Каллен с самого начала почувствовал неладное, и его опасения подтвердились: через несколько мгновений раздался полный муки душераздирающий стон. Ему уже приходилось слышать такое, и он понял: лошадь умирает.
Он толкнул дверь и вошел в прохладную полутьму. Откуда-то из глубины доносились приглушенные голоса. У четвертого бокса Каллен остановился и заглянул в маленькое окошко в двери.
На толстом слое соломы лежала лошадь, в которой он сразу узнал Зигфреду. Ее раздувшиеся бока беспрерывно вздрагивали, с морды струилась пена. Вокруг лежащей лошади суетились три человека. Напряженные, залитые потом глаза Бобби Крейга выражали крайнюю тревогу. Доктор Макларен, погрузив руки в перчатках в чрево лошади, пытался развернуть идущего задом жеребенка.
– Черт! – в сердцах выругался врач. – Он опять выскользнул.
Саманта стояла на коленях, обхватив руками голову Зигфреды. Обычно при родах голову лошади прижимали к полу, чтобы не дать ей подняться, но об этом сейчас речь не шла. Зигфреда, казалось, больше не поднимется никогда. Саманта смотрела в огромные потускневшие от боли и усталости глаза лошади и словно старалась влить в нее свои жизненные силы.
– Ну же, не подведи меня! – горячо шептала Саманта. – Нельзя сдаваться, ты ведь такая умница. Продержись еще немножко, Зигфреда, миленькая! Клянусь, тебе больше не придется проходить через это. Не оставляй меня, моя хорошая. Ты не можешь сейчас умереть. Твоему жеребенку нужен шанс, ему нужна ты. Ну же, живи, заклинаю тебя!
Каллен проскользнул в загон и закрыл за собой дверь.
– Чем помочь? – тихо спросил он. Но Саманта едва ли расслышала его: она не отрываясь смотрела в исстрадавшиеся глаза Зигфреды.
– Хорошо, что вы пришли, Каллен, – откликнулся доктор Макларен. – Ваша помощь очень нужна. Вымойте руки карболовым мылом. Времени терять нельзя. Если мне и на этот раз не удастся повернуть жеребенка, придется делать кесарево сечение, и притом быстро.
Десять минут старания – и Макларен со вздохом облегчения выпрямился. Бобби подал ему ампулу и шприц, и ветеринар сделал укол, чтобы стимулировать схватки. Почти сразу же показались копытца передних ножек, а дальше все шло, как и следовало: одна ножка, за ней другая, затем голова, и, наконец, весь жеребенок выскользнул из чрева.
Каллен помог вскрыть оставшуюся целой водную оболочку, ветеринар поднял голову жеребенка, промокнул ему ноздри и рот, затем приложил к его груди стетоскоп.
– Надо же, дышит, и сердце бьется ровно, – поразился он. – Чудо, да и только!
– Я займусь малышом, – сказал Бобби. – А вы посмотрите, как там Зигфреда.
Голова лошади лежала на коленях Саманты, которая гладила ее и нашептывала ласковые слова, уговаривая не уходить, когда все самое тяжелое осталось позади. Ветеринар ввел антибиотики, послушал сердце и стал обтирать Зигфреду, чтобы не допустить простуды.
Каллен принялся помогать Бобби – не потому, что тот не справлялся, просто он не мог спокойно стоять и смотреть на все это, ничего не делая. А еще ему невыносимо было видеть, как Сэм из последних сил старается поддержать в Зигфриде еле теплящуюся жизнь. Перед Калленом впервые предстала незащищенная душа Саманты, которую она обычно скрывала за шутками и бравадой. Он отчетливо видел ее страх, гнев и крайнюю усталость. Ему казалось, что на балу в доме его родителей Саманта полностью раскрылась, но теперь он понял, что по-прежнему совершенно не знает ее. Она никогда не поворачивалась к нему уязвимой стороной своей души.
Пока они растирали жеребенка, чтобы согреть его и стимулировать кровообращение, Бобби рассказал Каллену о долгих и тяжелых родах, продолжавшихся восемь часов. А уже через полчаса жеребенок попытался встать на дрожащие ножки и оборвал пуповину. Ноги плохо слушались его, но третья попытка оказалась удачной. Это тоже было чудом, если учесть, что появление его на свет оказалось таким трудным.
– Так-то лучше! – отчетливо прозвучали в тишине слова доктора.
– Что вы сказали? – словно очнулась Саманта. Голова лошади по-прежнему лежала у нее на коленях.
Доктор наклонился над Зигфредой.
– Сердце бьется четче, и глаза немного ожили, – заключил он. – Пусть несколько минут отдохнет, а потом попробуем использовать жеребенка – может быть, он поможет ей подняться.
– Вы считаете, что она выкарабкается? – Голос Саманты дрогнул.
– Ничего обещать не могу, – осторожно ответил Макларен. – Но за последние два часа у меня появилась надежда.
Саманта снова перевела взгляд на лошадь.
– Ну же, давай, Зигфреда, я знаю, ты сможешь! – уговаривала она.
Ветеринар принялся массировать тело лошади от шеи до хвоста, тоже приговаривая что-то ласковое, и Каллен мысленно присоединился к этому дуэту. Когда они с Бобби медленно повели жеребенка к матери, она учуяла его запах, навострила уши, и голова ее дернулась.
– Хорошо, девочка, – подбодрил его Макларен. – Теперь отпусти ее, Саманта: не нужно, чтобы лежать ей было приятно и удобно.
Саманта с трудом поднялась. Бобби с Калленом обвели жеребенка вокруг матери, и четыре больших копыта слабо задвигались по соломе.
– Постарайся еще, Зигфреда! – не отступала Саманта. – Не ленись, у тебя теперь много забот.
Ласковый, но настойчивый голос Саманты и бьющий в ноздри запах жеребенка сделали свое дело. Зигфреда тяжело приподнялась и некоторое время неуклюже ворочалась на мокрой соломе. Ее попытки казались абсолютно беспомощными, но в конце концов увенчались успехом. Она стояла на дрожащих ногах и тяжело дышала.
– О, моя прелесть! Моя мужественная девочка! – приговаривала Саманта, обхватив шею лошади. Макларен укрыл Зигфреду попоной, а Каллен с Бобби подвели к ее голове жеребенка. Зигфреда сначала слабо, потом со все большим интересом обнюхала своего сына, едва не погубившего ее, и принялась облизывать его. Каллен почувствовал, что ему хочется кричать от радости.
Еще минут через пятнадцать жеребенок жадно сосал мать, задорно помахивая хвостиком.
– Хоть с этим проблем нет, – буркнул Бобби, ставя перед Зигфредой миску с мешанкой из отрубей, заправленных льняным маслом.
Лошадь задумчиво понюхала угощение и принялась за еду, а Саманта гладила ее по шее и тихонько говорила ласковые слова.
– Это ее первенец? – спросил Каллен.
– В том-то и дело, что четвертый! Те три раза все шло как по маслу. Мы и представить не могли, что такое может случиться.
– А ведь все могло кончиться гораздо хуже. – Макларен опустил рукава и надел пиджак. – Я повторяю, что произошло чудо. Сегодня вечером зайду проверить, как идут дела, – пообещал он, поднимая саквояж.
– Люблю, когда все хорошо заканчивается, – сказал Каллен Крейгу, когда ветеринар с улыбкой кивнул им и вышел. Они стояли и смотрели, как Саманта что-то счастливо нашептывает лошади и жеребенку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Он толкнул дверь и вошел в прохладную полутьму. Откуда-то из глубины доносились приглушенные голоса. У четвертого бокса Каллен остановился и заглянул в маленькое окошко в двери.
На толстом слое соломы лежала лошадь, в которой он сразу узнал Зигфреду. Ее раздувшиеся бока беспрерывно вздрагивали, с морды струилась пена. Вокруг лежащей лошади суетились три человека. Напряженные, залитые потом глаза Бобби Крейга выражали крайнюю тревогу. Доктор Макларен, погрузив руки в перчатках в чрево лошади, пытался развернуть идущего задом жеребенка.
– Черт! – в сердцах выругался врач. – Он опять выскользнул.
Саманта стояла на коленях, обхватив руками голову Зигфреды. Обычно при родах голову лошади прижимали к полу, чтобы не дать ей подняться, но об этом сейчас речь не шла. Зигфреда, казалось, больше не поднимется никогда. Саманта смотрела в огромные потускневшие от боли и усталости глаза лошади и словно старалась влить в нее свои жизненные силы.
– Ну же, не подведи меня! – горячо шептала Саманта. – Нельзя сдаваться, ты ведь такая умница. Продержись еще немножко, Зигфреда, миленькая! Клянусь, тебе больше не придется проходить через это. Не оставляй меня, моя хорошая. Ты не можешь сейчас умереть. Твоему жеребенку нужен шанс, ему нужна ты. Ну же, живи, заклинаю тебя!
Каллен проскользнул в загон и закрыл за собой дверь.
– Чем помочь? – тихо спросил он. Но Саманта едва ли расслышала его: она не отрываясь смотрела в исстрадавшиеся глаза Зигфреды.
– Хорошо, что вы пришли, Каллен, – откликнулся доктор Макларен. – Ваша помощь очень нужна. Вымойте руки карболовым мылом. Времени терять нельзя. Если мне и на этот раз не удастся повернуть жеребенка, придется делать кесарево сечение, и притом быстро.
Десять минут старания – и Макларен со вздохом облегчения выпрямился. Бобби подал ему ампулу и шприц, и ветеринар сделал укол, чтобы стимулировать схватки. Почти сразу же показались копытца передних ножек, а дальше все шло, как и следовало: одна ножка, за ней другая, затем голова, и, наконец, весь жеребенок выскользнул из чрева.
Каллен помог вскрыть оставшуюся целой водную оболочку, ветеринар поднял голову жеребенка, промокнул ему ноздри и рот, затем приложил к его груди стетоскоп.
– Надо же, дышит, и сердце бьется ровно, – поразился он. – Чудо, да и только!
– Я займусь малышом, – сказал Бобби. – А вы посмотрите, как там Зигфреда.
Голова лошади лежала на коленях Саманты, которая гладила ее и нашептывала ласковые слова, уговаривая не уходить, когда все самое тяжелое осталось позади. Ветеринар ввел антибиотики, послушал сердце и стал обтирать Зигфреду, чтобы не допустить простуды.
Каллен принялся помогать Бобби – не потому, что тот не справлялся, просто он не мог спокойно стоять и смотреть на все это, ничего не делая. А еще ему невыносимо было видеть, как Сэм из последних сил старается поддержать в Зигфриде еле теплящуюся жизнь. Перед Калленом впервые предстала незащищенная душа Саманты, которую она обычно скрывала за шутками и бравадой. Он отчетливо видел ее страх, гнев и крайнюю усталость. Ему казалось, что на балу в доме его родителей Саманта полностью раскрылась, но теперь он понял, что по-прежнему совершенно не знает ее. Она никогда не поворачивалась к нему уязвимой стороной своей души.
Пока они растирали жеребенка, чтобы согреть его и стимулировать кровообращение, Бобби рассказал Каллену о долгих и тяжелых родах, продолжавшихся восемь часов. А уже через полчаса жеребенок попытался встать на дрожащие ножки и оборвал пуповину. Ноги плохо слушались его, но третья попытка оказалась удачной. Это тоже было чудом, если учесть, что появление его на свет оказалось таким трудным.
– Так-то лучше! – отчетливо прозвучали в тишине слова доктора.
– Что вы сказали? – словно очнулась Саманта. Голова лошади по-прежнему лежала у нее на коленях.
Доктор наклонился над Зигфредой.
– Сердце бьется четче, и глаза немного ожили, – заключил он. – Пусть несколько минут отдохнет, а потом попробуем использовать жеребенка – может быть, он поможет ей подняться.
– Вы считаете, что она выкарабкается? – Голос Саманты дрогнул.
– Ничего обещать не могу, – осторожно ответил Макларен. – Но за последние два часа у меня появилась надежда.
Саманта снова перевела взгляд на лошадь.
– Ну же, давай, Зигфреда, я знаю, ты сможешь! – уговаривала она.
Ветеринар принялся массировать тело лошади от шеи до хвоста, тоже приговаривая что-то ласковое, и Каллен мысленно присоединился к этому дуэту. Когда они с Бобби медленно повели жеребенка к матери, она учуяла его запах, навострила уши, и голова ее дернулась.
– Хорошо, девочка, – подбодрил его Макларен. – Теперь отпусти ее, Саманта: не нужно, чтобы лежать ей было приятно и удобно.
Саманта с трудом поднялась. Бобби с Калленом обвели жеребенка вокруг матери, и четыре больших копыта слабо задвигались по соломе.
– Постарайся еще, Зигфреда! – не отступала Саманта. – Не ленись, у тебя теперь много забот.
Ласковый, но настойчивый голос Саманты и бьющий в ноздри запах жеребенка сделали свое дело. Зигфреда тяжело приподнялась и некоторое время неуклюже ворочалась на мокрой соломе. Ее попытки казались абсолютно беспомощными, но в конце концов увенчались успехом. Она стояла на дрожащих ногах и тяжело дышала.
– О, моя прелесть! Моя мужественная девочка! – приговаривала Саманта, обхватив шею лошади. Макларен укрыл Зигфреду попоной, а Каллен с Бобби подвели к ее голове жеребенка. Зигфреда сначала слабо, потом со все большим интересом обнюхала своего сына, едва не погубившего ее, и принялась облизывать его. Каллен почувствовал, что ему хочется кричать от радости.
Еще минут через пятнадцать жеребенок жадно сосал мать, задорно помахивая хвостиком.
– Хоть с этим проблем нет, – буркнул Бобби, ставя перед Зигфредой миску с мешанкой из отрубей, заправленных льняным маслом.
Лошадь задумчиво понюхала угощение и принялась за еду, а Саманта гладила ее по шее и тихонько говорила ласковые слова.
– Это ее первенец? – спросил Каллен.
– В том-то и дело, что четвертый! Те три раза все шло как по маслу. Мы и представить не могли, что такое может случиться.
– А ведь все могло кончиться гораздо хуже. – Макларен опустил рукава и надел пиджак. – Я повторяю, что произошло чудо. Сегодня вечером зайду проверить, как идут дела, – пообещал он, поднимая саквояж.
– Люблю, когда все хорошо заканчивается, – сказал Каллен Крейгу, когда ветеринар с улыбкой кивнул им и вышел. Они стояли и смотрели, как Саманта что-то счастливо нашептывает лошади и жеребенку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78