Они прошли через овальную дверь.
Здесь царила роскошь. Быстро, но в соответствии с этикетом, их провели через множество комнат, устланных мягкими коврами, сверкающих мириадами огней, украшенных картинами, настенными росписями и красками, которые ослепляли своим великолепием, и в конце концов почти отключали все чувства, погружая человека в неизмеримые глубины наслаждения. Бронзовые двери со стуком распахнулись перед ними, как двойной удар гонга.
За ними они смогли лишь бросить один хаотичный взгляд на огни, на массу лиц, обращенных к ним, на буйные краски одежд, на украшения, перья и блеск оружия; аромат огромной толпы Контролеров с тысячами различных нюансов поднимался перед ними; звук приглушенного шепота тысячи голосов мягко звенел у них в ушах. И вот они шли по простирающемуся вдаль пурпурному ковру к Контрольному Креслу, установленному на возвышении под царственным великолепием огней. У Стэда сжало горло от чувств.
Слуги, одетые во все белое, принесли три маленьких позолоченных стульчика и поставили их в ряд.
— Вы можете сесть, — сказал сидящий на контрольном кресле.
Послушно садясь, Стэд взглянул вверх. Аура света от сияющих огней вокруг сидящего не позволяла видеть детали, и его собственные эмоции затуманивали его взгляд. Но он видел, что Капитан был пожилым человеком с седыми волосами, с седой бородой, с суровым выражением лица. Он сидел немного наклонившись вперед, его голубые проникновенные глаза не мигая смотрели на них.
Стэд опустил глаза, чувствуя себя богохульником.
— Повторите ваш отчет, — сказал Капитан.
Саймон послушно начал рассказывать о работе, которую они проделали со Стэдом. Старик рассказывал, не пропуская ничего важного и значительного, и напряжение и величественность сцены ничуть не уменьшились. Две тысячи ушей слушали в огромном холле. Стэд сидел, уставившись на ковер под ногами. Эти вещи были слишком серьезны и недоступны его пониманию. А свет слепил его.
Наконец Саймон дошел до настоящего момента.
— После этого отчета, сэр, Стэд должен заняться, как рекомендовала ваша Команда, какой-нибудь практической работой, которая могла бы...
— Да, — сказал Капитан, и Саймон замолчал. — Мы решили, что он станет Форейджером.
Полная тишина.
Затем Делла подняла голову.
— Форейджером, сэр? Но... — Она не могла продолжать.
— Когда он совершит первую служебную экспедицию с Форейджерами, мы снова увидим его. Только тогда ему будут показаны предметы, которые вам известны. Это все. Вы можете возвращаться на свою станцию.
При этих ритуальных словах, завершавших аудиенцию, Саймон и Делла встали. Стэд тоже встал, как его учили. Его мысли были в беспорядке. То, что он будет Форейджером, значило, что значительная часть мучительной работы Саймона и Деллы одним ударом становилась бессмысленной. К чему теперь алгебра, теория Повторяющихся Зданий, Эволюционная теория и ее неприменимость к человеку как уникуму? Форейджеру нужен зоркий глаз и верная рука, способность бегать быстрее, чем Сканнер, а затем замирать в неподвижности камня, умение обращаться с оружием и сноровка в наполнении мешка припасами.
— Клянусь всеми Внешними Демонами! — бормотал Саймон себе под нос, потирая подбородок дрожащей рукой. — никогда не думал, что так выйдет! Это почти...
— Одумайся, Саймон! — сказала Делла, ее лицо было бледно при свете.
Они вышли из покоев Капитана, прошли вновь через величественные комнаты, электромобиль доставил их назад в лабораторию Саймона на верхних уровнях лабиринта. Все путешествие прошло молча.
Затем Саймон, свободомыслящий ученый, не смог больше сдерживаться.
— Я никогда не обсуждал приказы Капитана, — сказал он, резко опускаясь на стул, волосы его были взъерошены. — И никогда не буду. Но это... из-за этого я почти могу согласиться с диссидентами. Мой отец прикончил бы собственную жену, если бы Капитан приказал это. Я бы этого не сделал, потому что уверен, что Капитан никогда не мог бы отдать такой приказ. Времена изменились, и мы меньше подвержены старым идеям и порядкам. Но это!
— Может быть, мы лучше подумаем, что нам делать, — сказала Делла. Ее поведение стало нервным и раздражительным после аудиенции у Капитана. Она постукивала своими тонкими пальцами по подлокотнику кресла в ритме, который раздражал Стэда.
— Что мы можем сделать, кроме как подготовить Стэда как можно лучше, чтобы он стал Форейджером? Стэд медленно сказал:
— Капитан сказал, что это только на одну экспедицию. Что он примет меня после этого. Возможно...
— Конечно! — Саймон распрямился, вновь ожив и готовый к действию. — Чтобы преуспеть в нашем деле, ты должен испытать все аспекты современной жизни. Но все же это был — и все еще есть — эмоциональный переворот. Для меня, по крайней мере.
День в Арконе был разделен на три равные части, по восемь часов каждая. Их смена отмечалась секундным миганием огней. Тогда рабочие сменялись со смены, спящие просыпались, развлекавшиеся отправлялись спать, стража сменялась, весь ход жизни в лабиринте плавно и организованно изменялся.
Но для ученых, пытавшихся превратить пустую оболочку, которой был Стэд, в живого, дышащего, думающего взрослого человека, каким он явно был раньше, время ничего не значило. Нужно было так много выучить.
— Наше общество на Арконе, как мы теперь знаем, — сказал ему Саймон, — несовершенно. Еще несколько лет назад такое заявление было невозможно.
— Вы имеете в виду, что общество тогда было совершенно? — спросил Стэд.
Саймон снисходительно улыбнулся.
— Так можно подумать исходя из моих слов. Но нет. Я хочу сказать, что хотя общество было не лучше, чем сейчас, но никто не требовал его изменения. Люди думали, что они жили в совершенном обществе. Только недавно мы начали подвергать сомнению фундаментальные основы нашей жизни, главным образом под влиянием великого мыслителя и писателя по имени Б. Г. Уилле. Он объяснил, что раз животные мира эволюционируют — все, кроме человека — значит, общество тоже эволюционирует. И если мы сможем изменить общество, мы сможем улучшить самого человека.
— А что значит Б. Г.? — спросил Стэд. Это прозвучало для него странно.
— Это были его личные имена. У нас у всех есть несколько имен, хотя иногда я забываю об этом. Меня зовут Саймон Бонавентура, а Деллу — Делла Хоуп. Но мы почти всегда используем наши личные имена. Уилле почему-то использовал сокращенную, искусственную форму. Но не сбивай меня. Это был великий человек.
— Значит, если мы изменим общество, в котором живем, то мы сами изменимся. — Стэд задумался над этим. Затем он сказал: — Да. Это звучит разумно.
— Я рад, — сказал Саймон с легким проблеском сарказма, смягченным его искренней улыбкой, — что ты соглашаешься с нашими величайшими умами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41