит, чтобы
ощутить последствия от совершенного шага. Но думаю я не о себе, и
потому надеюсь, что настанет время, когда люди появятся здесь и
прочтут мои записки. Я теперь имею право на это надеяться и этого
не страшиться.
Я не могу быть многословным - к сожалению, потому что времени
у меня впереди еще много, и сказать хочется обо многом. Но в
руках у меня - всего лишь тонкая зааписная книжка, случайно
избежавшая пламени во время пиршества зуармов. Сомневаюсь, что
мне удастся отыскать здесь еще хотя бы один клочок бумаги, и
потому попытаюсь не отвлекаться на посторонние вещи. Но поначалу
все же позволю себе отступление - я это заслужил.
Никогда прежде мы с тобой не были так близки, Рангул. Даже в
студенческие годы, когда ты из кожи вон лез, чтобы заслужить мое
расположение. Наверное, ты думал, что я не понимал истинных твоих
мотивов. Или вообще не задумывался над тем, как могу я оценивать
их - для людей, подобных тебе, это стественно. Но я уже тогда
понимаал - во всяком случае, теперь я в .том убежден - что тебе
позарез требуется чья-то помощь, чтобы преодолеть этот
промежуточный жизненный этап, на котором кроме связей, нахальства
и умения говорить именно то, что ожидает услышать начальство,
требуется еще и проявлять время от времени интеллект. Человеко
полон протворечий. Я понимал все это, я презирал себя за то, что
делаю - и все же помогал тебе, не мог тебе не помогать. И
постоянно находил оправдание в том, что ты и без моей помощи все
равно сумеешь пробиться - люди твоего круга, люди, подобные тебе,
никогда не остаются прозябать в задних рядах.
Но даже в те годы никогда не проводили мы с тобой так много
времени, как сейчас, Рангул. И даже тогда ты не улыбался мне так
широко, как сейчас, хотя улыбка и была всегда твоей постоянной
маской. Это теперь, когда все маски, наконец, сброшены, она стала
твоим лицом. Но она теперь не раздражает меня - в ней не осталось
прежней фальши.
Черепа уже не умеют лгать.
Вот уже несколько дней, как мы вместе. Теперь уже навсегда, до
самого конца. Да и после смерти моей мы наверняка не расстанемся.
Целый год не с кем было мне перемолвится словом - и вот появился
ты, тот, кому так много могу и хочу я сказать. Что ж, слушай.
Слушай и терпи. Как долгие годы терпел я. Как продолжают терпеть
еще очень многие.
Теперь настало твое время терпеть.
Это ведь благодаря тебе оказался я в числе Достойных. Ты-то,
конечно, меньше всего думал о моих достоинствах тогда. Ты даже не
понимал, наверное, что именно я, а не ты, был ведущим
специалистом на планете в нашей с тобой области. Просто-напросто
тебе был необходим дублер. Ведь каждый, избранный в число
Достойных, обязан иметь дублера, который заменит его при
необходимости. И ты назвал меня, уверенный, что, как всегда, я не
смогу отказать. С тобой согласились там, в высших сферах - ведь
никто и никогда всерьез не воспринимает возможность реального
полета дублера к оритам, хотя заа многие годы такое и случалось.
И я, конечно, не сумел отказаться, хотя и ругал тебя в душе
последними словами за те дополнительные заботы, которые свалились
на меня в период подготовки. Меня утешала лишь перспектива
расстаться с тобой, наконец, навеки, ради этой перспективы я
готов был потерпеть. И я в действительности не предполагал, что
окажусь в числе Достойных и попаду сюда. Ты наверняка не поверил
бы мне, скажи я прямо, что не желаю сюда попадать, но это было
именно так. Я считал, что подобное желание может быть лишь у двух
типов людей - у холодных себялюбцев, которым не жаль порвать все,
связывающее их с другими людьми, для достижения каких-то высших
собственных целей и у тех, кто сознательно жертвует всем дорогим
в жизни во имя познания. Я не относил себя ни к тем, ни к другим.
Я не хотел быть Достойным.
Но случилось невероятное. По пути в космопорт в день вылета ты
попал в автокатастрофу, и дальше все произошло столь
стремительно, что я оказался бы не в силах что-либо изменить,
даже если бы и успел сориентироваться в ситуации. Пока тебя везли
в травмотологический институт, пока делали операцию, пока
боролись за твою жизнь, Служба Обеспечения делала свое дело. За
мной явились прямо в лабораторию, под звуки сирен отвезли прямо в
космопорт и всего за двадцать минут до старта посадили на борт
"Акона". Менять хоть что-то было уже поздно. Я едва успел пройти
на свое место и пристегнуться, каак того требовала инструкция, и
в этой суете и спешке у меня не осталось ни одной свободной
минуты для того, чтобы разобраться в происходящем. А потом думть
и сожалеть было уже поздно.
И все же, даже если бы я как и остальные пассажиры "Акона"
считал полет к оритам высшим из благ, которых может удостоиться
человек, я и тогда не чувствовал бы себя счастливым.
Единственное, что утешало меня при мысли о покинутых на Глейе
близких, которых мне не суждено было увидеть, была мысль о
положенном по закону обеспечении, которое они будут теперь
получать. Вы - ты и тебе подобные - хорошо позаботились о своих
благах, Рангул. Пенсия близким Достойных, покинувших Глейю на
"Аконе", намного превышает те деньги, которые я мог бы заработать
честным и упорным трудом. Но разве способна пенсия заменить
близкого человека, который жил рядом - и вот все равно что умер?
Даже если знать, что человек этот жив, что летит он к
таинственной и недоступной пока для простых смертных Ори, где,
быть может, сумеет приобщиться к Высшим Истинам великих оритов и
стать одним из них - даже если и знать все это, потеря любой
связи с Достойным для близких равносильна его гибели.
Хотя тебя, Рангул, эти мысли наверняка мало заботили.
Вскоре я убедился, что они мало заботили и тех, кто летел
вместе со мной на "Аконе". Здесь действительно собралось
избранное общество. На Глейе я и думать не мог попасть в их
число. Да и тут, несмотря на наш равный теперь с ними социальный
статус, я продолжал ощущать себя отверженным. Это твое общество,
Рангул, это те, кого я всегда презирал и буду презирать. Те, кто
всегда презирал и будет презирать меня и подобных мне. Но мое
презрение всегда прежде было пассивным.
1 2 3 4 5
Я пишу эти записки в надежде, что когда-нибудь они попадут в
человеческие руки. Надежда эта родилась совсем недавно, всего
несколько дней назад, и мне не хотелось бы, чтобы она оказалась
напрасной. И вовсе не в желании оставить свой след в вечности тут
дело. Я и так оставил уже этот след, сделав выбор несколько дней
назад. И Вселенная мало изменится от того, узнают ли о моем
поступке люди или нет. Во всяком случае, она совершенно не
изменится для меня самого, ибо жизни моей не хватит, чтобы
ощутить последствия от совершенного шага. Но думаю я не о себе, и
потому надеюсь, что настанет время, когда люди появятся здесь и
прочтут мои записки. Я теперь имею право на это надеяться и этого
не страшиться.
Я не могу быть многословным - к сожалению, потому что времени
у меня впереди еще много, и сказать хочется обо многом. Но в
руках у меня - всего лишь тонкая зааписная книжка, случайно
избежавшая пламени во время пиршества зуармов. Сомневаюсь, что
мне удастся отыскать здесь еще хотя бы один клочок бумаги, и
потому попытаюсь не отвлекаться на посторонние вещи. Но поначалу
все же позволю себе отступление - я это заслужил.
Никогда прежде мы с тобой не были так близки, Рангул. Даже в
студенческие годы, когда ты из кожи вон лез, чтобы заслужить мое
расположение. Наверное, ты думал, что я не понимал истинных твоих
мотивов. Или вообще не задумывался над тем, как могу я оценивать
их - для людей, подобных тебе, это стественно. Но я уже тогда
понимаал - во всяком случае, теперь я в .том убежден - что тебе
позарез требуется чья-то помощь, чтобы преодолеть этот
промежуточный жизненный этап, на котором кроме связей, нахальства
и умения говорить именно то, что ожидает услышать начальство,
требуется еще и проявлять время от времени интеллект. Человеко
полон протворечий. Я понимал все это, я презирал себя за то, что
делаю - и все же помогал тебе, не мог тебе не помогать. И
постоянно находил оправдание в том, что ты и без моей помощи все
равно сумеешь пробиться - люди твоего круга, люди, подобные тебе,
никогда не остаются прозябать в задних рядах.
Но даже в те годы никогда не проводили мы с тобой так много
времени, как сейчас, Рангул. И даже тогда ты не улыбался мне так
широко, как сейчас, хотя улыбка и была всегда твоей постоянной
маской. Это теперь, когда все маски, наконец, сброшены, она стала
твоим лицом. Но она теперь не раздражает меня - в ней не осталось
прежней фальши.
Черепа уже не умеют лгать.
Вот уже несколько дней, как мы вместе. Теперь уже навсегда, до
самого конца. Да и после смерти моей мы наверняка не расстанемся.
Целый год не с кем было мне перемолвится словом - и вот появился
ты, тот, кому так много могу и хочу я сказать. Что ж, слушай.
Слушай и терпи. Как долгие годы терпел я. Как продолжают терпеть
еще очень многие.
Теперь настало твое время терпеть.
Это ведь благодаря тебе оказался я в числе Достойных. Ты-то,
конечно, меньше всего думал о моих достоинствах тогда. Ты даже не
понимал, наверное, что именно я, а не ты, был ведущим
специалистом на планете в нашей с тобой области. Просто-напросто
тебе был необходим дублер. Ведь каждый, избранный в число
Достойных, обязан иметь дублера, который заменит его при
необходимости. И ты назвал меня, уверенный, что, как всегда, я не
смогу отказать. С тобой согласились там, в высших сферах - ведь
никто и никогда всерьез не воспринимает возможность реального
полета дублера к оритам, хотя заа многие годы такое и случалось.
И я, конечно, не сумел отказаться, хотя и ругал тебя в душе
последними словами за те дополнительные заботы, которые свалились
на меня в период подготовки. Меня утешала лишь перспектива
расстаться с тобой, наконец, навеки, ради этой перспективы я
готов был потерпеть. И я в действительности не предполагал, что
окажусь в числе Достойных и попаду сюда. Ты наверняка не поверил
бы мне, скажи я прямо, что не желаю сюда попадать, но это было
именно так. Я считал, что подобное желание может быть лишь у двух
типов людей - у холодных себялюбцев, которым не жаль порвать все,
связывающее их с другими людьми, для достижения каких-то высших
собственных целей и у тех, кто сознательно жертвует всем дорогим
в жизни во имя познания. Я не относил себя ни к тем, ни к другим.
Я не хотел быть Достойным.
Но случилось невероятное. По пути в космопорт в день вылета ты
попал в автокатастрофу, и дальше все произошло столь
стремительно, что я оказался бы не в силах что-либо изменить,
даже если бы и успел сориентироваться в ситуации. Пока тебя везли
в травмотологический институт, пока делали операцию, пока
боролись за твою жизнь, Служба Обеспечения делала свое дело. За
мной явились прямо в лабораторию, под звуки сирен отвезли прямо в
космопорт и всего за двадцать минут до старта посадили на борт
"Акона". Менять хоть что-то было уже поздно. Я едва успел пройти
на свое место и пристегнуться, каак того требовала инструкция, и
в этой суете и спешке у меня не осталось ни одной свободной
минуты для того, чтобы разобраться в происходящем. А потом думть
и сожалеть было уже поздно.
И все же, даже если бы я как и остальные пассажиры "Акона"
считал полет к оритам высшим из благ, которых может удостоиться
человек, я и тогда не чувствовал бы себя счастливым.
Единственное, что утешало меня при мысли о покинутых на Глейе
близких, которых мне не суждено было увидеть, была мысль о
положенном по закону обеспечении, которое они будут теперь
получать. Вы - ты и тебе подобные - хорошо позаботились о своих
благах, Рангул. Пенсия близким Достойных, покинувших Глейю на
"Аконе", намного превышает те деньги, которые я мог бы заработать
честным и упорным трудом. Но разве способна пенсия заменить
близкого человека, который жил рядом - и вот все равно что умер?
Даже если знать, что человек этот жив, что летит он к
таинственной и недоступной пока для простых смертных Ори, где,
быть может, сумеет приобщиться к Высшим Истинам великих оритов и
стать одним из них - даже если и знать все это, потеря любой
связи с Достойным для близких равносильна его гибели.
Хотя тебя, Рангул, эти мысли наверняка мало заботили.
Вскоре я убедился, что они мало заботили и тех, кто летел
вместе со мной на "Аконе". Здесь действительно собралось
избранное общество. На Глейе я и думать не мог попасть в их
число. Да и тут, несмотря на наш равный теперь с ними социальный
статус, я продолжал ощущать себя отверженным. Это твое общество,
Рангул, это те, кого я всегда презирал и буду презирать. Те, кто
всегда презирал и будет презирать меня и подобных мне. Но мое
презрение всегда прежде было пассивным.
1 2 3 4 5