когда же?..
— Но мать, к сожалению, не знала. Она сама слишком часто стала поглядывать на часы: время тянулось, мороз начал поторапливать и прогонять, а Тарасовы не появлялись.
«Что-то случилось, — подумала Валентина. — Но почему он не позвонил на мобильник? Номер знает…»
— Ну мама! — заныла наконец расстроенная дочка. — Ты же обещала мне Сашу! Мне надоело ждать!
Я больше не хочу гулять с тобой! Это скучно!
— Сейчас, малыш, подожди, я позвоню…
Валентина быстро, пугливо оглядевшись по сторонам, словно все деревья в парке собирались на нее настучать, отлично зная, кому она звонит и кого ждет, набрала знакомый номер сотового.
— Тина, — совершенно неожиданным сокращением ее имени — так ее никто никогда не называл! — прогудел в ответ слегка запнувшийся на букве "т" бас, — Тина, прости… Мы уже подъезжаем!.. На дорогах заносы… Я совершенно замучился в пробках…
Вы там еще не выкопали себе по трехкомнатной берлоге? Подождите еще минут пять… Идет?
— Идет, — прошелестела, как снег, осыпавшийся с ветки, Валентина, вытерла телефон и сунула его в карман.
Ей стало вдруг жарко. Валентина сдвинула шапку на макушку, ослабила на шее горячий, липкий от пота шарф и умылась снегом из первого попавшегося сугроба. И только тогда с ужасом вспомнила о косметике.
— Ну что он тебе сказал? — нетерпеливо дернула ее за руку подбежавшая Танька. — Когда они приедут?
— Через пять минут! Засекай по часам! И не «он», а дядя Артем! А еще лучше — Артем Максимович!
Она отогнула рукав, показав дочке циферблат. Но Таня еще плохо ориентировалась в движениях стрелок и полностью проигнорировала замечание по поводу обращений. Обходилась с людьми ввиду своего малолетства и независимого характера Татьяна вольно и свободно, никогда не дичилась и обожала новые знакомства.
Довольная обещанием матери, Танька снова поскакала по дорожке, а Валентина нервно, торопливо выхватила из сумочки маленькое зеркало. Как же можно было так оплошать — у нее совсем голова не на месте! — и забыть о туши и тенях! Сейчас он приедет и застанет вместо зимней красавицы чисто умытый ужастик в дубленке.
Валя почти уткнулась носом в зеркальце, чтобы получше разглядеть свое лицо. И неумело поблагодарила небо: макияж почти не пострадал. Сухой снег лишь придал яркости ее румянцу.
— Вы заждались и замерзли? — пробасили рядом. — Но мы не нарочно! Правда, Кляксик?
Валентина поспешно сунула зеркало в сумку. Они стояли рядом, держа друг друга за руку, и улыбались.
Сашка усердно, как китайский болванчик, кивала головой, подтверждая слова отца. И Валя вдруг вспомнила, что второй раз в жизни видит на его лице улыбку. Тарасов не улыбался даже Юльке. Во всяком случае, в офисе. Она смутилась, не решаясь приписать это дивное явление своим чарам и не зная, на чей еще счет это можно отнести.
Тут же подлетела Танька — как все-таки плохо у Вали воспитан единственный ребенок! — и схватила Сашу за другую руку.
— Мы пойдем гулять парами! — заявила дочка. — Я с Сашей, а ты, мама, с дядей Артемом! Но мы впереди!
Она решительно разбила дружный тандем Тарасовых и проворно увлекла явно растерявшуюся от такого бурного натиска Сашу за собой, туда, где дремала среди убеленных снегом берегов, в синеве льда безмятежная река. Она блаженствовала без катеров, речных трамвайчиков, рыболовов и пустых банок из-под пива, взяв себе отпуск до весны.
Саша на ходу беспомощно оглянулась на отца.
— Таня! — попыталась вмешаться и остановить не в меру резвую дочь Валентина.
На рукав дубленки легла осторожно большая рука. Валентина в открытую неожиданно столкнулась с глазами, вечно глядящими в стол, цвета которых она до сих пор так и не рассмотрела. Оказалось — цвета осенней травы…
— Не надо! — сказал Тарасов и снова улыбнулся. — Не мешайте им! Моей барышне очень полезно побегать с ровесницей! Ее слишком завоспитывали мамки, няньки и бабки! Кроме того, нас уже разделили на пары. И, по-моему, без промаха. Дети ошибаются редко!
Он уверенно взял ее за рукав, и они медленно, прогулочным шагом, совсем как в середине июля, пошли по утоптанной дорожке вслед за девчонками, уже весело смеющимися впереди.
— А вы бегаете на лыжах? — спросил он.
— Да… Но не так быстро, — кивнула Валентина. — За вами мне не угнаться!
— За мной и не нужно… — словно обдумывая какое-то внезапно пришедшее ему в голову решение, пробасил шеф. — А чем вы занимаетесь дома? С Таней, как я понимаю, сидит ваша мама?
Валентина вздохнула:
— И мама, и свекровь. И еще жива моя бабушка. Но. ей уже, конечно, очень трудно. Все равно помогает…
А я сибаритствую! Читаю… Хожу по подругам… Иногда в театры… В консерваторию… Я люблю музыку.
Шеф покосился на нее. Больно сжал ее руку:
— Тина…
Она снова вздрогнула от неожиданности. Ее никто никогда так не называл…
— Тина… — повторил он. Ему словно нравилось выговаривать и повторять именно это ее, им самим придуманное имя. — Я хотел вам кое-что предложить…
Сильно запнулся на букве "п"… Волнуется… Валентина старалась не смотреть на него. Пока он не выскажется до конца.
— Это можно рассматривать как лыжную прогулку… Я ведь родился и вырос в Подмосковье… У меня там мама живет. И я в юности выучил наизусть там все уголки и закоулки… А что, если мы с вами сядем в мою машину.., ну, например, первого января?.. Встретим вдвоем Новый год еще раз — под елкой, в лесу на лыжне?.. Потом, когда устанем и замерзнем, можно завернуть в теплый дом… Вечером я вас доставлю в столицу нашей родины… Идет?..
Последнее слово далось ему слишком нелегко. Он надолго замялся перед ним. Крепкие, по-мужицки грубые пальцы — почему он не наденет перчатки? ведь холодно! можно обморозиться! — нервно смяли рукав Валентины. Шеф напряженно ждал ее ответа.
Валя не решилась заглянуть еще раз в его глаза.
Она подумала, что где-то очень глубоко, в самом тайном уголочке его души, живет неуверенный в себе, замученный собственным несовершенством, своими пороками, всегда болезненно напряженный, исстрадавшийся человек, которого никому не видно и не слышно. Вместо него все видят, слышат и знают совсем другого: большого и сильного. И так будет всегда…
— Идет, — сказала она. — Елку в лесу наряжать будем? Давайте расстараемся!
Пальцы на рукаве ослабли.
— Обязательно, — усмехнулся он.
— Игрушки прихватите вы или мне позаботиться?
— «Ты»! — сказал он и резко повернул к себе ее лицо. — Не «вы», а «ты»! Да, игрушки — это моя забота! И подарки тоже!
Какие холодные, просто ледяные у него ладони…
Валю затрясло. Она слишком перемерзла в долгом ожидании.
— Наденьте, пожалуйста, перчатки! Bce'-таки зима!
— Только если ты мне скажешь «ты»! Иначе рискую остаться на всю дальнейшую жизнь без пальцев!
По твоей милости!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— Но мать, к сожалению, не знала. Она сама слишком часто стала поглядывать на часы: время тянулось, мороз начал поторапливать и прогонять, а Тарасовы не появлялись.
«Что-то случилось, — подумала Валентина. — Но почему он не позвонил на мобильник? Номер знает…»
— Ну мама! — заныла наконец расстроенная дочка. — Ты же обещала мне Сашу! Мне надоело ждать!
Я больше не хочу гулять с тобой! Это скучно!
— Сейчас, малыш, подожди, я позвоню…
Валентина быстро, пугливо оглядевшись по сторонам, словно все деревья в парке собирались на нее настучать, отлично зная, кому она звонит и кого ждет, набрала знакомый номер сотового.
— Тина, — совершенно неожиданным сокращением ее имени — так ее никто никогда не называл! — прогудел в ответ слегка запнувшийся на букве "т" бас, — Тина, прости… Мы уже подъезжаем!.. На дорогах заносы… Я совершенно замучился в пробках…
Вы там еще не выкопали себе по трехкомнатной берлоге? Подождите еще минут пять… Идет?
— Идет, — прошелестела, как снег, осыпавшийся с ветки, Валентина, вытерла телефон и сунула его в карман.
Ей стало вдруг жарко. Валентина сдвинула шапку на макушку, ослабила на шее горячий, липкий от пота шарф и умылась снегом из первого попавшегося сугроба. И только тогда с ужасом вспомнила о косметике.
— Ну что он тебе сказал? — нетерпеливо дернула ее за руку подбежавшая Танька. — Когда они приедут?
— Через пять минут! Засекай по часам! И не «он», а дядя Артем! А еще лучше — Артем Максимович!
Она отогнула рукав, показав дочке циферблат. Но Таня еще плохо ориентировалась в движениях стрелок и полностью проигнорировала замечание по поводу обращений. Обходилась с людьми ввиду своего малолетства и независимого характера Татьяна вольно и свободно, никогда не дичилась и обожала новые знакомства.
Довольная обещанием матери, Танька снова поскакала по дорожке, а Валентина нервно, торопливо выхватила из сумочки маленькое зеркало. Как же можно было так оплошать — у нее совсем голова не на месте! — и забыть о туши и тенях! Сейчас он приедет и застанет вместо зимней красавицы чисто умытый ужастик в дубленке.
Валя почти уткнулась носом в зеркальце, чтобы получше разглядеть свое лицо. И неумело поблагодарила небо: макияж почти не пострадал. Сухой снег лишь придал яркости ее румянцу.
— Вы заждались и замерзли? — пробасили рядом. — Но мы не нарочно! Правда, Кляксик?
Валентина поспешно сунула зеркало в сумку. Они стояли рядом, держа друг друга за руку, и улыбались.
Сашка усердно, как китайский болванчик, кивала головой, подтверждая слова отца. И Валя вдруг вспомнила, что второй раз в жизни видит на его лице улыбку. Тарасов не улыбался даже Юльке. Во всяком случае, в офисе. Она смутилась, не решаясь приписать это дивное явление своим чарам и не зная, на чей еще счет это можно отнести.
Тут же подлетела Танька — как все-таки плохо у Вали воспитан единственный ребенок! — и схватила Сашу за другую руку.
— Мы пойдем гулять парами! — заявила дочка. — Я с Сашей, а ты, мама, с дядей Артемом! Но мы впереди!
Она решительно разбила дружный тандем Тарасовых и проворно увлекла явно растерявшуюся от такого бурного натиска Сашу за собой, туда, где дремала среди убеленных снегом берегов, в синеве льда безмятежная река. Она блаженствовала без катеров, речных трамвайчиков, рыболовов и пустых банок из-под пива, взяв себе отпуск до весны.
Саша на ходу беспомощно оглянулась на отца.
— Таня! — попыталась вмешаться и остановить не в меру резвую дочь Валентина.
На рукав дубленки легла осторожно большая рука. Валентина в открытую неожиданно столкнулась с глазами, вечно глядящими в стол, цвета которых она до сих пор так и не рассмотрела. Оказалось — цвета осенней травы…
— Не надо! — сказал Тарасов и снова улыбнулся. — Не мешайте им! Моей барышне очень полезно побегать с ровесницей! Ее слишком завоспитывали мамки, няньки и бабки! Кроме того, нас уже разделили на пары. И, по-моему, без промаха. Дети ошибаются редко!
Он уверенно взял ее за рукав, и они медленно, прогулочным шагом, совсем как в середине июля, пошли по утоптанной дорожке вслед за девчонками, уже весело смеющимися впереди.
— А вы бегаете на лыжах? — спросил он.
— Да… Но не так быстро, — кивнула Валентина. — За вами мне не угнаться!
— За мной и не нужно… — словно обдумывая какое-то внезапно пришедшее ему в голову решение, пробасил шеф. — А чем вы занимаетесь дома? С Таней, как я понимаю, сидит ваша мама?
Валентина вздохнула:
— И мама, и свекровь. И еще жива моя бабушка. Но. ей уже, конечно, очень трудно. Все равно помогает…
А я сибаритствую! Читаю… Хожу по подругам… Иногда в театры… В консерваторию… Я люблю музыку.
Шеф покосился на нее. Больно сжал ее руку:
— Тина…
Она снова вздрогнула от неожиданности. Ее никто никогда так не называл…
— Тина… — повторил он. Ему словно нравилось выговаривать и повторять именно это ее, им самим придуманное имя. — Я хотел вам кое-что предложить…
Сильно запнулся на букве "п"… Волнуется… Валентина старалась не смотреть на него. Пока он не выскажется до конца.
— Это можно рассматривать как лыжную прогулку… Я ведь родился и вырос в Подмосковье… У меня там мама живет. И я в юности выучил наизусть там все уголки и закоулки… А что, если мы с вами сядем в мою машину.., ну, например, первого января?.. Встретим вдвоем Новый год еще раз — под елкой, в лесу на лыжне?.. Потом, когда устанем и замерзнем, можно завернуть в теплый дом… Вечером я вас доставлю в столицу нашей родины… Идет?..
Последнее слово далось ему слишком нелегко. Он надолго замялся перед ним. Крепкие, по-мужицки грубые пальцы — почему он не наденет перчатки? ведь холодно! можно обморозиться! — нервно смяли рукав Валентины. Шеф напряженно ждал ее ответа.
Валя не решилась заглянуть еще раз в его глаза.
Она подумала, что где-то очень глубоко, в самом тайном уголочке его души, живет неуверенный в себе, замученный собственным несовершенством, своими пороками, всегда болезненно напряженный, исстрадавшийся человек, которого никому не видно и не слышно. Вместо него все видят, слышат и знают совсем другого: большого и сильного. И так будет всегда…
— Идет, — сказала она. — Елку в лесу наряжать будем? Давайте расстараемся!
Пальцы на рукаве ослабли.
— Обязательно, — усмехнулся он.
— Игрушки прихватите вы или мне позаботиться?
— «Ты»! — сказал он и резко повернул к себе ее лицо. — Не «вы», а «ты»! Да, игрушки — это моя забота! И подарки тоже!
Какие холодные, просто ледяные у него ладони…
Валю затрясло. Она слишком перемерзла в долгом ожидании.
— Наденьте, пожалуйста, перчатки! Bce'-таки зима!
— Только если ты мне скажешь «ты»! Иначе рискую остаться на всю дальнейшую жизнь без пальцев!
По твоей милости!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71