И он не скрывал от своих друзей своего незнания чего-либо или неполного знания, как сделал бы это карьерист. Напротив, он гордился своей победой, достигнутой приемами, типичными для авантюриста. И цена ему в том мире дельцов и мошенников, в котором он подвизался, была высокой как раз за это умение «обвести», перехитрить лицо более значительное. А если бы он и на самом деле был таким образованным, каким старался казаться, то в глазах его сообщников никакой заслуги его в этом бы не было.
Поэтому-то он и не скрывает, а напротив, охотно рассказывает теперь Лаврентьеву, что и эту формулу и сложнейшие термины современной физики вычитывает он из разных научных книг, а потом ошарашивает ими образованных людей. Любит щегольнуть он и именами таких крупных западных ученых, как Дирак, Гейзенберг, Шредингер, Уилер и Хойль.
— Выходит, что обвел ты этого американского доктора наук еще поэффектнее, пожалуй, чем нашего образованного русского батюшку, — не перестает восхищаться Корнелием Лаврентьев. — Непонятно мне только, чем привлек американцев дядя нашей Вари? Что-то не очень я это уразумел из его разговора с тобой.
— Прямо он этого и не сказал. Но думается мне, что тут что-то связанное с тайной недр нашей планеты. Ты знаешь, наверно, что и мы и американцы бурим сверхглубокие скважины. Об этом сейчас много пишут и говорят. Но это вряд ли даст что-нибудь существенное. Похоже, однако, что есть и другой, более перспективный путь, нащупанный профессором Кречетовым. Во всяком случае, Диббль почти не сомневается в этом. Таким же путем идут, наверно, и американцы. Поэтому-то их и интересует, чего же достиг Кречетов. Проиграв соревнование в космосе, они хотят теперь опередить Советский Союз в разгадке тайн земного ядра.
Прощаясь с Лаврентьевым, Корнелий замечает:
— Вчера завершилась наша операция «Иисус Христос», а сегодня началась новая. Думается мне, что самое подходящее название для нее — «Нейтрино».
«18»
От завидного спокойствия и оптимизма профессора Кречетова теперь уже не остается никаких признаков. На людях, правда, он еще кое-как держится, но дома, наедине с самим собой, «растормаживается» окончательно. А это значит, что он уже не сдерживает тяжких вздохов, раздраженно комкает бумагу, швыряет ее на пол и ходит по комнате так быстро, что это становится похожим на попытку сбежать от самого себя. При этом он еще и приговаривает в свой адрес:
— Ай-яй-яй, профессор Кречетов, почтенный доктор физико-математических наук, что же это вы так распускаетесь? Не знаете разве пагубного влияния отрицательных эмоций на нервную систему? Постеснялись бы хотя своего двойника…
Он стоит теперь перед зеркалом, с неприязнью всматриваясь в свое отражение.
— Хорошо еще, что зеркала способны лишь к геометрической симметрии. А если бы этот двойник из зеркального антимира болтал и ругался бы так же, как и я, а может быть, еще и плевался бы оттуда?..
Эта неожиданная мысль веселит профессора, и он начинает смеяться, представив себе свое плюющееся отражение.
— И вообще любопытно, что говорило бы оно, это потустороннее существо? По законам зеркального отражения его слова должны были бы иметь перевернутой не только фонетику, но и смысл… Хватит паясничать, однако! Марш к столу!
И он идет к своему письменному столу, понуро сгорбив плечи. Сколько раз уже перечеркивал он написанное, комкал и бросал на пол страницы, вырванные из блокнота! Институт физики Земли предоставил ему на сей раз все необходимое, большего у них уже просто нет, а нужных результатов все не получается. В чем же ошибка? Считал ведь и сам и на, электронной машине…
— Ни к черту, значит, не годятся мои попытки математического описания этих явлений! — раздраженно восклицает он и решительно встает из-за стола. — Математикой, значит, ничего пока не докажешь этому упрямцу Иванову… А что, если увеличить импульс нейтринного генератора? Хотя бы на один порядок… Чтобы не десять в пятнадцатой степени нейтрино пролетало за одну секунду через каждый квадратный сантиметр, а десять в шестнадцатой степени!..
И снова страницу за страницей покрывает он формулами, пестрящими птичками греческой буквы ? — символом нейтрино. После нескольких часов работы начинает, кажется, что-то получаться. Во всяком случае, выясняется, что генератор может дать необходимый импульс. Можно, значит, попытаться сделать такое предложение Иванову. Он, конечно, пересчитает все сам, но профессор Кречетов теперь уже почти не сомневается, что результат у него не будет иным.
Жаль, что сегодня воскресенье — нужно было бы позвонить ему сейчас же. Но ничего не поделаешь, придется потерпеть до завтра. И он заказывает телефонный разговор с академиком на десять часов утра.
Академик Иванов приветствует его бодрым голосом:
— Рад слышать вас, дорогой Леонид Александрович! Хотелось бы и увидеть. Когда же вы собираетесь к нам? Не закончили еще своих расчетов? Ну, так отдохнете тут у нас, а потом со свежими силами… Нужно торопиться? Вот уж этого-то, дорогой вы мой, я положительно не понимаю. И если хотите знать — не одобряю. Не мне вам напоминать, сколь сложна эта задача. Я экспериментатор, а вы теоретик, и вам это должно быть виднее. И если бы я мог хоть чем-нибудь… Что?.. Могу помочь новым экспериментом?.. Не понимаю вас что-то…
— Эксперимент должен быть все тем же, — поясняет профессор Кречетов. — Просто необходимо даже, чтобы он был абсолютно тем же. Нужно только увеличить импульс хотя бы на один порядок…
— Хотя бы! — несдержанно перебивает его академик. — А вы не знаете разве, что представляет собой это увеличение импульса всего на один порядок? В повышении этого импульса мы и сами заинтересованы, но вы же знаете, каковы трудности… Ах, вы уже сделали приблизительный расчет такой возможности? Ну что ж, присылайте этот ваш расчет, а мы посмотрим… Подсчитаем тут на наших, не столь, конечно, совершенных машинах. Вы же меня знаете, — добавляет он, добродушно посмеиваясь.
Потом, помолчав немного, спрашивает:
— Ну-с, а что это даст нам? Усилит взаимодействие нейтрино с веществом детектора? Это, конечно, само собой. Ну, а чем поможет доказательству вашей гипотезы?
— Ведь если сейсмические явления по времени и продолжительности снова совпадут с периодами нейтринного зондажа…
— Так, так! Понимаю вас. Да, пожалуй, это действительно может подтвердить вашу догадку. Даже если колебания земной коры возрастут всего на один балл или полбалла. Нужно, конечно, попробовать, но вы ведь знаете, что главная наша задача…
— Да, я знаю это, Дмитрий Сергеевич, однако мои опасения заслуживают постановки и такого эксперимента. Может ведь случиться, что разгадка тайны ядра нашей планеты будет равносильна глобальной катастрофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Поэтому-то он и не скрывает, а напротив, охотно рассказывает теперь Лаврентьеву, что и эту формулу и сложнейшие термины современной физики вычитывает он из разных научных книг, а потом ошарашивает ими образованных людей. Любит щегольнуть он и именами таких крупных западных ученых, как Дирак, Гейзенберг, Шредингер, Уилер и Хойль.
— Выходит, что обвел ты этого американского доктора наук еще поэффектнее, пожалуй, чем нашего образованного русского батюшку, — не перестает восхищаться Корнелием Лаврентьев. — Непонятно мне только, чем привлек американцев дядя нашей Вари? Что-то не очень я это уразумел из его разговора с тобой.
— Прямо он этого и не сказал. Но думается мне, что тут что-то связанное с тайной недр нашей планеты. Ты знаешь, наверно, что и мы и американцы бурим сверхглубокие скважины. Об этом сейчас много пишут и говорят. Но это вряд ли даст что-нибудь существенное. Похоже, однако, что есть и другой, более перспективный путь, нащупанный профессором Кречетовым. Во всяком случае, Диббль почти не сомневается в этом. Таким же путем идут, наверно, и американцы. Поэтому-то их и интересует, чего же достиг Кречетов. Проиграв соревнование в космосе, они хотят теперь опередить Советский Союз в разгадке тайн земного ядра.
Прощаясь с Лаврентьевым, Корнелий замечает:
— Вчера завершилась наша операция «Иисус Христос», а сегодня началась новая. Думается мне, что самое подходящее название для нее — «Нейтрино».
«18»
От завидного спокойствия и оптимизма профессора Кречетова теперь уже не остается никаких признаков. На людях, правда, он еще кое-как держится, но дома, наедине с самим собой, «растормаживается» окончательно. А это значит, что он уже не сдерживает тяжких вздохов, раздраженно комкает бумагу, швыряет ее на пол и ходит по комнате так быстро, что это становится похожим на попытку сбежать от самого себя. При этом он еще и приговаривает в свой адрес:
— Ай-яй-яй, профессор Кречетов, почтенный доктор физико-математических наук, что же это вы так распускаетесь? Не знаете разве пагубного влияния отрицательных эмоций на нервную систему? Постеснялись бы хотя своего двойника…
Он стоит теперь перед зеркалом, с неприязнью всматриваясь в свое отражение.
— Хорошо еще, что зеркала способны лишь к геометрической симметрии. А если бы этот двойник из зеркального антимира болтал и ругался бы так же, как и я, а может быть, еще и плевался бы оттуда?..
Эта неожиданная мысль веселит профессора, и он начинает смеяться, представив себе свое плюющееся отражение.
— И вообще любопытно, что говорило бы оно, это потустороннее существо? По законам зеркального отражения его слова должны были бы иметь перевернутой не только фонетику, но и смысл… Хватит паясничать, однако! Марш к столу!
И он идет к своему письменному столу, понуро сгорбив плечи. Сколько раз уже перечеркивал он написанное, комкал и бросал на пол страницы, вырванные из блокнота! Институт физики Земли предоставил ему на сей раз все необходимое, большего у них уже просто нет, а нужных результатов все не получается. В чем же ошибка? Считал ведь и сам и на, электронной машине…
— Ни к черту, значит, не годятся мои попытки математического описания этих явлений! — раздраженно восклицает он и решительно встает из-за стола. — Математикой, значит, ничего пока не докажешь этому упрямцу Иванову… А что, если увеличить импульс нейтринного генератора? Хотя бы на один порядок… Чтобы не десять в пятнадцатой степени нейтрино пролетало за одну секунду через каждый квадратный сантиметр, а десять в шестнадцатой степени!..
И снова страницу за страницей покрывает он формулами, пестрящими птичками греческой буквы ? — символом нейтрино. После нескольких часов работы начинает, кажется, что-то получаться. Во всяком случае, выясняется, что генератор может дать необходимый импульс. Можно, значит, попытаться сделать такое предложение Иванову. Он, конечно, пересчитает все сам, но профессор Кречетов теперь уже почти не сомневается, что результат у него не будет иным.
Жаль, что сегодня воскресенье — нужно было бы позвонить ему сейчас же. Но ничего не поделаешь, придется потерпеть до завтра. И он заказывает телефонный разговор с академиком на десять часов утра.
Академик Иванов приветствует его бодрым голосом:
— Рад слышать вас, дорогой Леонид Александрович! Хотелось бы и увидеть. Когда же вы собираетесь к нам? Не закончили еще своих расчетов? Ну, так отдохнете тут у нас, а потом со свежими силами… Нужно торопиться? Вот уж этого-то, дорогой вы мой, я положительно не понимаю. И если хотите знать — не одобряю. Не мне вам напоминать, сколь сложна эта задача. Я экспериментатор, а вы теоретик, и вам это должно быть виднее. И если бы я мог хоть чем-нибудь… Что?.. Могу помочь новым экспериментом?.. Не понимаю вас что-то…
— Эксперимент должен быть все тем же, — поясняет профессор Кречетов. — Просто необходимо даже, чтобы он был абсолютно тем же. Нужно только увеличить импульс хотя бы на один порядок…
— Хотя бы! — несдержанно перебивает его академик. — А вы не знаете разве, что представляет собой это увеличение импульса всего на один порядок? В повышении этого импульса мы и сами заинтересованы, но вы же знаете, каковы трудности… Ах, вы уже сделали приблизительный расчет такой возможности? Ну что ж, присылайте этот ваш расчет, а мы посмотрим… Подсчитаем тут на наших, не столь, конечно, совершенных машинах. Вы же меня знаете, — добавляет он, добродушно посмеиваясь.
Потом, помолчав немного, спрашивает:
— Ну-с, а что это даст нам? Усилит взаимодействие нейтрино с веществом детектора? Это, конечно, само собой. Ну, а чем поможет доказательству вашей гипотезы?
— Ведь если сейсмические явления по времени и продолжительности снова совпадут с периодами нейтринного зондажа…
— Так, так! Понимаю вас. Да, пожалуй, это действительно может подтвердить вашу догадку. Даже если колебания земной коры возрастут всего на один балл или полбалла. Нужно, конечно, попробовать, но вы ведь знаете, что главная наша задача…
— Да, я знаю это, Дмитрий Сергеевич, однако мои опасения заслуживают постановки и такого эксперимента. Может ведь случиться, что разгадка тайны ядра нашей планеты будет равносильна глобальной катастрофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59