Индейцы словно бы утратят всю свою храбрость, мужество и веру.
Старый шаман ненавидел эти голоса, ненавидел свой сон, но вся его сила, вся власть его колдовства не могли прогнать ненавистных видений.
А ведь он был самым могучим на всем севере Тихоокеанского побережья! Высокий, сильный, с мускулами, как у Лилу — лесного волка, когда тот кидается на добычу, много дней он мог обходиться без еды и питья, смело вступать в борьбу с пумой и гризли, плыть наперекор северному ветру, бесстрашно кидаясь в высокие волны. Один выходил он против своих врагов и побеждал целые племена. Сила, мужество, колдовские чары — все было у него огромным, точно у великана. Он не ведал страха, и никто в мире — в лесу, на земле и на небе — не мог его одолеть. Он был храбр, очень храбр. И только тревожного сна, навязчивого видения о неизбежном нашествии белых, не мог одолеть старый волшебник. Оно гнало его прочь от празднеств и плясок, от добрых очагов и жилищ, от сказок его народа, что звучали у берегов, где теснились лососи и куда спускался с гор олень напиться из чистого ручья.
И вот однажды шаман покинул родное селенье. Через могучие леса, непроходимые чащи и болота пробирался он к далекой вершине, что зовется у белых Тетеревиной горой. Там провел он много дней без еды и питья, день и ночь напевая заклинания и волшебные песни своего народа. Далеко внизу, у него под ногами, меж двух проток соленой морской воды, лежала узкая полоска земли — предмет его тревожных сновидений.
И тогда Сагали Тайи дал ему силу увидеть будущее. Старый шаман заглянул через сотню лет, пронзив взглядом то, что вы именуете Инлетом, и увидел огромные вигвамы, тесно прижатые друг к другу. Сотни, тысячи вигвамов из камня и дерева и длинные прямые тропы, разделяющие вигвамы. Он увидел, как по дорогам толпами движутся бледнолицые. Услышал шум весел в воде — а ведь индейцы гребут бесшумно, — увидел фактории белых людей и их сети, услышал чужую речь. Потом все исчезло, постепенно, как и появилось. Узкая полоска земли в проливе снова была его родным лесом.
— Я стар! — в горе и страхе за свой народ вскричал волшебник. — Я стар, о Сагали Тайи! Скоро уйду я в край Счастливой Охоты моих отцов. Не дай моей силе погибнуть вместе со мной! Сохрани навсегда мое мужество, мою храбрость и бесстрашие. Сохрани их для моего народа, чтобы он мог выстоять под властью белых. Сохрани мою силу живой, спрячь ее так, чтобы бледнолицые никогда не смогли найти ее!
Шаман спустился с вершины горы, по-прежнему напевая заклинания, сел в каноэ и поплыл в многоцветных лучах заходящего солнца вверх по Норс-Арм.
Настала ночь, когда он приплыл к Острову. Высокие серые скалы вздымались к небу; на их вершине короной стояли сосны и ели. Он подплыл ближе и тут почувствовал, что сила, мужество и бесстрашие покидают его. Старый шаман видел, как они проплыли в воздухе к Острову, словно горные облачка, серо-белые и полупрозрачные.
Слабый как женщина, поплыл он обратно в родное селенье. Там рассказал он о чудесном Острове, где его храбрость и великая сила будут всегда жить для индейского народа, и завещал искать его. А утром старый шаман уже не проснулся.
— С тех пор, — продолжал тилликум, — наши юноши и старцы ищут этот Остров. Он где-то здесь, в какой-то затерянной протоке, хотя мы и не можем его отыскать. Но когда мы найдем Остров, к нам вернутся смелость и сила, которые были у индейцев до прихода белых, потому что старый волшебник говорил: храбрость и сила не умирают. Они живут вечно для детей и внуков.
Старый вождь умолк. Мое сердце рвалось к нему, я была вместе с ним в мечте о затерянном Острове. Я подумала о замечательном мужестве моего тилликума и сказала:
— Но ведь тень Острова однажды упала на тебя. Не правда ли, друг?
— Да, — печально промолвил он. — Только тень.
МЫС ГРЕЙ
— Приходилось ли тебе когда-нибудь плавать у Мыса Грей? — спросил у меня однажды молодой тилликум из племени сквомишей. Он часто навещает меня и делит со мной чашку чая и мак-а-мак — ведь обычно мне приходится есть в одиночестве.
— Нет, — призналась я, — мне не довелось испытать этого удовольствия. Я не очень хорошо знаю воды Английской Бухты и не отваживаюсь огибать Мыс в своем хрупком каноэ.
— Быть может, как-нибудь следующим летом я возьму тебя с собой. Мы отправимся под парусом, и я покажу тебе большую скалу, стоящую к юго-западу от Мыса. Это не простая скала: у нас, индейских племен, она зовется Хомольсом.
— Странное имя! — заметила я. — Разве это сквомишское слово? Оно звучит как-то необычно.
— Оно не совсем сквомишское; часть этого слова взята из языка племен с реки Фрейзер. Мыс разделял водные угодья двух племен, и потому название «Хомольсом» решили составить из слов двух языков.
Я предложила ему еще чаю, и, попивая его, он рассказал мне легенду, знакомую лишь немногим из индейцев нынешнего поколения. Без сомнения, сам он глубоко верит в эту историю, ибо признался мне, что не однажды случалось ему прибегать к чудесной силе этой скалы, и она ни разу не подводила его.
Все те, чья жизнь проходит на море, верят в связанные с ним предрассудки. Честно признаюсь, что, когда мне грозил мертвый штиль, я сама не раз «высвистывала» ветер или втыкала в мачту перочинный ножик, а потом с ликованьем следила, как наполняется ветром парус и легкий бриз подхватывает каноэ. Оттого-то, быть может, я склонна поверить в эту легенду о скале Хомольсом — она задевает особые чувства в том уголке моего сердца, где всегда живет тяга к морю.
— Ты знаешь, — начал мой тилликум, — что лишь воды, не потревоженные рукой человека, способны принести какую-то пользу. Нельзя набраться силы, погрузившись в воду, нагретую или вскипяченную на огне, разведенном человеком. Стать сильным и мудрым можно, только плавая в естественных водоемах — реках, горных ручьях, в море, — таких, какими их создал Сагали Тайи. Их дар умирает, едва только человек пытается «улучшить» их — нагревает, выпаривает или даже добавляет чай; и потому скала Хомольсом обладает столь доброй магической силой, что воды, ее омывающие, текут прямо из моря, сотворенного руками Великого Тайи, и не испорчены рукой человека.
Не всегда возвышалась там эта огромная скала, черпая свою чудесную власть из моря; она сама была когда-то могучим Тайи, который повелевал водами, омывающими большую часть Побережья, залива Джорджии, Пьюджет-Саунда, пролива Хуан де Фука и даже тех вод, что бьются о западный берег острова Ванкувер; и водами всех проток, что пробивают себе путь через острова Шарлотты. То был Тайи Западного Ветра, а штормы и бури, поднимаемые им, были так могучи, что сам Сагали Тайи не в силах был подчинить себе творимый Западным Ветром хаос. Этот ветер воевал со всякой рыболовной снастью, разбивал лодки и отправлял людей в морскую пучину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Старый шаман ненавидел эти голоса, ненавидел свой сон, но вся его сила, вся власть его колдовства не могли прогнать ненавистных видений.
А ведь он был самым могучим на всем севере Тихоокеанского побережья! Высокий, сильный, с мускулами, как у Лилу — лесного волка, когда тот кидается на добычу, много дней он мог обходиться без еды и питья, смело вступать в борьбу с пумой и гризли, плыть наперекор северному ветру, бесстрашно кидаясь в высокие волны. Один выходил он против своих врагов и побеждал целые племена. Сила, мужество, колдовские чары — все было у него огромным, точно у великана. Он не ведал страха, и никто в мире — в лесу, на земле и на небе — не мог его одолеть. Он был храбр, очень храбр. И только тревожного сна, навязчивого видения о неизбежном нашествии белых, не мог одолеть старый волшебник. Оно гнало его прочь от празднеств и плясок, от добрых очагов и жилищ, от сказок его народа, что звучали у берегов, где теснились лососи и куда спускался с гор олень напиться из чистого ручья.
И вот однажды шаман покинул родное селенье. Через могучие леса, непроходимые чащи и болота пробирался он к далекой вершине, что зовется у белых Тетеревиной горой. Там провел он много дней без еды и питья, день и ночь напевая заклинания и волшебные песни своего народа. Далеко внизу, у него под ногами, меж двух проток соленой морской воды, лежала узкая полоска земли — предмет его тревожных сновидений.
И тогда Сагали Тайи дал ему силу увидеть будущее. Старый шаман заглянул через сотню лет, пронзив взглядом то, что вы именуете Инлетом, и увидел огромные вигвамы, тесно прижатые друг к другу. Сотни, тысячи вигвамов из камня и дерева и длинные прямые тропы, разделяющие вигвамы. Он увидел, как по дорогам толпами движутся бледнолицые. Услышал шум весел в воде — а ведь индейцы гребут бесшумно, — увидел фактории белых людей и их сети, услышал чужую речь. Потом все исчезло, постепенно, как и появилось. Узкая полоска земли в проливе снова была его родным лесом.
— Я стар! — в горе и страхе за свой народ вскричал волшебник. — Я стар, о Сагали Тайи! Скоро уйду я в край Счастливой Охоты моих отцов. Не дай моей силе погибнуть вместе со мной! Сохрани навсегда мое мужество, мою храбрость и бесстрашие. Сохрани их для моего народа, чтобы он мог выстоять под властью белых. Сохрани мою силу живой, спрячь ее так, чтобы бледнолицые никогда не смогли найти ее!
Шаман спустился с вершины горы, по-прежнему напевая заклинания, сел в каноэ и поплыл в многоцветных лучах заходящего солнца вверх по Норс-Арм.
Настала ночь, когда он приплыл к Острову. Высокие серые скалы вздымались к небу; на их вершине короной стояли сосны и ели. Он подплыл ближе и тут почувствовал, что сила, мужество и бесстрашие покидают его. Старый шаман видел, как они проплыли в воздухе к Острову, словно горные облачка, серо-белые и полупрозрачные.
Слабый как женщина, поплыл он обратно в родное селенье. Там рассказал он о чудесном Острове, где его храбрость и великая сила будут всегда жить для индейского народа, и завещал искать его. А утром старый шаман уже не проснулся.
— С тех пор, — продолжал тилликум, — наши юноши и старцы ищут этот Остров. Он где-то здесь, в какой-то затерянной протоке, хотя мы и не можем его отыскать. Но когда мы найдем Остров, к нам вернутся смелость и сила, которые были у индейцев до прихода белых, потому что старый волшебник говорил: храбрость и сила не умирают. Они живут вечно для детей и внуков.
Старый вождь умолк. Мое сердце рвалось к нему, я была вместе с ним в мечте о затерянном Острове. Я подумала о замечательном мужестве моего тилликума и сказала:
— Но ведь тень Острова однажды упала на тебя. Не правда ли, друг?
— Да, — печально промолвил он. — Только тень.
МЫС ГРЕЙ
— Приходилось ли тебе когда-нибудь плавать у Мыса Грей? — спросил у меня однажды молодой тилликум из племени сквомишей. Он часто навещает меня и делит со мной чашку чая и мак-а-мак — ведь обычно мне приходится есть в одиночестве.
— Нет, — призналась я, — мне не довелось испытать этого удовольствия. Я не очень хорошо знаю воды Английской Бухты и не отваживаюсь огибать Мыс в своем хрупком каноэ.
— Быть может, как-нибудь следующим летом я возьму тебя с собой. Мы отправимся под парусом, и я покажу тебе большую скалу, стоящую к юго-западу от Мыса. Это не простая скала: у нас, индейских племен, она зовется Хомольсом.
— Странное имя! — заметила я. — Разве это сквомишское слово? Оно звучит как-то необычно.
— Оно не совсем сквомишское; часть этого слова взята из языка племен с реки Фрейзер. Мыс разделял водные угодья двух племен, и потому название «Хомольсом» решили составить из слов двух языков.
Я предложила ему еще чаю, и, попивая его, он рассказал мне легенду, знакомую лишь немногим из индейцев нынешнего поколения. Без сомнения, сам он глубоко верит в эту историю, ибо признался мне, что не однажды случалось ему прибегать к чудесной силе этой скалы, и она ни разу не подводила его.
Все те, чья жизнь проходит на море, верят в связанные с ним предрассудки. Честно признаюсь, что, когда мне грозил мертвый штиль, я сама не раз «высвистывала» ветер или втыкала в мачту перочинный ножик, а потом с ликованьем следила, как наполняется ветром парус и легкий бриз подхватывает каноэ. Оттого-то, быть может, я склонна поверить в эту легенду о скале Хомольсом — она задевает особые чувства в том уголке моего сердца, где всегда живет тяга к морю.
— Ты знаешь, — начал мой тилликум, — что лишь воды, не потревоженные рукой человека, способны принести какую-то пользу. Нельзя набраться силы, погрузившись в воду, нагретую или вскипяченную на огне, разведенном человеком. Стать сильным и мудрым можно, только плавая в естественных водоемах — реках, горных ручьях, в море, — таких, какими их создал Сагали Тайи. Их дар умирает, едва только человек пытается «улучшить» их — нагревает, выпаривает или даже добавляет чай; и потому скала Хомольсом обладает столь доброй магической силой, что воды, ее омывающие, текут прямо из моря, сотворенного руками Великого Тайи, и не испорчены рукой человека.
Не всегда возвышалась там эта огромная скала, черпая свою чудесную власть из моря; она сама была когда-то могучим Тайи, который повелевал водами, омывающими большую часть Побережья, залива Джорджии, Пьюджет-Саунда, пролива Хуан де Фука и даже тех вод, что бьются о западный берег острова Ванкувер; и водами всех проток, что пробивают себе путь через острова Шарлотты. То был Тайи Западного Ветра, а штормы и бури, поднимаемые им, были так могучи, что сам Сагали Тайи не в силах был подчинить себе творимый Западным Ветром хаос. Этот ветер воевал со всякой рыболовной снастью, разбивал лодки и отправлял людей в морскую пучину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44