Тотчас же это навлекло на него враждебность англичан, и было решено нанести удар, способный привести к гибели обоих сахемов. В связи с этим значительные силы были собраны в Массачусетсе, Плимуте и Коннектикуте и посланы в край наррагансетов в середине зимы, когда болота, замерзшие и голые, можно довольно легко преодолеть и когда те не смогут послужить для индейцев укрытием, а для врага – неодолимой преградой.
Отвечая на нападение, Конанчет отвел большую часть своих сил вместе со стариками, немощными, женщинами и детьми в хорошо защищенную крепость; туда он вместе с Филипом созвал свои отборные силы. Эта крепость, представлявшаяся индейцам неприступной, была расположена на возвышенном холме либо на чем-то вроде острова, размером в шесть-семь акров, посреди болот; она была воздвигнута с искусством и разумением, превышающим обычные в индейских укреплениях, и свидетельствовала о военном гении этих двух вождей.
Следуя за индейцем-отступником, англичане пробились сквозь декабрьские снега к этой твердыне и обрушились на гарнизон внезапно. Схватка была жестокой и бурной. Первый натиск нападающих был отброшен, и несколько храбрейших офицеров при штурме крепости пали с оружием в руках. Нападение возобновилось с большим успехом. Были возведены ложементы, и индейцев стали оттеснять с одного рубежа на другой. Сражаясь с яростью отчаяния, они отстаивали свою территорию дюйм за дюймом. Большая часть их ветеранов была разнесена в куски, и после длительной и кровавой битвы Филип и Конанчет с горсткой уцелевших воинов, отступив от форта, нашли убежище в зарослях окружающих лесов.
Победители подожгли вигвамы и форт; вскоре все заполыхало в огне; многие старики, женщины и дети погибли в пламени. Это последнее злодеяние сломило даже стоицизм дикарей. Соседние леса отозвались воплями ярости и отчаяния воинов, спасшихся бегством, наблюдавших уничтожение своих жилищ и слышавших предсмертные крики своих жен и младенцев. «Сожжение вигвамов, – сообщает писатель-современник, – вопли и крики женщин и детей и вопли воинов представляли самую ужасную и впечатляющую сцену, тронувшую некоторых солдат». Тот же автор осторожно добавляет: «Они впали в глубокое сомнение – тогда, как и впоследствии, – настойчиво вопрошая, согласуется ли сожжение врагов заживо с человеколюбием и великодушием евангельского духа?»
Судьба храброго и великодушного Конанчета заслуживает особого упоминания: последняя страница его жизни являет один из благороднейших предметов индейского величия.
Лишившись военных сил и запасов в этом единственном поражении, но верный своему союзнику, как и злосчастному делу, с которым себя связал, он отверг все предложения о мире взамен на выдачу Филипа и его сторонников и объявил, что «лучше станет сражаться до последнего человека, нежели сделается прислужником англичан». Когда дом его был разрушен, край опустошен и подвергнут разорению вторгшимися завоевателями, он вынужден был уйти к берегам Коннектикута; там он назначил место встречи для всех индейских племен Востока и разорил несколько английских поселений.
Ранней весной он отправился в опасную экспедицию всего лишь с тридцатью отборными воинами, чтобы проникнуть в Сиконк, поблизости от Маунт-Хоупа, с целью раздобыть кукурузных семян для посева, на поддержание своего войска. Этот маленький дерзкий отряд незамеченным миновал земли пикодов и находился в центре земель наррагансетов, отдыхая в вигвамах близ реки Потакет, как вдруг был подан сигнал о приближении врага. Имея под рукой всего семерых мужчин, Конанчет направил двоих на вершину соседнего холма, чтобы разведать, куда продвигается неприятель.
Охваченные паникой при появлении отряда англичан и индейцев, приближавшихся в быстром темпе, они промчались мимо своего вождя, не уведомив его об опасности. Тогда он отправил еще одного лазутчика, и с тем же результатом. Он отправил еще двоих, один из которых, поспешая назад в смятении и ужасе, сообщил ему, будто вся английская армия гонится за ним по пятам. Вождь попытался спастись, огибая холм, но был обнаружен, и в погоню за ним бросились наиболее проворные враждебные индейцы и быстрейшие из англичан. Заметив, что ближайший преследователь нагоняет, он сбросил сначала свое одеяло, затем подбитый серебром камзол и пояс из вампума, по которому враги узнали Конанчета и удвоили свое рвение.
В конце концов, войдя в реку, он поскользнулся на камне и упал, погрузившись в воду так глубоко, что замочил полку своего ружья. Это происшествие повергло его в такое отчаяние, что, как он позже признался, «сердце и нутро будто перевернулись, и, обессилев, он уподобился гнилой ветке».
Он оказался до того потрясен, что, будучи схвачен у реки индейцем пикодом, не оказал никакого сопротивления, хотя это был человек сильный телом и духом. Но, превратившись в пленника, он вернул себе гордость духа; с этого момента мы обнаруживаем, в пересказах, оставленных его врагами, исключительно свидетельства возвышенного и благородного героизма. Будучи спрошен о чем-то ближайшим из англичан, не достигшим и двадцати двух лет, гордый воин, глядя с величественным презрением в лицо юноши, ответил: «Ты всего лишь ребенок, и тебе не понять военных дел; пусть придет твой брат либо вождь – ему я отвечу».
Хотя ему неоднократно делались предложения сохранить жизнь в обмен на сдачу вместе со всем племенем в руки англичан, он отвергал их с презрением и не передал ни одного предложения такого рода обширному кругу своих подданных, пояснив, что знает: никто не согласится на это. На упреки в том, что он подорвал доверие белых людей, что хвастал, будто не предаст никого из вампаноа, ни даже ногтя вампаноа, что угрожал, будто станет жечь англичан живьем в собственных домах, он не удосужился оправдываться, ответствуя с едкостью, что столь же резко за войну выступают и другие и что «он не желает больше ничего подобного слышать».
Столь благородный и стойкий дух, столь глубокая преданность своему делу и дружбе способны были бы тронуть чувства великодушного и храброго человека; но Конанчет был индейцем – существом, в войне с которым благородства не требовалось, человечность перестала быть законом, религия не знала сострадания, и потому он был осужден на смерть. Последние слова его, дошедшие до нас, достойны этой великой души. Когда смертный приговор ему был оглашен, он заметил, что «доволен этим, ибо хотел бы умереть, прежде чем его сердце смягчится или он выскажет нечто, недостойное себя». Враги предали его смерти солдата, ибо он был расстрелян в Стонингэме тремя молодыми сахемами его собственного ранга.
Поражение у наррагансетской крепости и смерть Конанчета сыграли роковую роль в военной судьбе Короля Филипа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Отвечая на нападение, Конанчет отвел большую часть своих сил вместе со стариками, немощными, женщинами и детьми в хорошо защищенную крепость; туда он вместе с Филипом созвал свои отборные силы. Эта крепость, представлявшаяся индейцам неприступной, была расположена на возвышенном холме либо на чем-то вроде острова, размером в шесть-семь акров, посреди болот; она была воздвигнута с искусством и разумением, превышающим обычные в индейских укреплениях, и свидетельствовала о военном гении этих двух вождей.
Следуя за индейцем-отступником, англичане пробились сквозь декабрьские снега к этой твердыне и обрушились на гарнизон внезапно. Схватка была жестокой и бурной. Первый натиск нападающих был отброшен, и несколько храбрейших офицеров при штурме крепости пали с оружием в руках. Нападение возобновилось с большим успехом. Были возведены ложементы, и индейцев стали оттеснять с одного рубежа на другой. Сражаясь с яростью отчаяния, они отстаивали свою территорию дюйм за дюймом. Большая часть их ветеранов была разнесена в куски, и после длительной и кровавой битвы Филип и Конанчет с горсткой уцелевших воинов, отступив от форта, нашли убежище в зарослях окружающих лесов.
Победители подожгли вигвамы и форт; вскоре все заполыхало в огне; многие старики, женщины и дети погибли в пламени. Это последнее злодеяние сломило даже стоицизм дикарей. Соседние леса отозвались воплями ярости и отчаяния воинов, спасшихся бегством, наблюдавших уничтожение своих жилищ и слышавших предсмертные крики своих жен и младенцев. «Сожжение вигвамов, – сообщает писатель-современник, – вопли и крики женщин и детей и вопли воинов представляли самую ужасную и впечатляющую сцену, тронувшую некоторых солдат». Тот же автор осторожно добавляет: «Они впали в глубокое сомнение – тогда, как и впоследствии, – настойчиво вопрошая, согласуется ли сожжение врагов заживо с человеколюбием и великодушием евангельского духа?»
Судьба храброго и великодушного Конанчета заслуживает особого упоминания: последняя страница его жизни являет один из благороднейших предметов индейского величия.
Лишившись военных сил и запасов в этом единственном поражении, но верный своему союзнику, как и злосчастному делу, с которым себя связал, он отверг все предложения о мире взамен на выдачу Филипа и его сторонников и объявил, что «лучше станет сражаться до последнего человека, нежели сделается прислужником англичан». Когда дом его был разрушен, край опустошен и подвергнут разорению вторгшимися завоевателями, он вынужден был уйти к берегам Коннектикута; там он назначил место встречи для всех индейских племен Востока и разорил несколько английских поселений.
Ранней весной он отправился в опасную экспедицию всего лишь с тридцатью отборными воинами, чтобы проникнуть в Сиконк, поблизости от Маунт-Хоупа, с целью раздобыть кукурузных семян для посева, на поддержание своего войска. Этот маленький дерзкий отряд незамеченным миновал земли пикодов и находился в центре земель наррагансетов, отдыхая в вигвамах близ реки Потакет, как вдруг был подан сигнал о приближении врага. Имея под рукой всего семерых мужчин, Конанчет направил двоих на вершину соседнего холма, чтобы разведать, куда продвигается неприятель.
Охваченные паникой при появлении отряда англичан и индейцев, приближавшихся в быстром темпе, они промчались мимо своего вождя, не уведомив его об опасности. Тогда он отправил еще одного лазутчика, и с тем же результатом. Он отправил еще двоих, один из которых, поспешая назад в смятении и ужасе, сообщил ему, будто вся английская армия гонится за ним по пятам. Вождь попытался спастись, огибая холм, но был обнаружен, и в погоню за ним бросились наиболее проворные враждебные индейцы и быстрейшие из англичан. Заметив, что ближайший преследователь нагоняет, он сбросил сначала свое одеяло, затем подбитый серебром камзол и пояс из вампума, по которому враги узнали Конанчета и удвоили свое рвение.
В конце концов, войдя в реку, он поскользнулся на камне и упал, погрузившись в воду так глубоко, что замочил полку своего ружья. Это происшествие повергло его в такое отчаяние, что, как он позже признался, «сердце и нутро будто перевернулись, и, обессилев, он уподобился гнилой ветке».
Он оказался до того потрясен, что, будучи схвачен у реки индейцем пикодом, не оказал никакого сопротивления, хотя это был человек сильный телом и духом. Но, превратившись в пленника, он вернул себе гордость духа; с этого момента мы обнаруживаем, в пересказах, оставленных его врагами, исключительно свидетельства возвышенного и благородного героизма. Будучи спрошен о чем-то ближайшим из англичан, не достигшим и двадцати двух лет, гордый воин, глядя с величественным презрением в лицо юноши, ответил: «Ты всего лишь ребенок, и тебе не понять военных дел; пусть придет твой брат либо вождь – ему я отвечу».
Хотя ему неоднократно делались предложения сохранить жизнь в обмен на сдачу вместе со всем племенем в руки англичан, он отвергал их с презрением и не передал ни одного предложения такого рода обширному кругу своих подданных, пояснив, что знает: никто не согласится на это. На упреки в том, что он подорвал доверие белых людей, что хвастал, будто не предаст никого из вампаноа, ни даже ногтя вампаноа, что угрожал, будто станет жечь англичан живьем в собственных домах, он не удосужился оправдываться, ответствуя с едкостью, что столь же резко за войну выступают и другие и что «он не желает больше ничего подобного слышать».
Столь благородный и стойкий дух, столь глубокая преданность своему делу и дружбе способны были бы тронуть чувства великодушного и храброго человека; но Конанчет был индейцем – существом, в войне с которым благородства не требовалось, человечность перестала быть законом, религия не знала сострадания, и потому он был осужден на смерть. Последние слова его, дошедшие до нас, достойны этой великой души. Когда смертный приговор ему был оглашен, он заметил, что «доволен этим, ибо хотел бы умереть, прежде чем его сердце смягчится или он выскажет нечто, недостойное себя». Враги предали его смерти солдата, ибо он был расстрелян в Стонингэме тремя молодыми сахемами его собственного ранга.
Поражение у наррагансетской крепости и смерть Конанчета сыграли роковую роль в военной судьбе Короля Филипа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14