Но вы дали мне слово...
Я почти не обратил внимания на такое спокойное бесстыдство. В эту минуту была у меня одна лишь мысль: быть как можно менее смешным, когда стану переодеваться из блестящего пурпурного с золотом капота в свою одежду. Нужно отдать должное тонкому такту леди Флоры, с которым она предоставила мне самому проделать всю эту маленькую процедуру.
***
Леди Флора проводила меня до решетки парка, вдоль темных групп деревьев, по аллеям, на песке которых еще лежали капли последнего дождя.
Выйдя за решетку, я быстро направился по дороге, но скоро пришлось замедлить шаг. Темнота становилась все гуще, как иногда бывает перед зарей.
Я узнал место, где на прошлой неделе я был представлен лорду Реджинальду. Я представил себе силуэт прелестного друга полковника Гартфилда, а затем — силуэт его матери. Какое странное приключение! Я думал о великом человеке из этой семьи, об этом лорде Френсисе Соммервиле, бывшем попеременно то сотрудником, то соперником Питта, подписавшем Амьенский мир, с которым Жозефина любила говорить в Сен-Клу об Антильских островах, где когда-то он, молодым адмиралом, метал свои ядра в наши суда. И вот я только что держал в своих объятиях его подлиннейшую внучку. Столь счастливый эпизод должен бы особенно льстить моему самолюбию. А вместо того у меня остался от всего этого лишь какой-то горький осадок и ощущение, что я более или менее сознательно попал в довольно скверную интригу.
Я дошел до дороги на Трали. Небо стало темно-коричневое. Ни одной звезды. Свист ветра смешивался с шумом моря.
Когда дорога сделала поворот, я увидал метрах в ста от себя свет.
Это не был еще не потушенный огонь в доме, потому что свет двигался, но не был это и фонарь экипажа, потому что тогда слышен был бы шум колес или топот копыт. Может быть, велосипедист...
— Кто идет?
Я не ответил. Назвать себя — значило бы поставить себя в смешное положение.
Я продолжал идти.
Скоро фонарь был у самого моего лица. За ним теснились пять-шесть теней.
— Кто вы?
— Из замка Кендалль, — ответил я.
Наскочи я на отряд королевской ирландской полиции, такой ответ отнюдь не устранил бы затруднений. Но надо же было сказать что-нибудь. Слишком был повелителен тон вопроса.
Оказалось, мой ответ удачен.
Фонарь опустили. Тени исчезли.
Передо мной — силуэт очень молодого человека с приятным голосом.
— Лейтенант Фицджеральд, из добровольцев Трали.
Я тоже отрекомендовался и потом спросил:
— Добровольцев Трали?
— Да, батальон добровольцев Трали делает ночной переход и скоро примет участие в упражнениях в стрельбе.
Он сделал знак одной из обступивших нас теней.
— Отведите господина к командиру.
И поклонился мне.
— Извините, что я сам не сопровождаю вас. Мы приступаем к фланговым маневрам и должны прикрывать колонну. Вот почему мы и окликнули вас. Я веду арьергард. Еще раз, извините.
Я ощупью пошел следом за моим проводником к голове колонны. Дорога здесь проходила в выемке, и как раз в этой выемке голова колонны сделала остановку. Направо, вдоль откоса, я разглядел людей, прислонившихся к земляной стене, и опиравшихся на ружья, как на палки.
Мы подошли.
— Вот командир, — прошептал мой проводник.
На нас глядел человек с тяжелыми плечами. Он стоял посреди дороги, заложив руки за спину.
— Господин Жерар!
Я вздрогнул, не столько потому, что меня узнали, сколько потому, что я сам узнал голос Ральфа.
Я совершенно забыл, что он занимал важный пост в революционной армии.
— Чем могу я, милостивый государь, быть вам полезным?
Голос его был и повелителен, и предупредителен. Кроме того, перед своими солдатами управляющий графа д’Антрима не принуждал себя обращаться ко мне в третьем лице, и это было, конечно, вполне естественно.
— Я к вашим услугам, — повторил он.
За спиной Ральфа небо начинало сереть, ветер затихал, рождался день.
— К вашим услугам, — еще раз сказал управляющий.
— Мне вспомнилось, — сказал я развязно, — вы говорили, что волонтеры отправятся сегодня ночью, в четыре, на маневры в Ардферд, и мне захотелось видеть это.
— Благодарю вас, что вы так интересуетесь нами, — сказал он.
Мне послышалась в его голосе ирония. Он видел, откуда я шел, он отлично знал, что я иду не из Кендалла. Если у меня и была хоть на минуту надежда незаметно вернуться в замок, то теперь она развеялась, как дым.
Уже почти совсем рассвело. Лужицы дождевой воды на дороге сверкали. Очень низко пролетела стая диких уток.
Г-н Ральф знаком пригласил меня следовать за ним.
Мы свернули с дороги и вскарабкались на поле, на высоте двух-трех метров над уровнем дороги.
— Лейтенант Дэвис, — скомандовал он, — вы займете мое место во главе колонны.
Г-н Ральф поднес к губам свисток. Свистнул один раз — гул голосов затих.
Свистнул еще раз — колонна зашагала.
Волонтеры прошли перед нами. В них была любопытная смесь свободы и дисциплины. Почти все эти люди были в форме, но самая форма не отличалась единообразием. По большей части она состояла из куртки, коротких панталон и обмоток серо-зеленого цвета. Некоторые солдаты были в австралийских фетровых шляпах, другие в английских шапочках. Но некоторые были совсем без формы. Можно было их принять за мирных охотников, если бы не солдатская винтовка и штык за поясом.
— Тут много расформированных или демобилизованных солдат, — сказал Ральф. — Эти сумели сохранить форму.
— А другие? — спросил я.
— Жены или дочери сшили им одежду. Они обмундировались сами.
— На свой счет?
— На свой.
Я смотрел на проходивших передо мной. Почти все были очень молодые. Я чувствовал, что между ними почти совсем нет крестьян. Большинство производило впечатление мещан, банковских служащих, адвокатских писцов, приказчиков из магазинов. Многие были в очках. И во взглядах этих близоруких глаз было незабываемое выражение настойчивости и воли.
О лучше десять, сто раз иметь дело с закоренелым разбойником, чем с одним из этих бледных юношей.
В эту минуту проекты, которые излагал мне когда-то г-н Теранс, уже не казались мне столь самонадеянными.
Сжимая руками в перчатках рукоять воткнутой в землю сабли, Ральф Макгрегор, неподвижный, следил за прохождением отряда. Когда прошел последний волонтер, он наклонился ко мне и с гордостью сказал:
— 17 марта, в день праздника Святого Патрика, в центре Дублина, в Колледж-Грине был смотр. Пятнадцать сотен волонтеров, господин профессор, дефилировали перед своим шефом, вашим коллегой Эйном Мак-Нейлом. Пришлось на полтора часа приостановить движение трамваев. Английская полиция смотрела, разинув рот...
— А оружие? Как вам удается его добывать?
Он иронически поглядел на меня.
— Вас это беспокоит, господин профессор? Оружие? Его подвозят на частных яхтах, на пароходах, в чемоданах пассажиров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Я почти не обратил внимания на такое спокойное бесстыдство. В эту минуту была у меня одна лишь мысль: быть как можно менее смешным, когда стану переодеваться из блестящего пурпурного с золотом капота в свою одежду. Нужно отдать должное тонкому такту леди Флоры, с которым она предоставила мне самому проделать всю эту маленькую процедуру.
***
Леди Флора проводила меня до решетки парка, вдоль темных групп деревьев, по аллеям, на песке которых еще лежали капли последнего дождя.
Выйдя за решетку, я быстро направился по дороге, но скоро пришлось замедлить шаг. Темнота становилась все гуще, как иногда бывает перед зарей.
Я узнал место, где на прошлой неделе я был представлен лорду Реджинальду. Я представил себе силуэт прелестного друга полковника Гартфилда, а затем — силуэт его матери. Какое странное приключение! Я думал о великом человеке из этой семьи, об этом лорде Френсисе Соммервиле, бывшем попеременно то сотрудником, то соперником Питта, подписавшем Амьенский мир, с которым Жозефина любила говорить в Сен-Клу об Антильских островах, где когда-то он, молодым адмиралом, метал свои ядра в наши суда. И вот я только что держал в своих объятиях его подлиннейшую внучку. Столь счастливый эпизод должен бы особенно льстить моему самолюбию. А вместо того у меня остался от всего этого лишь какой-то горький осадок и ощущение, что я более или менее сознательно попал в довольно скверную интригу.
Я дошел до дороги на Трали. Небо стало темно-коричневое. Ни одной звезды. Свист ветра смешивался с шумом моря.
Когда дорога сделала поворот, я увидал метрах в ста от себя свет.
Это не был еще не потушенный огонь в доме, потому что свет двигался, но не был это и фонарь экипажа, потому что тогда слышен был бы шум колес или топот копыт. Может быть, велосипедист...
— Кто идет?
Я не ответил. Назвать себя — значило бы поставить себя в смешное положение.
Я продолжал идти.
Скоро фонарь был у самого моего лица. За ним теснились пять-шесть теней.
— Кто вы?
— Из замка Кендалль, — ответил я.
Наскочи я на отряд королевской ирландской полиции, такой ответ отнюдь не устранил бы затруднений. Но надо же было сказать что-нибудь. Слишком был повелителен тон вопроса.
Оказалось, мой ответ удачен.
Фонарь опустили. Тени исчезли.
Передо мной — силуэт очень молодого человека с приятным голосом.
— Лейтенант Фицджеральд, из добровольцев Трали.
Я тоже отрекомендовался и потом спросил:
— Добровольцев Трали?
— Да, батальон добровольцев Трали делает ночной переход и скоро примет участие в упражнениях в стрельбе.
Он сделал знак одной из обступивших нас теней.
— Отведите господина к командиру.
И поклонился мне.
— Извините, что я сам не сопровождаю вас. Мы приступаем к фланговым маневрам и должны прикрывать колонну. Вот почему мы и окликнули вас. Я веду арьергард. Еще раз, извините.
Я ощупью пошел следом за моим проводником к голове колонны. Дорога здесь проходила в выемке, и как раз в этой выемке голова колонны сделала остановку. Направо, вдоль откоса, я разглядел людей, прислонившихся к земляной стене, и опиравшихся на ружья, как на палки.
Мы подошли.
— Вот командир, — прошептал мой проводник.
На нас глядел человек с тяжелыми плечами. Он стоял посреди дороги, заложив руки за спину.
— Господин Жерар!
Я вздрогнул, не столько потому, что меня узнали, сколько потому, что я сам узнал голос Ральфа.
Я совершенно забыл, что он занимал важный пост в революционной армии.
— Чем могу я, милостивый государь, быть вам полезным?
Голос его был и повелителен, и предупредителен. Кроме того, перед своими солдатами управляющий графа д’Антрима не принуждал себя обращаться ко мне в третьем лице, и это было, конечно, вполне естественно.
— Я к вашим услугам, — повторил он.
За спиной Ральфа небо начинало сереть, ветер затихал, рождался день.
— К вашим услугам, — еще раз сказал управляющий.
— Мне вспомнилось, — сказал я развязно, — вы говорили, что волонтеры отправятся сегодня ночью, в четыре, на маневры в Ардферд, и мне захотелось видеть это.
— Благодарю вас, что вы так интересуетесь нами, — сказал он.
Мне послышалась в его голосе ирония. Он видел, откуда я шел, он отлично знал, что я иду не из Кендалла. Если у меня и была хоть на минуту надежда незаметно вернуться в замок, то теперь она развеялась, как дым.
Уже почти совсем рассвело. Лужицы дождевой воды на дороге сверкали. Очень низко пролетела стая диких уток.
Г-н Ральф знаком пригласил меня следовать за ним.
Мы свернули с дороги и вскарабкались на поле, на высоте двух-трех метров над уровнем дороги.
— Лейтенант Дэвис, — скомандовал он, — вы займете мое место во главе колонны.
Г-н Ральф поднес к губам свисток. Свистнул один раз — гул голосов затих.
Свистнул еще раз — колонна зашагала.
Волонтеры прошли перед нами. В них была любопытная смесь свободы и дисциплины. Почти все эти люди были в форме, но самая форма не отличалась единообразием. По большей части она состояла из куртки, коротких панталон и обмоток серо-зеленого цвета. Некоторые солдаты были в австралийских фетровых шляпах, другие в английских шапочках. Но некоторые были совсем без формы. Можно было их принять за мирных охотников, если бы не солдатская винтовка и штык за поясом.
— Тут много расформированных или демобилизованных солдат, — сказал Ральф. — Эти сумели сохранить форму.
— А другие? — спросил я.
— Жены или дочери сшили им одежду. Они обмундировались сами.
— На свой счет?
— На свой.
Я смотрел на проходивших передо мной. Почти все были очень молодые. Я чувствовал, что между ними почти совсем нет крестьян. Большинство производило впечатление мещан, банковских служащих, адвокатских писцов, приказчиков из магазинов. Многие были в очках. И во взглядах этих близоруких глаз было незабываемое выражение настойчивости и воли.
О лучше десять, сто раз иметь дело с закоренелым разбойником, чем с одним из этих бледных юношей.
В эту минуту проекты, которые излагал мне когда-то г-н Теранс, уже не казались мне столь самонадеянными.
Сжимая руками в перчатках рукоять воткнутой в землю сабли, Ральф Макгрегор, неподвижный, следил за прохождением отряда. Когда прошел последний волонтер, он наклонился ко мне и с гордостью сказал:
— 17 марта, в день праздника Святого Патрика, в центре Дублина, в Колледж-Грине был смотр. Пятнадцать сотен волонтеров, господин профессор, дефилировали перед своим шефом, вашим коллегой Эйном Мак-Нейлом. Пришлось на полтора часа приостановить движение трамваев. Английская полиция смотрела, разинув рот...
— А оружие? Как вам удается его добывать?
Он иронически поглядел на меня.
— Вас это беспокоит, господин профессор? Оружие? Его подвозят на частных яхтах, на пароходах, в чемоданах пассажиров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56