— Плюёте вы не так метко, как стреляете, — сказал Дубцов и, пожав руку Гарбузенко, направился к крыльцу санатория.
Он не успел остыть, но уже понимал, что каждый шаг отдаляет его от прошлого, где было два Дубцова: Дубцов — царский офицер и Дубцов — большевик-подпольщик, Дубцов — офицер белой контрразведки и Дубцов — разведчик Красной Армии, — а теперь остаётся один Дубцов, которого ждёт мирное море, географические исследования и вот эта испуганная Маша на крыльце санатория…
Мария придерживала спиной дверь, чтобы дети не высыпали на крыльцо. Ведь в парке санатория шла война, два раза даже стреляли. Папки с историями болезни она по-прежнему держала в руках, не зная, кто же теперь представитель новой власти, — Тихомирову арестовали при ней.
Дети во всём этом разобрались раньше Марии Станиславовны: Гриша растолковал Коле, Коля — Рае, а уж Рая всем остальным.
Выходило, что главным большевистским комиссаром оказался Дубцов!..
Но все эти вопросы мигом выветрились из головы Марии, когда Дубцов взбежал к ней на крыльцо.
— Это не в вас стреляли, Виля? — только и спросила она. — Поклянитесь, что не в вас!
Дубцов засмеялся:
— Как видите, не в меня. Успокойтесь и выпустите детей. Все уже позади. Мне осталось выполнить только одно поручение. Печальное, к сожалению. Но зато последнее. Последнее! — повторил он и побежал в сторону пансиона. — Я сейчас же вернусь!
ПОСЛЕДНЕЕ ПОРУЧЕНИЕ
Во дворе пансиона стоял автомобиль, на котором раньше ездил Дубцов, и зелёный грузовик. В кузов грузовика под прицелом «гочкиса» бодро прыгали все «больные». Рядом рыдала мадам-капитан.
— Я их жалела, думала — больные люди.
— Вылечим, — заверял её Гарбузенко, — раз и навсегда. После нашего лечения их ни одна хвороба не возьмёт.
Грузовик с арестованными выруливал к воротам, и Гарбузенко усаживался в автомобиль, когда в пансионе появился Дубцов.
— Вильям Владимирович! — обрадовался ему Гарбузенко. — Хорошо, что вы пришли. Портфельчик заберите свой… тот, что в машине оставили, — он протянул Дубцову его лакированный портфель. — Кстати, газетку, если не жалко, подарите мне. На память.
— Какую газетку?
— Где пишется про ограбление гохрана в Новороссийске. Вы ещё Гурову давали почитать.
— Но вы же к тому Гарбузу не имеете никакого отношения.
Гарбузенко обиделся:
— Як це не имею? А кто ликвидировал ту банду?!
Дубцов вынул из портфеля газету и молча отдал Гарбузенко. Он не был расположен шутить. Разговор, который ему предстоял, был не из весёлых.
В гостиной пансиона среди вспоротых кресел и выпотрошенных во время обыска диванов сидела мадам-капитан. «Перевоплощение» Дубцова её нисколько не удивило. После предварительного допроса она поняла, что у красных здесь был свой.
— Значит, теперь вы меня будете допрашивать? — спросила она, когда Дубцов вошёл в гостиную.
— Нет. Это дело личное, Настасья Петровна. К сожалению, не могу больше скрывать.
Дубцов достал из кармана пальто медную флягу-манерку, которую Райко Христов вёз из Константинополя на «Джалите», отвинтил крышку и вынул свёрнутое трубочкой предсмертное письмо капитана «Спинозы» к жене:
«Милая Настенька!»
Настасья Петровна читала, и её глаза наполнялись слезами.
«Не вини ты меня, ради бога! Вини их. Ты знаешь, кого…»
— Ва-а-сень-ка-а-а!.. — Она обхватила руками голову. — Я же сама тебя убила, родненький, своей рукой!..
Дубцов налил ей воды из остывшего самовара, но она не заметила протянутой ей чашки — перед глазами то расплывались, то прояснялись строчки письма:
«…Впутали в бесчестное дело: принуждали вывозить из Крыма продовольствие… А в России дети пухнут с голоду… продовольствия… на борту не оказалось… не докажешь, что ты ж украл…»
Она схватила руку Дубцова, державшую чашку с водой:
— Вильям Владимирович! Вы же его знали… Васеньку. То был святой человек. Другой на меня не захотел бы и плюнуть, а он в порту подобрал и всю жизнь на меня молился… Солнышко!.. Он бы меня простил. Я же не знала, что за продукты тут прячет Гуров, Васенька! — Она вновь забилась в рыданиях, будто стараясь докричаться до своего капитана, зарытого на православном кладбище в турецком городе. — Я ж для тебя старалась, меняла продукты на золото. Нам же на чужбине предстояло жи-и-ть!
«…Единственный, кто нас рассудит, — это тот никелированный револьвер, который я тебе, Настенька, не велел трогать… Он нас с тобой, родненькая, разлучит. Теперь уж навсегда…»
Дубцов слишком хорошо знал, как судят револьверы. Он ничем не мог помочь этой женщине. Только поставил чашку с водой на стол перед ней я пошёл к выходу…
Мадам вскочила:
— Постойте! — она, оттолкнув кресло, шагнула к Дубцову. — Меня бог наказал и ещё больше накажет, Вильям Владимирович, если я сейчас промолчу! Они продукты, что спрятали, детишкам не оставит, они завалят погреба!
Дубцов так и замер на пороге:
— Говорите!
— Английский фугас заложен, корабельный, для взрыва крюйт-камер… с часовым механизмом. Виталий Викентьевич, этот с виду полудохлый, он у них самый здоровый, должен был все проделать в случае провала. Мне он поклялся — это не опасно. Сказал, только кровля рухнет, завалит погреба — и красные ничего не найдут у меня предосудительного.
— Не опасно?! — Дубцов бросился к двери. — Там динамит!
Он, не разбирая ступенек, спрыгнул с крыльца и побежал к погребам, натыкаясь на кусты и деревья, потому что на дворе уже было темно. У чугунной двери дежурил матрос, тот, что до этого гнездился на дереве, наблюдая за окошком мезонина.
— Товарищ Дубцов, — обратился он к Вильяму Владимировичу, — скажите товарищу Гарбузенко, что вы сами убрали полотенечко с подоконника, а то… вы ж его знаете…
— Немедленно! — Дубцов его не слышал. — Выводите людей из санатория, в первую очередь — детей! Вот-вот взорвётся динамит под полом!
Матрос сорвался с места. Дубцов не смотрел ему вслед. Отвалив тяжёлую дверь, он вбежал в погреб, чиркнул зажигалкой. Освещая ящик за ящиком огоньком зажигалки, искал фугас. Огонёк метался от его дыхания и поминутно гас. Дышать спокойно он не мог от волнения и спешки. Свистело и хрипело в груди.
Дубцов глубоко вздохнул в задержал дыхание. Огонёк перестал метаться, наступила тишина и в тишине стало слышно тиканье часового механизма. Вот оно! Под ящиками с динамитом!
Снимая ящик за ящиком, осторожно, бережно, Дубцов наконец-то добрался до фугаса. Разряжать? Можно не успеть. С фугасом в руках он побежал к открытой двери, откуда тянуло холодом ноябрьской ночи.
Мадам-капитан была во дворе.
— Бросьте! — крикнула она, увидев Дубцова с его ношей. — Взорвётся!
— Рано!
Сразу за оградой пансиона был обрыв к морю. Вильям Владимирович бежал на шум и запах моря, чтобы сбросить с обрыва свой опасный груз…
А в санатории уже все спали, когда прибежал матрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27