Иван и Юрка в детстве единогласно ненавидели шарфы и какие бы то ни было головные уборы.
— Мы же на машине, Аркадий Борисыч. Я ее довезу прям до подъезда, она замерзнуть не успеет…
Аркадий Борисович кивнул, одобряя намерения Ивана. Протянул сухую мужскую ладонь, сжал крепко Ивановы пальцы и попрощался.
Потом они ехали в его машине, и теперь Диана сидела уже не на заднем сиденье, а на переднем, рядом с Иваном. И долго укрывалась вязаной кофтой, потому что сперва в машине было холодно, и она не сразу прогрелась, несмотря на то что Иван включил отопитель. Потом, когда в машине стало тепло, Диана стянула с себя серую вязаную кофту, забросила ее на заднее сиденье, улыбнулась и принялась тихо что-то рассказывать о своем детстве, о школьных подругах, о бабушке, которая вязала точно такие же кофты и продавала их на рынке, все время опасаясь, что ее заберут в милицию и посадят в тюрьму за спекуляцию. Рассказывала про своих кошек, которые были у нее всегда, с самого детства. Много разных кошек и котов с человеческими именами — Сидор, Авдотья, Степан, Анжелика и даже Николай. Рассказывала про то, как некоторые из них жили долго и умирали от старости, некоторые умирали молодыми от какой-нибудь кошачьей болезни, а некоторые просто исчезали — выходили на улицу и однажды не возвращались домой. При этом она периодически спрашивала: «Вам все это интересно?» Иван кивал, сдерживая улыбку, а она оправдывалась: «Сами же хотели. Сами же сказали — познакомиться поближе, и чтобы я что-нибудь про себя рассказала. Вот я и рассказываю. Я почти всем и всегда про кошек своих рассказываю. Я просто кошек очень люблю». Иван снова кивал, снова сдерживал улыбку — и так до следующей порции извинений, опасений и пояснений, для чего и почему она все это ему рассказывает.
Она говорила без умолку, торопливо, перебивая иногда себя и периодически себя за это ругая — «тьфу, черт!». Иван чувствовал и прекрасно понимал ее состояние — состояние легкости, которая наступает после только что пережитого сильного волнения или страха.
А потом машина сломалась.
Она сломалась как-то совершенно неожиданно — никаких тревожных признаков в работе двигателя Иван не замечал. Но внезапно на очередном перекрестке двигатель просто не завелся — послышались холостые выхлопы, а потом он и вовсе замолчал. Как будто умер.
— Черт, — выругался Иван.
У него еще ни разу не ломалась в дороге машина.
Вернее, ломалась, когда-то совсем давно, его самая первая машина, красная «шестерка», которая перешла ему в наследство от деда. Та «шестерка» только и делала, что ломалась, и Иван практически каждый день ошивался в автомобильной мастерской, куда в большинстве случаев его доставляли водители-попутчики, прицепив его старушку к бамперу своей машины железным тросом.
Но это было очень давно.
А с тех пор, как он купил себе эту новенькую «ауди», он совершенно забыл о том, что машины — это все же машины и они иногда ломаются. Он абсолютно не представлял себе, по какой причине может вот так внезапно сломаться машина, он совсем не разбирался в устройстве двигателя. Он не знал, что теперь делать. До дому они не доехали совсем чуть-чуть, и все же это «чуть-чуть» невозможно было преодолеть никаким иным способом, кроме как проехать на машине, потому что на Диане был эластичный спортивный костюм и кроссовки на тонкой подошве, а на дворе был холодный ноябрь, и Диана могла простудиться. Конечно, он мог одолжить ей свою куртку, но вот как быть с кроссовками на тонкой подошве? Едва ли ей придутся впору Ивановы ботинки…
— Вы извините. Я сейчас. Я мигом ее починю. Правда. Я прекрасно разбираюсь в… сломавшихся машинах, — сказал он тоном, не допускающим возражений.
Она, впрочем, не больно-то и возражала. Только кивнула в ответ и попросила включить магнитофон, чтобы она могла послушать музыку, пока он будет чинить машину.
Кроме джаза, в машине никакой музыки не было. Но Диана сказала, что джаз тоже вполне подойдет. Оставив свою попутчицу в компании Бенни Гудмена, Иван вышел из салона, вдохнул поглубже свежего прохладного воздуха и храбро открыл капот.
Перед ним была груда железа. И он понятия не имел, по какому принципу это железо работает и по какому принципу оно ломается. Единственной знакомой деталью в двигателе показался Ивану ремень. Он подергал его на всякий случай — но ремень был целым, значит, дело не в нем. Иван подергал еще и датчики — тоже на всякий случай.
Дальше напрягать мозговые извилины было бесполезно. Иван все равно не починил бы машину, как не починил бы сейчас, например, космическую ракету, с устройством двигателя и принципами работы которой был знаком примерно так же. Он знал это наверняка. И все же продолжал упорно копаться в железках, покручивая какие-то винтики. Потому что вернуться в салон и признаться в своей автомобильной безграмотности было категорически стыдно. Рано или поздно, конечно, сделать это все равно придется, но нужно по крайней мере сделать вид, что он попытался устранить поломку.
Все это было ужасно глупо — Иван это прекрасно понимал. Ему совершенно не обязательно было разбираться в автомобильных двигателях. Он не работник станции технического обслуживания, а дизайнер, и далеко в прошлом остались те времена, когда все без исключения автомобилисты спокойно могли стоять часами на дорогах, копаясь в двигателях своих сломавшихся машин, и рано или поздно в результате таких копаний эти машины чинились. Сегодня совсем не стыдно отогнать машину на станцию техобслуживания и просто отремонтировать ее за деньги.
Глупость все это, повторил он в очередной раз самому себе. И признался наконец — он просто хочет, чтобы она оставалась в машине подольше.
И это было еще одной, еще более глупой глупостью, потому что какой смысл в том, что она сидит сейчас там одна в машине и слушает музыку, а он стоит на холодном ветру и делает вид, что ремонтирует двигатель. Они все равно отдельно друг от друга, и это почти то же самое, как если бы она была сейчас у себя дома, а он — у себя дома.
Но нет, все-таки не одно и то же. Потому что она сейчас не у себя дома, а в салоне его машины. Сидит и ждет, когда он починит двигатель. Сидит и ждет его. И он знает, что она сейчас сидит в салоне его машины и ждет его.
И все это — совершенно невероятно и фантастически глупо.
Потому что в любом случае дома ее ждет ее собственный муж и ее собственный ребенок. И она ждет, когда же Иван наконец починит свою машину, и хочет побыстрее оказаться дома, где ее ждет муж и ребенок. А он, Иван, если разобраться, никакого отношения к ней не имеет. Он просто случайный попутчик. Он — никто, и звать его никак.
Предаваться философским размышлениям, уставившись в непонятные железки, противно отдающие машинным маслом, было глупо и холодно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— Мы же на машине, Аркадий Борисыч. Я ее довезу прям до подъезда, она замерзнуть не успеет…
Аркадий Борисович кивнул, одобряя намерения Ивана. Протянул сухую мужскую ладонь, сжал крепко Ивановы пальцы и попрощался.
Потом они ехали в его машине, и теперь Диана сидела уже не на заднем сиденье, а на переднем, рядом с Иваном. И долго укрывалась вязаной кофтой, потому что сперва в машине было холодно, и она не сразу прогрелась, несмотря на то что Иван включил отопитель. Потом, когда в машине стало тепло, Диана стянула с себя серую вязаную кофту, забросила ее на заднее сиденье, улыбнулась и принялась тихо что-то рассказывать о своем детстве, о школьных подругах, о бабушке, которая вязала точно такие же кофты и продавала их на рынке, все время опасаясь, что ее заберут в милицию и посадят в тюрьму за спекуляцию. Рассказывала про своих кошек, которые были у нее всегда, с самого детства. Много разных кошек и котов с человеческими именами — Сидор, Авдотья, Степан, Анжелика и даже Николай. Рассказывала про то, как некоторые из них жили долго и умирали от старости, некоторые умирали молодыми от какой-нибудь кошачьей болезни, а некоторые просто исчезали — выходили на улицу и однажды не возвращались домой. При этом она периодически спрашивала: «Вам все это интересно?» Иван кивал, сдерживая улыбку, а она оправдывалась: «Сами же хотели. Сами же сказали — познакомиться поближе, и чтобы я что-нибудь про себя рассказала. Вот я и рассказываю. Я почти всем и всегда про кошек своих рассказываю. Я просто кошек очень люблю». Иван снова кивал, снова сдерживал улыбку — и так до следующей порции извинений, опасений и пояснений, для чего и почему она все это ему рассказывает.
Она говорила без умолку, торопливо, перебивая иногда себя и периодически себя за это ругая — «тьфу, черт!». Иван чувствовал и прекрасно понимал ее состояние — состояние легкости, которая наступает после только что пережитого сильного волнения или страха.
А потом машина сломалась.
Она сломалась как-то совершенно неожиданно — никаких тревожных признаков в работе двигателя Иван не замечал. Но внезапно на очередном перекрестке двигатель просто не завелся — послышались холостые выхлопы, а потом он и вовсе замолчал. Как будто умер.
— Черт, — выругался Иван.
У него еще ни разу не ломалась в дороге машина.
Вернее, ломалась, когда-то совсем давно, его самая первая машина, красная «шестерка», которая перешла ему в наследство от деда. Та «шестерка» только и делала, что ломалась, и Иван практически каждый день ошивался в автомобильной мастерской, куда в большинстве случаев его доставляли водители-попутчики, прицепив его старушку к бамперу своей машины железным тросом.
Но это было очень давно.
А с тех пор, как он купил себе эту новенькую «ауди», он совершенно забыл о том, что машины — это все же машины и они иногда ломаются. Он абсолютно не представлял себе, по какой причине может вот так внезапно сломаться машина, он совсем не разбирался в устройстве двигателя. Он не знал, что теперь делать. До дому они не доехали совсем чуть-чуть, и все же это «чуть-чуть» невозможно было преодолеть никаким иным способом, кроме как проехать на машине, потому что на Диане был эластичный спортивный костюм и кроссовки на тонкой подошве, а на дворе был холодный ноябрь, и Диана могла простудиться. Конечно, он мог одолжить ей свою куртку, но вот как быть с кроссовками на тонкой подошве? Едва ли ей придутся впору Ивановы ботинки…
— Вы извините. Я сейчас. Я мигом ее починю. Правда. Я прекрасно разбираюсь в… сломавшихся машинах, — сказал он тоном, не допускающим возражений.
Она, впрочем, не больно-то и возражала. Только кивнула в ответ и попросила включить магнитофон, чтобы она могла послушать музыку, пока он будет чинить машину.
Кроме джаза, в машине никакой музыки не было. Но Диана сказала, что джаз тоже вполне подойдет. Оставив свою попутчицу в компании Бенни Гудмена, Иван вышел из салона, вдохнул поглубже свежего прохладного воздуха и храбро открыл капот.
Перед ним была груда железа. И он понятия не имел, по какому принципу это железо работает и по какому принципу оно ломается. Единственной знакомой деталью в двигателе показался Ивану ремень. Он подергал его на всякий случай — но ремень был целым, значит, дело не в нем. Иван подергал еще и датчики — тоже на всякий случай.
Дальше напрягать мозговые извилины было бесполезно. Иван все равно не починил бы машину, как не починил бы сейчас, например, космическую ракету, с устройством двигателя и принципами работы которой был знаком примерно так же. Он знал это наверняка. И все же продолжал упорно копаться в железках, покручивая какие-то винтики. Потому что вернуться в салон и признаться в своей автомобильной безграмотности было категорически стыдно. Рано или поздно, конечно, сделать это все равно придется, но нужно по крайней мере сделать вид, что он попытался устранить поломку.
Все это было ужасно глупо — Иван это прекрасно понимал. Ему совершенно не обязательно было разбираться в автомобильных двигателях. Он не работник станции технического обслуживания, а дизайнер, и далеко в прошлом остались те времена, когда все без исключения автомобилисты спокойно могли стоять часами на дорогах, копаясь в двигателях своих сломавшихся машин, и рано или поздно в результате таких копаний эти машины чинились. Сегодня совсем не стыдно отогнать машину на станцию техобслуживания и просто отремонтировать ее за деньги.
Глупость все это, повторил он в очередной раз самому себе. И признался наконец — он просто хочет, чтобы она оставалась в машине подольше.
И это было еще одной, еще более глупой глупостью, потому что какой смысл в том, что она сидит сейчас там одна в машине и слушает музыку, а он стоит на холодном ветру и делает вид, что ремонтирует двигатель. Они все равно отдельно друг от друга, и это почти то же самое, как если бы она была сейчас у себя дома, а он — у себя дома.
Но нет, все-таки не одно и то же. Потому что она сейчас не у себя дома, а в салоне его машины. Сидит и ждет, когда он починит двигатель. Сидит и ждет его. И он знает, что она сейчас сидит в салоне его машины и ждет его.
И все это — совершенно невероятно и фантастически глупо.
Потому что в любом случае дома ее ждет ее собственный муж и ее собственный ребенок. И она ждет, когда же Иван наконец починит свою машину, и хочет побыстрее оказаться дома, где ее ждет муж и ребенок. А он, Иван, если разобраться, никакого отношения к ней не имеет. Он просто случайный попутчик. Он — никто, и звать его никак.
Предаваться философским размышлениям, уставившись в непонятные железки, противно отдающие машинным маслом, было глупо и холодно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78