И уловил движение в контрольном окошке.
Я отодвинул кресло, в котором уже какое-то время блаженствовал, и нацелился на главный пульт. Уставился на зеленые цифры, медленно и бесконечно меняющиеся на фоне белого, поблескивающего окружения. Вот вам разговор ракет на пути к звездам. Из которого не возникает ничего более, кроме как перемещения определенных показателей к верхней части экрана. По крайней мере, на ближайшие годы. И в любом из бесконечно малых величин этого срока о Земле заботятся люди. Спят, как и те, к кому они намерены вернуться. Удастся ли им? Посмотрим. При условии, что я выполню свое дело до конца. Это значит, к примеру, что перестану рассуждать вслух. А потом пойду и посмотрю, стоят ли деревья на том месте, что и вчера.
Какое-то время я еще глядел на сигналы телеметрии кораблей, ушедших от Земли на несколько парсеков, после чего забрался в скафандр, проверил состояние его энергоресурсов, сунул за пояс излучатель и двинулся к выходу.
Сегодня в воздухе ощущалось больше жизни. Ветви и даже крупные сучья мягко сгибались под напором ветра, после чего распрямлялись, покачивая листьями. На краю поляны, в высокой траве передвигались более темные пятна, напоминающие листы полупрозрачной фольги. По небу проплывали редкие, крупные и светлые облака. Лес был полон солнечных бликов, словно по нему танцевали бесчисленные, развешанные на ветвях зеркальные осколки.
Я не слышал ни скрежета корней, трущихся друг о друга, ни шороха листьев. Не слышал шума ветра в верхушках деревьев, в траве. Я слышал колокола.
Если бы я даже неведомо как долго искал определения этому звуку, несущемуся над территорией парка, проникающему в каждый закуток моей нервной системы, пронзающему звукоизолирующие прокладки базы, мне на ум пришло бы одно только слово. Колокола.
Я прижал обе ладони к ушам. Шум остался, разве что немного утратил свой металлический привкус. Я простоял некоторое время неподвижно, потом заткнул оба уха пальцами.
* * *
К вечеру сделалось горячее. Ветер набрал силу и бился порой о стены базы с яростью крупного, рассвирепевшего зверя. Любопытно. В который раз, размышляя о звуках снаружи, мне приходили на ум звери. Или колокола.
Не помешало бы возродить по ленте звучание подлинных колоколов, наигранное в горах во время фольклорного представления или какого другого праздника. Впрочем, не обязательно колоколов. Послушать что-либо, что не было бы отголоском собственных шагов, болтовней с самим собой, тишиной этой со всем, чем она дает знать о своем присутствии.
На базе нет никаких приемников, кроме запрограммированных на определенные каналы. Ничего удивительного. На земном шаре не отыскать радио или головизионную станцию, которая не молчала бы вот уже двадцать лет. Что бы, собственно, я смог сделать с этим приемниками, даже если бы проектировщики подумали, что они придут мне в голову?
Можно ли обеспечить запас головизионных фильмов на двадцать лет? Таких, чтобы не свихнуться от их навязчивого повторения, уподобившись Дон Кихоту? Если именно потому они не установили здесь ни одного динамика, не говоря уже о проекторах?
Я подумал, что мог бы навесить город и запастись какими-либо лентами. Чем-нибудь, от чего бы я не одурел в одночасье. Бахом, к примеру. Или певцом пустоты Костовым с его «Коперниковыми Сюитами».
Собственно, а почему бы этого и не сделать? Пока что я справляюсь не наихудшим образом. К концу подходит третья неделя дежурства. Не достаточно ли для первой попытки.
Я пойду в город. И без того рано или поздно мне пришлось бы на это решиться. Заглянуть в Централь. Прибрать кабинет Тарроусена, чтобы тот не поломал ног, когда вернется.
* * *
В ту ночь мне долго ничего не снилось. Я проспал долго и проснулся отдохнувшим как никогда. Ветер стих. Снаружи не доносилось ни звука.
Перед выходом я переключил аппаратуру связи на запись. Проверил наличие ленты на бобинах регистрирующей приставки и готовность излучателей. После некоторых размышлений прихватил с собой запасной передатчик, на тот случай, если мне придет в голову оставить один из них на каком-нибудь дереве.
Дорога с холмов заняла не более получаса. У конца проделанной тропки я невольно остановился, чтобы кинуть взгляд на то место, где оставленный на собственное усмотрение автомат расправился с каким-то действительным или мнимым агрессором.
Вчерашний вечер сделал свое. Черное пятно пепелища приобрело серый цвет. Тут и там пробивались на нем пятна свежей зелени. На основании этого я мог сделать определенные выводы касательно того первого круга возле города.
Я постоял минутку, прислушиваясь, не раздастся ли между деревьями голос, свидетельствующий на наличие еще одного кандидата на сожжение заживо. Но здесь, внизу, даже птиц не было. Иголки, которые я задевал при ходьбе, издавали шелест, возвращающийся громким эхом. В низкой траве не могла скрыться бы и ящерица.
Я ни разу не подумал о гибернаторе. Сегодня я туда не загляну, хотя он уже недалеко. Громадная гора из голубоватого, мутного стекла. Какое-то время я продолжал идти в его направлении, чтобы попасть в город той же дорогой, что и первый раз. Миновал наружную эстакаду, перескочил пути и осмотрелся. Место я запомнил достаточно хорошо. И все же потребовалось определенное время, прежде чем на заленом ковре я смог обнаружить круг слегка желтого цвета и поросший отдельными травинками.
Я остановился.
Если в первый раз еще могли проявляться сомнения относительно происхождения пятна черной копоти, то по крайней мере теперь все становилось понятно. Фотонный излучатель с ограниченным полем действия. Значит, именно здесь, где я стоял, несколько недель назад я узрел бы своего предшественника. Или один из его автоматов. Но не думаю, чтобы он рассылал их направо-налево, сам удобно устроившись в кресле, перед экранами. Впрочем, он же сам сказал мне об этом. Как и о том, что это не доставляет ему удовольствия. Охота.
Он отправился в город. Так же, как и я. Добрался до этого места и увидел или услышал что-то, с чем смог разобраться одним-единственным способом. А потом? Наверно, постоял какое-то время, размышляя, как мог дойти до жизни такой. Добрался до города. Если — а я имел право так считать — он провел какое-то время вне Земли или даже вне Системы, то не миновал Централи. Дошел до ворот…
Я вздрогнул. Мой взгляд скользнул в сторону белых, блестящих в дневном свете построек.
Застал ли он ворота открытыми? Или тоже пустился в диспуты со сторожевым автоматом, в результате чего…
Чепуха. Этого бы не сделал никто, имеющий отношение к Централи. Никто в здравом разуме.
Прекрасно. Все сочетается, как в старинной головоломке. Кроме одного. Кто-то все-таки это сделал.
Существует способ, чтобы в этом удостовериться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Я отодвинул кресло, в котором уже какое-то время блаженствовал, и нацелился на главный пульт. Уставился на зеленые цифры, медленно и бесконечно меняющиеся на фоне белого, поблескивающего окружения. Вот вам разговор ракет на пути к звездам. Из которого не возникает ничего более, кроме как перемещения определенных показателей к верхней части экрана. По крайней мере, на ближайшие годы. И в любом из бесконечно малых величин этого срока о Земле заботятся люди. Спят, как и те, к кому они намерены вернуться. Удастся ли им? Посмотрим. При условии, что я выполню свое дело до конца. Это значит, к примеру, что перестану рассуждать вслух. А потом пойду и посмотрю, стоят ли деревья на том месте, что и вчера.
Какое-то время я еще глядел на сигналы телеметрии кораблей, ушедших от Земли на несколько парсеков, после чего забрался в скафандр, проверил состояние его энергоресурсов, сунул за пояс излучатель и двинулся к выходу.
Сегодня в воздухе ощущалось больше жизни. Ветви и даже крупные сучья мягко сгибались под напором ветра, после чего распрямлялись, покачивая листьями. На краю поляны, в высокой траве передвигались более темные пятна, напоминающие листы полупрозрачной фольги. По небу проплывали редкие, крупные и светлые облака. Лес был полон солнечных бликов, словно по нему танцевали бесчисленные, развешанные на ветвях зеркальные осколки.
Я не слышал ни скрежета корней, трущихся друг о друга, ни шороха листьев. Не слышал шума ветра в верхушках деревьев, в траве. Я слышал колокола.
Если бы я даже неведомо как долго искал определения этому звуку, несущемуся над территорией парка, проникающему в каждый закуток моей нервной системы, пронзающему звукоизолирующие прокладки базы, мне на ум пришло бы одно только слово. Колокола.
Я прижал обе ладони к ушам. Шум остался, разве что немного утратил свой металлический привкус. Я простоял некоторое время неподвижно, потом заткнул оба уха пальцами.
* * *
К вечеру сделалось горячее. Ветер набрал силу и бился порой о стены базы с яростью крупного, рассвирепевшего зверя. Любопытно. В который раз, размышляя о звуках снаружи, мне приходили на ум звери. Или колокола.
Не помешало бы возродить по ленте звучание подлинных колоколов, наигранное в горах во время фольклорного представления или какого другого праздника. Впрочем, не обязательно колоколов. Послушать что-либо, что не было бы отголоском собственных шагов, болтовней с самим собой, тишиной этой со всем, чем она дает знать о своем присутствии.
На базе нет никаких приемников, кроме запрограммированных на определенные каналы. Ничего удивительного. На земном шаре не отыскать радио или головизионную станцию, которая не молчала бы вот уже двадцать лет. Что бы, собственно, я смог сделать с этим приемниками, даже если бы проектировщики подумали, что они придут мне в голову?
Можно ли обеспечить запас головизионных фильмов на двадцать лет? Таких, чтобы не свихнуться от их навязчивого повторения, уподобившись Дон Кихоту? Если именно потому они не установили здесь ни одного динамика, не говоря уже о проекторах?
Я подумал, что мог бы навесить город и запастись какими-либо лентами. Чем-нибудь, от чего бы я не одурел в одночасье. Бахом, к примеру. Или певцом пустоты Костовым с его «Коперниковыми Сюитами».
Собственно, а почему бы этого и не сделать? Пока что я справляюсь не наихудшим образом. К концу подходит третья неделя дежурства. Не достаточно ли для первой попытки.
Я пойду в город. И без того рано или поздно мне пришлось бы на это решиться. Заглянуть в Централь. Прибрать кабинет Тарроусена, чтобы тот не поломал ног, когда вернется.
* * *
В ту ночь мне долго ничего не снилось. Я проспал долго и проснулся отдохнувшим как никогда. Ветер стих. Снаружи не доносилось ни звука.
Перед выходом я переключил аппаратуру связи на запись. Проверил наличие ленты на бобинах регистрирующей приставки и готовность излучателей. После некоторых размышлений прихватил с собой запасной передатчик, на тот случай, если мне придет в голову оставить один из них на каком-нибудь дереве.
Дорога с холмов заняла не более получаса. У конца проделанной тропки я невольно остановился, чтобы кинуть взгляд на то место, где оставленный на собственное усмотрение автомат расправился с каким-то действительным или мнимым агрессором.
Вчерашний вечер сделал свое. Черное пятно пепелища приобрело серый цвет. Тут и там пробивались на нем пятна свежей зелени. На основании этого я мог сделать определенные выводы касательно того первого круга возле города.
Я постоял минутку, прислушиваясь, не раздастся ли между деревьями голос, свидетельствующий на наличие еще одного кандидата на сожжение заживо. Но здесь, внизу, даже птиц не было. Иголки, которые я задевал при ходьбе, издавали шелест, возвращающийся громким эхом. В низкой траве не могла скрыться бы и ящерица.
Я ни разу не подумал о гибернаторе. Сегодня я туда не загляну, хотя он уже недалеко. Громадная гора из голубоватого, мутного стекла. Какое-то время я продолжал идти в его направлении, чтобы попасть в город той же дорогой, что и первый раз. Миновал наружную эстакаду, перескочил пути и осмотрелся. Место я запомнил достаточно хорошо. И все же потребовалось определенное время, прежде чем на заленом ковре я смог обнаружить круг слегка желтого цвета и поросший отдельными травинками.
Я остановился.
Если в первый раз еще могли проявляться сомнения относительно происхождения пятна черной копоти, то по крайней мере теперь все становилось понятно. Фотонный излучатель с ограниченным полем действия. Значит, именно здесь, где я стоял, несколько недель назад я узрел бы своего предшественника. Или один из его автоматов. Но не думаю, чтобы он рассылал их направо-налево, сам удобно устроившись в кресле, перед экранами. Впрочем, он же сам сказал мне об этом. Как и о том, что это не доставляет ему удовольствия. Охота.
Он отправился в город. Так же, как и я. Добрался до этого места и увидел или услышал что-то, с чем смог разобраться одним-единственным способом. А потом? Наверно, постоял какое-то время, размышляя, как мог дойти до жизни такой. Добрался до города. Если — а я имел право так считать — он провел какое-то время вне Земли или даже вне Системы, то не миновал Централи. Дошел до ворот…
Я вздрогнул. Мой взгляд скользнул в сторону белых, блестящих в дневном свете построек.
Застал ли он ворота открытыми? Или тоже пустился в диспуты со сторожевым автоматом, в результате чего…
Чепуха. Этого бы не сделал никто, имеющий отношение к Централи. Никто в здравом разуме.
Прекрасно. Все сочетается, как в старинной головоломке. Кроме одного. Кто-то все-таки это сделал.
Существует способ, чтобы в этом удостовериться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51