Тем более, все они пока были чисто
умозрительными и не имели под собой фактической основы. Да и, говоря по
правде, меня лично мало волновали объяснения. В конце концов, какое
значение для счастья моего друга имело то, откуда в действительности
брались на Орьете женщины? Главное ведь было в другом - они появлялись, и
они были идеальными, и я никак не мог решить для себя вопрос о том, сумеет
ли Каньяр, наконец, обрести для себя счастье со своей идеальной
возлюбленной, и не предстоит ли ему пережить еще одно жизненное крушение -
на сей раз, вполне возможно, последнее?
Мало-помалу беспокойство мое за судьбу друга нарастало, и потому, узнав,
что на Орьету направляется очередная экспедиция, я бросил все свои дела и,
приложив немало усилий, попал в ее состав. Это оказалось делом нелегким,
потому что экспедиция была необычной. Не научной экспедицией, в которых
всегда ощущается потребность в людях, готовых выполнять любую черновую
работу. Нет, Фонд Галактической Информации посылал свою киногруппу для
проведения съемок на нескольких отдаленных планетах, в число которых
входила и Орьета. Если вы знаете, сколько платит ФГИ своим сотрудникам, то
поймете, каких трудов стоило мне пробиться в состав экспедиции. Но дело
того стоило. Путешествие это я до сих пор вспоминаю как самое интересное в
моей жизни, несмотря на то, что работать мне пришлось как каторжнику. И,
поскольку летучему змею с Полундры-5 по чистой случайности - я зачем-то
нагнулся - не удалось откусить мою голову, а на Гейзере, влипнув в шипучку,
я сумел выпрыгнуть из ботинок, не расшнуровывая их - вы не пробовали?-
через полгода примерно после нашего отправления ступил я, наконец, на землю
Орьеты.
Мы разбили лагерь неподалеку от туземной деревушки, облюбованной еще
предыдущими экспедициями, и, установив контакты с местными жителями - народ
там, кстати сказать, чрезвычайно радушный и гостеприимный - начали
готовиться к съемкам. Процедура этой подготовки уже не вызывала у меня ни
малейшего удивления. Режиссер круглыми сутками дрых в своей палатке под
предлогом обдумывания творческих планов, выползая оттуда лишь для того,
чтобы устроить кому-нибудь очередной разнос. Трое его помощников под
предлогом поиска интересной натуры откровенно валяли дурака и от скуки
иногда действительно находили что-то примечательное. Вся остальная команда
спала, ела, резалась в карты и сплетничала по поводу очередного романа
секретарши нашего продюсера. Сам он, отчаявшись сладить с буйным
темпераментом этой особы, мудро следовал примеру режиссера и почти не
показывался из своей палатки. Ну а я, пока все занимались такими важными и
полезными вещами, пахал с утра до ночи, юстируя камер-экраны, которые наш
бегемот-оператор умудрялся расстроить за полчаса работы. И потому сумел
впервые выбраться в деревню лишь суток через пять после нашего прибытия.
Деревня впечатляла. У нас, на Земле, да и в других обитаемых мирах,
собрано немало примечательных произведений искусства со всех уголков
Галактики. Но эта деревня - как, впрочем, и любая другая деревня на Орьете
- будь она перенесена в неизменном виде куда-нибудь в Сэвидж-музеум или же
в Центр деревянного зодчества, составила бы жемчужину коллекции. Все - от
толстых бревен, слагавших стены очень даже симпатичных домов аборигенов, до
последнего колышка, к которому привязывали козу или корову - было покрыто
затейливой, совершенно оригинальной резьбой. Столбы, на которых висели
ворота, представали то сказочными чудовищами, то богатырями. На каждой
жерди сидели, топорща перья, деревянные птицы всевозможных размеров и форм
или распускались любовно окрашенные деревянные цветы. Целые повествования,
вырезанные в дереве, украшали карнизы и наличники. И везде, куда бы ни
падал взгляд, стояли, сидели, лежали аборигены. Иногда живые, но чаще
вырезанные из дерева туганда, причем отличать живых неподвижных аборигенов
от деревянных скульптур я так и не научился, потому что древесина
священного дерева прекрасно передает смуглые оттенки кожи аборигенов,
которые до появления людей не имели никакого представления об одежде, а
после их появления не приобрели в ней потребности. В здешнем мягком климате
одежда и в самом деле является лишь данью условностям нашего человеческого
общества, и к концу пребывания на Орьете кое-кто из нашей группы в
свободное от работы время перестал отдавать им эту дань.
Впрочем, не стану уподобляться нашим сплетникам. Ведь я рассказываю о
Каньяре.
Мне не сразу удалось напасть на его след. Во всяком случае, во время
моей первой вылазки в деревню я не встретил среди аборигенов никого, кто
мог бы хоть что-то определенное сказать о поселившемся среди них человеке.
Возвращаясь вечером в лагерь, я ощущал некое смутное беспокойство за судьбу
друга, хотя и отлично понимал: ничего страшного в этом мире, лишенном хоть
сколько-нибудь серьезных опасностей - и откуда только такие берутся?-
случиться с ним не могло. Если, конечно, дружелюбие аборигенов не было
наигранным. Правда, я мало верил в возмодность обмана. Аборигены Орьеты,
судя по всему, испокон веков жили в ладу с природой, друг с другом и самими
собой, и не было причин, которые побудили бы их к вражде или обману. Но я
все же вздохнул с облегчением, когда дня через три узнал от одного из
аборигенов, отыскавшего меня в лагере, что человек, о котором я спрашивал -
весть о том, что я им интересуюсь, быстро разнеслась по окрестностям -
живет уже несколько лет в одной из деревень за Большой рекой, в нескольких
сотнях километров от нашего лагеря. Он усердно учится резьбе по дереву -
при упоминании этого обстоятельства абориген усмехнулся - жив, здоров и,
похоже, счастлив.
Выбраться к Каньяру мне удалось лишь перед самым концом съемок. Стоило
это изрядного скандала с двумя другими младшими техниками, вообразившими,
что на мне можно выезжать, как на ломовой лошади, и они не раз еще
припомнили мне потом эти несчастные три дня отпуска, во время которых им
впервые с начала съемок пришлось поработать. Другой ущемленной стороной
оказалась секретарша продюсера: я увел у нее из-под носа лучший планер, на
котором именно в тот день она собиралась покататься вместе с очередным
кавалером. Впрочем, к ее чести надо сказать, что по натуре она была
незлобива, и очень скоро сменила гнев на милость, так что вскоре после
отлета с Орьеты наши бездельники зубоскалили уже по поводу моего с ней
романа.
Так или иначе, но к полудню я пролетел над Большой рекой и вскоре
приземлился на окраине деревни, в которой поселился Каньяр.
Но его я узнал далеко не сразу.
1 2 3 4 5 6
умозрительными и не имели под собой фактической основы. Да и, говоря по
правде, меня лично мало волновали объяснения. В конце концов, какое
значение для счастья моего друга имело то, откуда в действительности
брались на Орьете женщины? Главное ведь было в другом - они появлялись, и
они были идеальными, и я никак не мог решить для себя вопрос о том, сумеет
ли Каньяр, наконец, обрести для себя счастье со своей идеальной
возлюбленной, и не предстоит ли ему пережить еще одно жизненное крушение -
на сей раз, вполне возможно, последнее?
Мало-помалу беспокойство мое за судьбу друга нарастало, и потому, узнав,
что на Орьету направляется очередная экспедиция, я бросил все свои дела и,
приложив немало усилий, попал в ее состав. Это оказалось делом нелегким,
потому что экспедиция была необычной. Не научной экспедицией, в которых
всегда ощущается потребность в людях, готовых выполнять любую черновую
работу. Нет, Фонд Галактической Информации посылал свою киногруппу для
проведения съемок на нескольких отдаленных планетах, в число которых
входила и Орьета. Если вы знаете, сколько платит ФГИ своим сотрудникам, то
поймете, каких трудов стоило мне пробиться в состав экспедиции. Но дело
того стоило. Путешествие это я до сих пор вспоминаю как самое интересное в
моей жизни, несмотря на то, что работать мне пришлось как каторжнику. И,
поскольку летучему змею с Полундры-5 по чистой случайности - я зачем-то
нагнулся - не удалось откусить мою голову, а на Гейзере, влипнув в шипучку,
я сумел выпрыгнуть из ботинок, не расшнуровывая их - вы не пробовали?-
через полгода примерно после нашего отправления ступил я, наконец, на землю
Орьеты.
Мы разбили лагерь неподалеку от туземной деревушки, облюбованной еще
предыдущими экспедициями, и, установив контакты с местными жителями - народ
там, кстати сказать, чрезвычайно радушный и гостеприимный - начали
готовиться к съемкам. Процедура этой подготовки уже не вызывала у меня ни
малейшего удивления. Режиссер круглыми сутками дрых в своей палатке под
предлогом обдумывания творческих планов, выползая оттуда лишь для того,
чтобы устроить кому-нибудь очередной разнос. Трое его помощников под
предлогом поиска интересной натуры откровенно валяли дурака и от скуки
иногда действительно находили что-то примечательное. Вся остальная команда
спала, ела, резалась в карты и сплетничала по поводу очередного романа
секретарши нашего продюсера. Сам он, отчаявшись сладить с буйным
темпераментом этой особы, мудро следовал примеру режиссера и почти не
показывался из своей палатки. Ну а я, пока все занимались такими важными и
полезными вещами, пахал с утра до ночи, юстируя камер-экраны, которые наш
бегемот-оператор умудрялся расстроить за полчаса работы. И потому сумел
впервые выбраться в деревню лишь суток через пять после нашего прибытия.
Деревня впечатляла. У нас, на Земле, да и в других обитаемых мирах,
собрано немало примечательных произведений искусства со всех уголков
Галактики. Но эта деревня - как, впрочем, и любая другая деревня на Орьете
- будь она перенесена в неизменном виде куда-нибудь в Сэвидж-музеум или же
в Центр деревянного зодчества, составила бы жемчужину коллекции. Все - от
толстых бревен, слагавших стены очень даже симпатичных домов аборигенов, до
последнего колышка, к которому привязывали козу или корову - было покрыто
затейливой, совершенно оригинальной резьбой. Столбы, на которых висели
ворота, представали то сказочными чудовищами, то богатырями. На каждой
жерди сидели, топорща перья, деревянные птицы всевозможных размеров и форм
или распускались любовно окрашенные деревянные цветы. Целые повествования,
вырезанные в дереве, украшали карнизы и наличники. И везде, куда бы ни
падал взгляд, стояли, сидели, лежали аборигены. Иногда живые, но чаще
вырезанные из дерева туганда, причем отличать живых неподвижных аборигенов
от деревянных скульптур я так и не научился, потому что древесина
священного дерева прекрасно передает смуглые оттенки кожи аборигенов,
которые до появления людей не имели никакого представления об одежде, а
после их появления не приобрели в ней потребности. В здешнем мягком климате
одежда и в самом деле является лишь данью условностям нашего человеческого
общества, и к концу пребывания на Орьете кое-кто из нашей группы в
свободное от работы время перестал отдавать им эту дань.
Впрочем, не стану уподобляться нашим сплетникам. Ведь я рассказываю о
Каньяре.
Мне не сразу удалось напасть на его след. Во всяком случае, во время
моей первой вылазки в деревню я не встретил среди аборигенов никого, кто
мог бы хоть что-то определенное сказать о поселившемся среди них человеке.
Возвращаясь вечером в лагерь, я ощущал некое смутное беспокойство за судьбу
друга, хотя и отлично понимал: ничего страшного в этом мире, лишенном хоть
сколько-нибудь серьезных опасностей - и откуда только такие берутся?-
случиться с ним не могло. Если, конечно, дружелюбие аборигенов не было
наигранным. Правда, я мало верил в возмодность обмана. Аборигены Орьеты,
судя по всему, испокон веков жили в ладу с природой, друг с другом и самими
собой, и не было причин, которые побудили бы их к вражде или обману. Но я
все же вздохнул с облегчением, когда дня через три узнал от одного из
аборигенов, отыскавшего меня в лагере, что человек, о котором я спрашивал -
весть о том, что я им интересуюсь, быстро разнеслась по окрестностям -
живет уже несколько лет в одной из деревень за Большой рекой, в нескольких
сотнях километров от нашего лагеря. Он усердно учится резьбе по дереву -
при упоминании этого обстоятельства абориген усмехнулся - жив, здоров и,
похоже, счастлив.
Выбраться к Каньяру мне удалось лишь перед самым концом съемок. Стоило
это изрядного скандала с двумя другими младшими техниками, вообразившими,
что на мне можно выезжать, как на ломовой лошади, и они не раз еще
припомнили мне потом эти несчастные три дня отпуска, во время которых им
впервые с начала съемок пришлось поработать. Другой ущемленной стороной
оказалась секретарша продюсера: я увел у нее из-под носа лучший планер, на
котором именно в тот день она собиралась покататься вместе с очередным
кавалером. Впрочем, к ее чести надо сказать, что по натуре она была
незлобива, и очень скоро сменила гнев на милость, так что вскоре после
отлета с Орьеты наши бездельники зубоскалили уже по поводу моего с ней
романа.
Так или иначе, но к полудню я пролетел над Большой рекой и вскоре
приземлился на окраине деревни, в которой поселился Каньяр.
Но его я узнал далеко не сразу.
1 2 3 4 5 6